Когда в рамках спасательной операции саперы и оперативники спустились в этот подвал и подсветили его фонарями, перед ними предстали раскрытые ящики с немецкой символикой, к сожалению, пустые. Уже собирались вылезать обратно, как Кудрина что-то подтолкнуло еще раз напоследок все осмотреть. Он пополз на коленках между ящиками, и – вот удача – из-под одного ящика выглядывала мятая английская пятифунтовка. Это была такая же купюра, как та, что он обнаружил в киоске. Других находок не случилось, но цепочка улик, состоявшая из английских фунтов, уже связала места и людей, которых Женя с Дим Димычем успели объехать и опросить.

– Видимо, здесь находились фальшивки из обоза, но их забрали, – предположил Кудрин, выбираясь из подвала.

– Мужики, здесь еще что-то есть, – услышали они крик одного из милиционеров, донесшийся из другого сарая.

Подойдя, все увидели в полу сарая дыру, проделанную милиционером. Подсветив фонариком, они обнаружили в подполе такое же небольшое помещение. Когда один из милиционеров спустился туда, он обнаружил два небольших ящика с немецкими надписями на крышках. Ящики подняли наверх с большой осторожностью. Саперы обследовали их и убедились, что можно открывать. В первом же открытом ящике обнаружились какие-то личные дела с фотографиями.

– Мужики, – присвистнул Волк, – мне сдается, что это немецкий архив, а поскольку рожи на фотографиях русские, возможно, это архив полицаев или другой фашистской агентуры из местных. Срочно надо доставить его в Москву.

Поздно вечером кортеж из четырех машин прибыл на военный аэродром Гродно. Волк по специальной связи позвонил Строгову, коротко рассказал обо всем, и за ними был оперативно выслан самолет военно-транспортной авиации.

В ожидании самолета Дим Димыч с Женей коротали время в комнате военного коменданта, кругом была выставлена охрана с гуляющими часовыми. Настроение у Волка было минорное, и чтобы как-то разрядить обстановку и не заснуть, Женя принялся рассказывать анекдоты из своего стратегического запаса.

– Значит так, – начал Женя, – городская окраина. Пустырь, заваленный мусором. Вокруг убогой хижины, сделанной из картонных коробок, тощий петух гоняется за зачуханной курицей. Из хижины выходит старый негр и бросает на землю немного хлебных крошек. Петух мгновенно оставляет курицу и набрасывается на крошки. Негр горько произносит: «Не дай Бог дожить до такого…»

Дмитрий начал потихонечку оттаивать, беседа повернула в веселое русло, один анекдот цеплял другой, а часа в три ночи за ними прилетел транспортник, загрузили ящики и полетели в Москву. На аэродроме Кудрина с Волком и ценным грузом уже ждала машина, и через час ребята уже входили в кабинет Строгова на площади Дзержинского.

Несмотря на раннее утро, там уже собрались какие-то сотрудники, и полковник, поздоровавшись с приехавшими, стал вынимать из ящиков бумаги. Он внимательно изучал каждый документ, наконец, повернувшись к Волку сказал:

– Ну, вы молодцы, товарищи, целый архив немецкой агентуры привезли, несмотря на то, сколько времени прошло, это и сейчас очень актуально. Здесь даже фотографии есть, педанты все же немцы, в этом им не откажешь.

Строгов приказал своим сотрудникам забрать и внимательно изучить содержимое обоих ящиков, осмотреть каждый документ, а сам уселся за свой стол и пригласил Волка с Кудриным присаживаться.

– Это вы молодцы, – еще раз похвалил их Строгов, – хотя и не нашли, что искали, но архив дорогого стоит.

– Да не совсем так, – сказал Кудрин, – одну купюру мы все-таки в этом схроне обнаружили, – и он передал Строгову смятую пятифунтовку.

– Они там явно были спрятаны немцами, но кто-то их забрал, – сказал Волк и подробно рассказал Строгову о командировке и результатах поездки.

Строгов внимательно выслушал доклад, остался им весьма доволен, но продолжил:

– Пока вас, ребята, не было, дело приняло неожиданный поворот. Вчера утром в Коломенском, у реки, был обнаружен труп Дольникова с ножевым ранением в шею, а вечером в своей квартире был убит также ножом в шею Войтович. Соседи вызвали милицию, так как дверь в квартиру была открыта. Эксперты с Петровки пытаются найти отпечатки пальцев в квартире, обещали к обеду что-то сказать. Видимо, упустили мы чего-то или кого-то, ведь наружное наблюдение за Войтовичем велось уже несколько дней, не понимаю, – развел руками полковник.

Тем временем в кабинет полковника зашел один из сотрудников, занимавшихся архивом, и доложил, что в привезенных документах, кроме фотографий, обнаружили и отпечатки пальцев, собранные на полицаев.

– Отлично! – воскликнул Строгов. – Принесите мне документы на Войтовича и Дольникова.

– И Корбута Григория, – добавил Волк, – это третий полицай, их командир, который знал месторасположение схрона.

– Выполняйте, – подытожил полковник.

Через десять минут перед ними лежали три папки с аккуратными надписями на немецком языке.

– Ну, вот они, голубчики, – сказал Строгов, рассматривая каждую папку, – как в аптеке, и фотография, и отпечатки пальцев, и характеристика на каждого, все собрано с немецкой педантичностью.

– Вот что, товарищи, сейчас отдыхайте, все-таки перелет, сутки работы, надо отдохнуть и восстановить силы, концентрация ваша нам еще понадобится. А завтра к десяти утра прошу ко мне в кабинет, – завершил встречу полковник и крепко пожал каждому руку.

Наутро, выспавшиеся и чисто выбритые, Волк с Кудриным уже находились в кабинете Строгова. Тот давно уже был на месте и бодро отдавал какие-то указания.

Без преамбул полковник сообщил, что, по заключению экспертов, «пальчики», оставленные в квартире Войтовича, идентичны с отпечатками пальцев Корбута, сохранившимися в немецком архиве. Значит, это он причастен к убийству Войтовича, но теперь главное – понять, где его искать, есть ли у него сообщники и что они замышляют.

– Из материалов наружного наблюдения за Войтовичем за эти несколько дней выяснилась интересная деталь, что в баню к нему два раза приходил некий Давыдов Василий Семенович. Ну кому понадобится приходить два дня подряд в парилку? Этот факт нас насторожил, поэтому сейчас получите адрес Давыдова, прошу сделать на него скрупулезную установку, а к вечеру жду с итогами у себя. И еще, у Войтовича также парился наш дипломат Виталий Малеев, сотрудник посольства СССР в Великобритании. Несколько дней назад он прилетел на несколько дней в Москву. За ним мы тоже проследим, но этим уже займутся сотрудники нашего управления.

Почти весь день Волк и Кудрин прорабатывали Давыдова. Он жил один в небольшой комнатке старого барака в селе Коломенское, ничем не выделялся, работал киномехаником в кинотеатре «Ударник» и вообще жил довольно скромно.

– Жень, есть идея, – воскликнул Волк, – конечно, инициатива наказуема, но давай сгоняем на Петровку и попросим нашего эксперта Сашку Овчинникова поехать с нами и попробовать снять отпечатки пальцев с двери давыдовской квартиры. Он же каждый день приходит домой, чем черт не шутит.

Уговоры эксперта на отсебятину и раздумья заняли пару часов, сомнения эксперта, ехать или нет, рассеялись благодаря тому, что с Волком они были однокашники по школе милиции. Снятые отпечатки с дверной ручки квартиры Давыдова и слепки он передал Волку.

Вечером, когда Димыч с Женей докладывали Строгову о результатах установки, пришлось сказать и про слепки с дверной ручки. Полковник их, конечно, не похвалил, даже вставил немного за самодеятельность, но передал отпечатки своим экспертам в управлении. Через час оперативники уже располагали информацией о том, что отпечатки с дверной ручки квартиры Давыдова идентичны найденным у Войтовича. В архиве они проходили по делу Григория Корбута.

– Есть! – воскликнул Строгов, – он отдал распоряжение взять Давыдова-Корбута под жесткий контроль.

Дело и впрямь продвигалось быстро. Тут же раздался звонок, и полковник, подняв трубку, услышал нечто, что заставило его встрепенуться.

– Доведите аккуратно Малеева до его дома, – распорядился он кому-то в трубку, – за Давыдовым продолжить наблюдение, пока не брать, а Коллинз пусть дальше себе катается, он, видимо, уже зафиксировал факт наблюдения Давыдова за дипломатом. А с Малеевым мы сейчас же встретимся, я только позвоню коллегам в МИД, чтобы они его вызвали к себе, а оттуда к нам.

Обстановка накалялась, Кудрин и Волк сидели в конце кабинета Строгова, мало что понимая, и молча наблюдали за всем происходящим.

Когда Строгов, наконец, вспомнил о них, то тихо произнес:

– До конца операции останетесь в моем кабинете, так надо.

Он позвонил кому-то в МИД и попросил срочно вызвать на работу Малеева, особо не объясняя причину своей просьбы. Видимо, на том конце провода люди были понятливые, лишних вопросов не задавали и ответили утвердительно.

Полковник вызвал своего сотрудника, приказав тому срочно выехать в МИД на Смоленскую площадь, заехать не с парадной стороны здания, а со двора, и привезти сюда Малеева.

Буквально тут же Строгову доложили, что некий Коллинз, чье имя Кудрин с Волком уже слышали в телефонном докладе по наружному наблюдению, въехал во двор своего посольства.

– Что же они замутили? – тихо проговорил полковник, – видно, начинается какая-то серьезная игра.

Примерно через час в кабинет Строгова вошел невысокий поджарый человек:

– Малеев, Виталий Николаевич, атташе посольства СССР в Великобритании, чем обязан приезду в столь уважаемое ведомство?

– Виталий Николаевич, вы, кажется, завтра уезжаете в Лондон? – спросил Строгов.

– Да, у меня была краткосрочная командировка в Москву, и завтра возвращаюсь на работу, – ответил Малеев.

– Тогда не будем терять времени и перейдем сразу к делу. Вы знаете этого человека? – Строгов протянул дипломату фотографию Войтовича.

– А как же, это Степан, парильщик из Сандунов, я уже несколько лет, как бываю в Москве, хожу к нему. Работу свою он знает, народ к нему в очередь записывается, профессионал, каких мало. А чем, собственно, вызван ваш интерес, с ним что-то произошло? – робко спросил Малеев.

– Да не тот он, за кого себя выдавал, и к тому уже убит, – ответил Строгов. Он вкратце рассказал Малееву то, что было уже известно о Войтовиче. – А вот в связи с его убийством у нас есть к вам некоторые вопросы.

– Так я же не один к нему ходил, там у него народу парилось каждый день уйма, – удрученно сказал Малеев.

– Какие были у вас с ним отношения? – спросил полковник.

– Да, никаких особых и не было, просто парился и все, ну как-то я ему про Темзу рассказывал. Ничего особенного не было, – смутился Малеев.

– А может, Степан вас о чем-то просил или что-то передал вам? – уточнил Строгов.

– Ну, если только мелочь, это несущественно. Когда два дня назад я парился в бане, как всегда, оставил ему бутылку виски, которую всегда ему специально привозил, а он мне подарил для бани настоящую войлочную шапочку в форме буденовки. Как-то я говорил Степану, что у меня на работе нет русской бани, а лишь финская сауна, вот он и подарил мне шапку. Я уже предвкушал зависть коллег, укладывая ее в чемодан, – сказал Малеев.

– А можно сейчас на нее посмотреть? – спросил Строгов.

– Да, только она дома, я же уже сказал, в чемодане.

– Попрошу вас, Виталий Николаевич, сейчас с нашими сотрудниками съездить домой, взять эту шапку и обратно с ней ко мне в кабинет, – быстро сказал Строгов.

Малеев в сопровождении сотрудника покинул кабинета. А уже через час перед Строговым лежала серая шапка для бани в виде буденовки.

– Отдайте ее в лабораторию, – распорядился Строгов, – я на месте.

В это время Малеев находился в другом кабинете, где оперативный сотрудник Строгова документально оформлял его показания. Минут через двадцать в кабинет к полковнику зашли два сотрудника, занимавшихся исследованием шапки.

– Товарищ полковник, – сказал один из подошедших, – в этой шапке аккуратно вшиты пятифунтовые купюры. – И он выложил перед Строговым шапку и пять штук купюр. – Мы срезали шов, они и высыпались, – и он продемонстрировал, как эти купюры размещались в шапке. – Оригинально придумано, – продолжал сотрудник, – а главное, попробуй провезти так фальшивку, ведь это скандал на всю Европу!

– Так вот что они задумали, – проговорил Строгов, – засыпать нашего дипломата с фальшивыми фунтами на британской границе, выдворить из страны, обвинить СССР в организации этого преступления, а там и газеты с телевидением подключатся. Резонанс мог бы быть очень громким.

– Товарищ полковник, – подал голос Кудрин, – а почему именно таким путем, что они там, у себя, не могли сработать фальшивые деньги и подсунуть их? Это же гораздо проще.

– В том-то и весь фокус, что «наши» фальшивки были сделаны немцами мастерски, выявить их несоответствие может лишь экспертиза. Такие деньги один человек или пара кустарей подделать не смогут, тем более сотрудники советского посольства в Великобритании по собственной инициативе. За высоким качеством подделки стоит серьезный уровень организации, который без государственной поддержки со стороны СССР в данном случае невозможен. Попробуй, когда такие деньги обнаружат, докажи, что их провоз случаен, а изготовлены они были пару с лишним десятков лет назад. С таким набором обстоятельств защитить свою репутацию практически невозможно.

Организаторам, знавшим, видимо, о типографии Бернгарда, надо было достать именно его фальшивки вместо простеньких плохих купюр, чтобы заявить, что наша страна ведет нечестную игру и представляет собой угрозу финансовой стабильности Великобритании. Как ни крути, подставляли-то сотрудника посольства, человека не случайного, обладающего статусом неприкосновенности. Это уже дипломатический скандал.

Ну, не могут они опуститься до низкопробных фальшивых денег, им бы не поверили. А тут – такое качество, да еще обнаружить их у нашего дипломата, – закончил описание подтверждающейся версии замысла преступления Строгов.

– Теперь Давыдов-Корбут, – сказал сам себе Строгов и дал указание о немедленном его задержании.

Через два часа в кабинет ввели сгорбленного средних лет человека с крупными чертами лица. По всему было видно, что он незаурядной силы: крупные руки, мощная шея, широкие плечи, и если бы не его сгорбленность, можно было подумать, что это атлет.

Сопротивления при задержании он не оказал, видимо, что-то чувствовал.

Уже через несколько минут Давыдов-Корбут не спеша рассказывал, как будто хотел выговориться за все годы своего молчания. Он подтвердил, что в 1944 году они с группой полицаев сопровождали обоз с фальшивыми фунтами и архивными немецкими документами на всех пособников фашистов из числа местного населения. В Стрешневе они напились, и он предложил Дольни-кову и Войтовичу перестрелять остальных, спрятать фальшивые деньги и сжечь архив, так как там содержался компромат на всех них. Так и решили, а когда стемнело и начали свою операцию, спьяну вышла перестрелка, в ходе которой был убит не только немец и два других полицая, но также сильно ранили Войтовича и его самого, Корбута. Войтовича пришлось оставить у какой-то женщины в Стрешневе, а самим на подводах гнать на лесопилку. Дольников был из этих мест и когда-то до войны на ней работал. Уже на лесопилке Корбут потерял сознание от потери крови и болевого шока, а очнулся уже наутро, когда ехали на подводе в сторону Гродно. Дольников сказал, что фальшивые фунты он спрятал, а архив сжег, и показал опаленную корку какого-то дела. Так и разошлись в разные стороны и долгое время не виделись. Корбут достал себе новый паспорт на имя Давыдова и устроился в Москве киномехаником в кинотеатре.

Несколько лет тому назад к нему в квартиру постучался человек, представился, что он от Бернгарда Крюгера.

– Я думал, что все забыто, но этот Коллинз – так он себя назвал – дал понять, что те, кому надо, все помнят, и поэтому поручения Коллинза придется исполнять. Первое, что велел Коллинз, – найти ящики, которые в 1944 году они везли в обозе.

Корбут и не знал, с чего начинать поиски, пока два месяца назад случайно не оказался в Сандунах. Там он и увидел Войтовича. Они после этого встретились, вспомнили былое, и Корбут объяснил Войтовичу задачу, а главное, причину, по которой от ее исполнения трудно отказаться.

– Я сказал, что нужно найти место, где спрятаны ящики с того обоза. Войтович сказал, что прятал все Дольников, но где тот сейчас, не знает. Правда, есть у него адрес сестры Дольникова в Калуге. Он пообещал поехать к ней как однополчанин брата и попытаться установить его местонахождения.

Через несколько дней Войтович пришел в баню и в парилке сказал, что у него есть адрес Дольникова в Москве. Так они все и встретились, немножко попугали Дольникова, и он согласился поехать в Стрешнево привезти те ящики. Только попросил дать ему денег, чтобы арендовать легковую машину.

Корбут встретился с Коллинзом и рассказал ему о том, что скоро ящики будут в Москве. Коллинз очень дотошно его выспрашивал о людях, посещающих парилку, и особенно заинтересовался постоянным клиентом Корбута – дипломатом из посольства СССР в Великобритании Малеевым. Тот как раз через месяц должен был приехать в Москву в командировку. Он сам об этом сказал Корбуту, когда был последний раз в Москве, еще и бутылку виски привезти пообещал.

Ну а потом, когда Дольников привез эти ящики домой к Корбуту, Коллинз пришел к нему, взял несколько купюр, остальное оставил. Вот тогда Коллинз и сказал, что нужно быстро избавиться от Дольникова и Войтовича как ненужных свидетелей.

– Ну, и ты, конечно, расправился со своими приятелями, не моргнув глазом, – прервал его рассказ Строгов.

Несколько минут Корбут молчал, уставившись на пол, потом поднял глаза и тихо сказал:

– А куда мне было деваться? Жалко, конечно, мужиков.

– Ладно, продолжай, далыпе-то что было? – продолжил допрос полковник.

– А позавчера вечером ко мне пришел Коллинз, вручил войлочную шапку для бани и велел подарить ее Малееву. Шапка очень необычная – в форме буденовки, клиенту моему она сразу понравилась. Он говорил, что ходит в посольскую баню в Лондоне, в финскую сауну, а этой шапкой затмит там всех своих знакомых по работе.

– Да, психолог этот Коллинз, – произнес Строгов, – слушай, Корбут, давай как на духу, когда придет к тебе Коллинз в ближайшее время? – резко переключился на дальнейшие действия полковник.

Корбут еще больше съежился:

– Обещал сегодня вечером в 9 часов прийти и забрать часть этих фунтов, – тихо произнес он.

– Я тебе ничего не могу сказать, но если поможешь нам взять Коллинза, мне кажется, суд учтет это, – сказал Строгов.

Кудрин машинально посмотрел на часы, уже было два часа ночи, а дела разворачивались так, что спать совсем не хотелось. Он вдруг понял, что между находкой в киоске, их с Димычем командировкой в Белоруссию, случайным обнаружением улик на лесопилке, мозговым штурмом у полковника в кабинете и датой возможного отъезда Малеева на службу прошло совсем мало времени, и они могли просто не успеть со своими выводами. Тогда сотрудника нашего посольства ждал бы верный скандал на границе.

Когда Корбута увели, Строгов подошел к окну и выдохнул, как спортсмен после финиша.

– Так, все домой, завтра будет тяжелый день, – сказал он и, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.

На следующий день Коллинза взяли. Задержание было для него неожиданным и происходило в лучших традициях детектива: как только он вошел в квартиру Корбута и стал считать фальшивые фунты, разнося их по своим карманам, откуда ни возьмись, на него наскочили люди, стали щелкать фотоаппаратом со вспышкой, тут же надели наручники. Коллинз, естественно, возмущался, заявлял, что это провокация и он дипломат, но работники КГБ, тщательно все задокументировав, доставили его на площадь Дзержинского.

Далее следовало выдворение Коллинза из СССР как персоны non grata, а Корбут за свои тяжелые преступления был все же приговорен к расстрелу.

Малеева, естественно, за границу больше не пустили, но оставили работать на небольшой должности в аппарате МИДа.

А Женя Кудрин, получив свою первую благодарность от руководства МВД СССР, снова каждое утро приходил на работу в родное отделение милиции, где салагой его уже больше никто не считал.