Читать книгу «Войны новых технологий» онлайн полностью📖 — Георгия Почепцова — MyBook.
image

Элиты, граждане и коммуникации: о трех факторах развития страны

Каковы основные компоненты, обеспечивающие функционирование страны в нужном направлении? Их три: элиты, граждане и коммуникации. В последнем случае в рамки коммуникаций можно подвести и репрессии как своеобразный инструментарий коммуникаций в тоталитарных государствах. При этом постсоветское пространство активно использует для социального управления уголовное преследование, рейдерство, фискальный прессинг и т. п. По этой причине даже олигархи думают о своей политической игре с учетом подобного типа инструментария, который может быть использован против них.

При смене режимов элиты не пропадают. Когда-то был проделан анализ китайских элит, и как оказалось, приход к власти компартии не поменял важную элитную характеристику: дети прошлой элиты все равно возвращались наверх, например, в виде профессоров и ученых. Украинская ситуация показывает, что за последние тридцать лет нами правят те же люди, вне зависимости от провозглашенных революций.


Назовем эту структуру ЭКГ. Если мы поищем идеальные примеры использования ЭКГ, то можно условно считать, что акцент на элите сделан в Великобритании. Ярким примером был поиск кандидата на место премьера вместо Мэй, когда все эти лица оказались выпускниками Оксфорда и даже членами одного и того же дискуссионного клуба. Кстати, и слушали они один и тот же курс – «Философия, политика и экономика» (английская аббревиатура – PPE).

Вот как об этом рассказало Би-Би-Си: «Из тех одиннадцати политиков, что изначально заявили о желании баллотироваться в лидеры тори, восемь – бывшие студенты Оксфорда. Более того, у пяти из них – диплом по одной и той же специальности. После Уинстона Черчилля, то есть за последние 64 года, в Британии было восемь премьеров-тори, и семь из них учились в Оксфорде. Восьмой, Джон Мейджор, университет вообще не заканчивал. Два из четырех премьеров-лейбористов, побывавших за эти же годы у власти – Гарольд Вильсон и Тони Блэр – тоже из Оксфорда […] В других университетах, включая Кембридж, тоже есть подобные дискуссионные клубы, но так сложилось исторически, что Оксфордский клуб – самый престижный, и большая часть молодых людей, намеренных заняться политикой, поступает именно в Оксфорд» [1].

Как видим, элита не возникает сама по себе – есть определенная традиция. Кстати, старые советские высшие партийные школы тоже были подобными инкубаторами: они создавали связи, ради которых люди тоже шли туда учиться.

Акцент на гражданах нам видится в случае США. Здесь выстроена такая структура власти, идущая снизу, что даже приход Д. Трампа вносит шум, но не изменения. Поэтому ему иногда приходится менять того или иного члена своей команды. Это не постсоветская модель, где подобно советской первое лицо сразу занимает позицию «царя», подминая под себя все другие институты власти.

Акцент на коммуникациях, куда мы отнесли и такой специфический вид коммуникаций, как репрессии (они не только наказывали, но и давали наглядный урок остальным, как не следует себя вести), характерен для СССР и постсоветского пространства.

При этом СССР создал также мощную систему пропаганды, не допустив к коммуникациям альтернативного контента. Цензура работала столь же активно, как и производители контента. Сталин в свое время сам просматривал фильмы до выхода их на публику, активно трансформируя их сюжеты. Сам читал все книги, выдвигаемые на премии, то есть был самым главным цензором. При этом он понимал сложности в удержании такого единообразия.

Пропаганда находится на одном полюсе пространства коммуникаций, репрессии – на другом. При этом иногда искренность и пропагандистские цели могут совпадать, как это было, к примеру, в произведениях Аркадия Гайдара. Иногда производились фильмы с минимумом пропаганды, которыми знаменовались оттепели, происходившие время от времени. В чем-то система повторяла гибкость. В послевоенное время стала играть роль и коммерческая составляющая. Переводы книг, иностранное кино были источником нужных финансовых поступлений. То есть коммуникация как давление на население должна была принимать формы развлечения для населения. Да и по телевизору не мог все время транслироваться доклад секретаря ЦК. Так давление снизу трансформировало коммуникации сверху. Но они всегда были коммуникациями сверху, иногда трансформировавшиеся в угоду моменту.

Перед тем как прекратить глушить западные радиоголоса, было решено открыть такие передачи, как «Взгляд» и др., считая, что они уберегут молодежь от западного влияния. Так конкуренция «зарубежные радиоголоса – советское телевидение» привело к трансформации телевидения. И это было сменой форм коммуникации с населением. С экрана исчезли дяди в галстуках, а пришли новые лица, которые не говорили по бумажке. В результате советская власть рухнула, не удержав даже новый советский вариант коммуникаций.

Если мы посмотрим на модель ЭКГ через призму Украины, то легко заметим провал во всех трех компонентах. Образование деградирует, наука – тоже, поэтому элиту ждать оттуда нельзя, а своего Оксфорда пока не предвидится.

Что касается армии, то молодое государство могло бы опереться на молодых боевых офицеров, но они слабо образованы и не имеют необходимых социальных навыков и политических предпочтений. Это связано также и с тем, что «отлавливание призывников» демонстрирует то, что в армию на низший уровень сбрасывают тех, кто не нужен в гражданской жизни.

Компонент Коммуникации показал, что можно под политические цели типа выборов выстраивать телевизионные полки, но под мирные цели наше телевидение пока еще не работало.

Компонент Граждане вообще находится в самом худшем положении. Если элиты, как и коммуникации, условно говоря, «купаются» в деньгах, то население находится на грани выживания, и это отражается по всей цепочке: например, преподаватель на свою зарплату не может покупать книги, и это в результате рушит вертикаль образования. Сюда же добавим, что и телевидение, погруженное в свои платные политические проекты, ничего не делает, чтобы помочь населению. Где научно-популярные программы, где даже просто разумные люди, вещающие с экрана и рассказывающие о своей специальности? На телеэкране мы видим исключительно экспертов, которые готовы объяснять все и про все.

В советское время в сборнике «Физики шутят» был напечатан такой анекдот. К физику-теоретику подходит физик-практик с каким-то графиком результата своего эксперимента и просит объяснить его. «Ну, это понятно», – говорит ему физик-теоретик. В этот момент физик-практик видит свою ошибку и переворачивает бумажку вверх ногами. И что же физик-теоретик? Он замечает: «Ну, это тем более понятно». Приблизительно так вещают с экрана наши телеэксперты. Только их «график» связан с тем, какая политическая сила оплачивает его слова. Убив объективность эксперта, мы убили саму суть экспертизы. Теперь, как и к каналам, которые также рассказывают только то, что нужно, иногда даже и что-то плохое, правда, исключительно о своих противниках.

А вокруг на семи холмах сидят олигархи, дергающие за ниточки, заставляя двигаться политиков, телевидение и экспертов. И это окончательно запутывает реальность, поскольку одному олигарху нужна в этот момент зима, а другому – лето, и в результате начинается буйство ничем не виноватой природы.

Сильная пропаганда СССР создавала суррогаты – элиты и граждан. Именно суррогаты, а не реальность находились в головах населения. Элита не была элитой, поскольку ее тоже дергали за ниточки, даже называя элитой. Любой писатель, лауреат любой премии, мог моментально вылететь из «гнезда», если невидимые законы посчитают его нарушителем. Ярким примером этого является судьба Б. Пастернака после получения им наивысшей награды – Нобелевской премии. Тут сыграла роль, конечно, не столько премия, а способ ее получения, достигнутый с помощью ЦРУ. Премию можно было получить, только если книга издана на родине. Рукопись вывезли, сделали аналог советского издания в голландском издательстве, и формальность была выполнена. В целом это был захватывающий шпионский роман [2–8].

Как видим, в случае холодной войны противники пытались заменить чужие коммуникации своими, поскольку смена элит – процесс долгий, а смена народа – вообще невозможный. Это было время расцвета зарубежных радиоголосов, которые хоть и глушили, но были источником альтернативных интерпретаций происходящего в СССР.

Было выстроено две системы коммуникации – западная и советская. Обе одинаково эффективно информировали советское население: одна – об успехах, другая – о недостатках. Слушание радиоголосов было почти обязательной составляющей жизни советского интеллигента, что одновременно говорит о потере доверия к советской пропаганде.

Сегодня кажется совершенно непонятной такая чувствительность СССР к критике. Мы видим, как критика легко смещается на маргинальные позиции с привычным объяснением: Россия говорит о происках Запада, Украина – о происках России. И весь негатив нейтрализуется, поскольку исходит из враждебного источника.

Одновременно следует признать, если, к примеру, литература и искусство лишь косвенно могли противоречить идеологии, тогда они имели право на существование, такие книги могли выходить не столь массовыми тиражами, чем «правильные». Однако читатель мог их найти. Это могла быть журнальная публикация, это могла быть библиотека, это мог быть заказ на книгу по почте, если такая книга выходила где-то на периферии. Но жители больших городов могли прочесть и увидеть фильм, если имели сильное желание этого достичь.

Но одновременно были два контрпотока, которые, если бы власть могла, то перекрыла бы и их. С одной стороны, это были антисоветские анекдоты, слухи, стихи и даже детские стишки. С другой – издания антисоветских произведений на Западе, когда они были частью создания картины мира, альтернативной советской. Секретная программа ЦРУ с 1958-го по 1961 год позволила распространить 10 млн книг и периодических изданий в странах восточного блока [9]. И тот, и другой варианты информирования было сложно остановить, такие каналы было сложно контролировать. Устный – по причине того, что устная передача идет между двумя доверяющими друг другу людьми, а книжная передача осуществлялась профессионалами, иногда с дипломатическими паспортами, что тоже затрудняло вмешательство.

И. Толстой, который и приоткрыл завесу над нобелевской премией Б. Пастернака, приводит и такой довод своей вышедшей в Праге книги после работы в архиве Нобелевского комитета. Он пишет о системности всей этой операции: «„Доктор Живаго” же был штучным случаем, с ним были связаны сроки, невозможность срыва, тайный набор и тайный контрольный вариант набора, выманивание несговорчивого Фельтринелли [издателя, который имел официальный договор на издание – Г. П.]

 





 



 





...
7