Сопоставлять этот пассаж с выражением πόλις τύραννος у Фукидида бессмысленно. Фукидид говорит о власти Афин над союзниками, а Аристофан – о той власти, которой обладает падкий на лесть демос в отношении индивида, в данном случае – Клеона. В одном случае власть города в целом, в другом – власть демоса над теми, кто пытаются противостоять или угождать ему. Отождествить демос этого пассажа с Эдипом, конечно, заманчиво. Отрицательные качества как Эдипа, так и афинского демоса – следствие их исключительного положения, однако, на наш взгляд, трудно предположить, что Софокл был столь конкретен в своем изобразительном мастерстве. Если между Эдипом и афинским демосом и можно провести какие-либо параллели, то не в концепции всей трагедии, а всего лишь в отдельных замечаниях или намеках, и, главное, не опираясь при этом на πόλις τύραννος у Фукидида.

Попробуем рассмотреть хор ὕβρις φυτεύει τύραννον в контексте и выяснить, какую психологическую нагрузку он несет.

Стасим второй (стихи 863–910)

Строфа 1. «О, если бы мне досталась судьба сосуществовать с чистотой слов и каждого дела, что установлена возвышенными законами, порожденными в небесном эфире, которые один лишь отец Олимп, а не смертная природа мужей, породил, чтобы никогда не усыпило их забвение; в них великий бог, и они не устареют».

Антистрофа 1. «Ярость образует тиранна, ярость, когда она, переполненная многим и не полезна и непереносима; поднявшись выше всего, она низвергается в крутую участь, откуда выбраться невозможно. Пускай божество никогда не сочтет нужным для города прекратить борьбу. И пускай никогда сдерживающее божество не оставит свою защиту».

Строфа 2. «Если некто, перешедший границы превосходства в действиях и слове, не боится справедливости и не почитает изображения божеств, то его постигнет плохая судьба, благодаря пагубной гордости, если он будет несправедливо извлекать выгоду, будет совершать нечестивые дела и приступать к неприкосновенному. Сколь же велик этот муж со всем этим, чтобы защитить свою душу от копья богов? Ибо, если такого рода поступки почитаются, зачем мне нужно продолжать хор?»

Антистрофа 2. «Я пока еще не поклонюсь в неприкосновенной середине земли, ни в храме в Абах, ни в Олимпии, если вот эти указания не будут согласовываться с делами всех смертных. Но, о владычествующий, если ты справедливо внимаешь, властвующий надо всем, то не скроется он от твоей бессмертной и вечной власти. Ибо уже отвергнуты забывающиеся предсказания о Лае, нигде не видно, чтобы воздавались почести Аполлону. Исчезает божественное».

Основное содержание стасима сосредоточено в противопоставлении вечных и божественных законов делам, которые совершает тиранн. Возникает рад вопросов: что же такое νόμοι ὑψίποδες, кто же этот τύραννος или τὶς ἀνήρ и какова направленность хора. Обращает на себя внимание, что стасим мало связан с развитием трагедии, что вообще характерно для Софокла. Конечно, ὕβρις может характеризовать Эдипа, но уже упреки, содержащиеся во второй строфе, к нему не могут иметь отношения, поскольку τὶς – ὑπέροπτα χερσὶν ἢ λόγῳ πορεύεται; 2. Δίκας ἀφόβητος; 3. οὐδὲ δαιμόνων ἕδη σέβων; 4. μὴ τὸ κέρδος κερδανεῖ δικαίως; 5. τῶν ἀσέπτων ἔρξεται; 6. τῶν ἀθίκτων ἕξεται ματᾴζων. Таким образом, остается сделать заключение, что не Эдип – герой этого стасима. Эти обвинения, а особенно указание на непочитание изображений божеств заставляет вспомнить совсем не о Перикле или афинском демосе, а об Алкивиаде^[18]. Недаром Фукидид замечает, что многие боялись, что Алкивиад намеревается установить тираннию (VI, 15, 4) и что его ἐπιθυμίαι не соответствовали его возможностям (ταῖς ἐπιθυμίαις μείζοσιν ἢ κατὰ τὴν ὑπάρχουσαν οὐσίαν ἐχρῆτο; VI, 15, 3), что и погубило впоследствии афинское государство, и связывает рассказ о разбитии герм с экскурсом в историю Писистратидов (VI, 53 сл.).

В качестве параллельного места к разбираемому хору можно привести слова Фукидида по поводу деятельности Алкивиада: «Народ был знаком по слухам, сколь тяжелой стала в конце своем тиранния Писистрата и его сыновей, и сверх того, что она была низвергнута не ими самими и не Гармодием, а при помощи лакедемонян, и вечно пугался и всё принимал недоверчиво» (VI, 53, 3; ἐφοβεῖτο αἰεὶ καὶ πάντα ὑπόπτως ἐλάμβανεν). Γлавы 60 и 61 тоже богаты материалом для сравнения с настоящим хором. Всё это напоминает утверждение Аристофана о том, что на агоре только и говорят о тираннии такие лица, как ὁ πωλῶν τας μεμβράδας ἡ λαχανόπωλις, ἡ πόρνη (Vespae. 514, 517, 520), т. е. продавец рыбешки, торговка зеленью и распутница. Последняя, по словам раба Ксанфии, заявляет εἰ τὴν Ἱππίου καθίσαμαι τυραννίδα (Vespae. 522). Воспоминания о тираннии были живы, несмотря на то, что сам Аристофан там же замечает ἐγὼ οὐκ ἤκουσα τοὔνομ' οὐδὲ πεντήκοντ' ἐτῶν (Vespae. 510), а Алкивиад защищает себя от обвинений в стремлении к тираннии, ссылаясь на то, что Алкмеониды всегда были враждебно настроены по отношению к тираннам (VI, 89, 4). То есть, прибегая к старому аргументу, наконец сам Фукидид почерпнул, как это будет показано, рассказ об убийстве Гиппарха из устного источника, что говорит о сохранении прочной традиции о времени Писистратидов. Более того, всякое упоминание о тираннии упиралось именно в эту традицию, что весьма красноречиво показано Аристофаном в цитированном месте.

Хор выражает традиционные, бытующие в обществе взгляды; картина тираннии, нарисованная хором, вполне соответствует афинской демократической традиции, которой воззрения Софокла не соответствуют.

Следует обратить внимание на то, что общий характер высказываний поэта отражает не его собственные, а характерные для общества взгляды. Позицию самого Софокла, наоборот, можно усмотреть в соответствующей его взглядам терминологии. Этим, как нам представляется, следует объяснять некоторое расхождение в понимании слова τύραννος в разных пассажах Софокла. Во всяком случае, стасим ὕβρις φυτεύει τύραννον безусловно следует рассматривать не как осуждение тираннии, а как отражение тех смутных предчувствий и ожиданий афинян в то время, когда в связи с настоящей политической ситуацией в Афинах все, по свидетельствам Фукидида и Аристофана, вспомнили о тираннии. Во всяком случае, на основании сделанных наблюдений от отождествления тиранна в стасиме с афинским демосом приходится отказаться.

Несколько иную картину представляет собой словоупотребление у Еврипида. Во-первых, комплекс τύραννος употребляется им более 100 раз, т. е. приблизительно в четыре раза больше, чем у Софокла; даже если сделать скидку на количество сохранившихся строк, соотношение останется приблизительно два к одному.

Слово τύραννος принимает характер титула: τύραννα σκῆπτρα καὶ θρόνους λαβεῖν (Eur. Tr. 495, 20), выражение τύραννος τῆς γῆς становится формулой, как это было показано выше. Появляется устойчивое выражение δόμος τυράννων, которое обозначает царский дворец. В таком виде оно встречается Hipp. 870, Med. 1298, Or. 1456, Andr. 303. Другим его видоизменением является сочетание δόμος τυραννικός (Hec. 55, Med. 739–740, 1356, Or. 1355, Phoen. 157), дважды слово τύραννος употребляется со словом δόμος в качестве прилагательного (El. 516–517, 478). В «Финикиянках» хор радостно приветствует Поли-ника: ὦ συγγένεια τῶν Ἀγήνορος τέκνων ἐμῶν τυράννων. Адраст и Полиник сами себя называют тираннами (Sup. 166, Phoen. 483), наконец, в «Елене» слова τύραννος и βασιλεύς употребляются в соседних строках для того, чтобы избежать тавтологии.

Интересной чертой словоупотребления Еврипида следует счесть то, что слово τύραννος довольно широко применяется к женщинам, уже, безусловно, обозначая не их власть, а положение. В «Медее» Главка названа νύμφη τύραννος (Med. 1066), μακαρία τύραννος (Med. 957), Креуса в «Ионе» тоже называется τύραννος. Гекуба в «Троянках» произносит интересную фразу: ἦμεν τύραννος κἀς τύρανν΄ ἐγημάμην (Tr. 471). Tύραννος ἦ ποτ΄ ἀλλὰ νῦν δούλη («я была тиранном, а теперь я твоя рабыня»; Hec. 809). Τυραννίς здесь противопоставляется δουλοσύνη, но тоже не в смысле власти, а в отношении достоинства.

Несколько раз Еврипид сопоставляет слово τύραννος со словом ὄλβος. Тираннии присуще счастье (Her. 644, Med. 740, Alc. 286 et cet.).

Тиранн – εὐδαίμων (ἀνὴρ τύραννος εὐδαίμων; Sup. 166), тиранния тоже может быть εὐδαίμων (Phoen. 549, Her. 65), а сами тиранны блаженны (τυράννοι μακαρίοι; El. 708). Тиранния – это высшее благо, лучше которого может быть только φίλος σαφής (Or. 1155–1157), это μεγίστη θεῶν τυραννίς (Phoen. 506). Наконец, Гекуба, рыдающая над Астианактом, плачет о том, что он не получит ни счастья брака, ни ισόθεος τυραννίς (Tr. 1169). Конечно, здесь имеется в виду не только не тиранния в том виде, как мы привыкли ее воспринимать, но даже не идеализируемая царская власть.

Обращает на себя внимание то, что применительно к божеству термин τύραννος употреблен Еврипидом только однажды. Ἔρωτα δὲ τтν τύραννον ἀνδρῶν (Hipp. 538). Интересно, что Эсхил слово τύραννος по отношению к богам употребляет довольно часто (Pr. 222, 310, 357, 733, 759 и др.). В обращении к Аресу слово τύραννος употребляется в гомеровском Гимне VII (In Martem. 5), в Антологии (II, р. 137) и др.

Софокл применяет этот термин к богам трижды: в пеане в «Трахинянках» в обращении к Аполлону (Thrach. 216) и применительно к Зевсу (fr. 85, 3 и fr. 855, 15). Второй раз Еврипид называет Эрота тиранном в одном из фрагментов: κακίστε πάντων θεῶντε κανθρώπων (fr. 136), что заставляет предположить, что применительно к божеству слово τύραννος принимает у Еврипида значение, близкое к δεσπότης, столь для него не свойственное в других случаях.

В том, что Еврипид не употребляет слово τύραννος по отношению к богам, на наш взгляд, сказывается то, что оно становится синонимом к термину βασιλεύς, который, вероятно, в силу того, что с ним связывался строго определенный социальный смысл, применительно к богам никогда не употреблялся. Поэтому вполне закономерно то, что, называя тиранном Эрота, Еврипид следует не собственному пониманию этого слова, а как раз тому, которое бытовало на устах афинского зрителя (сравн. Arist. Vespae). Следует обратить внимание еще на одну черту: ярко отрицательными качествами наделен в «Елене» Феоклимен, он τύραννος (El. 552, 809, 817, 1058), но τύραννος был и его отец Протей (El. 4) и, конечно, терпящий от него Менелай. Таким образом, даже здесь в самом значении этого термина трудно найти оценочное звучание.

Менелай, как и другие греческие цари, τύραννος; ему же однако принадлежит следующая реплика, содержащаяся в «Елене»: τύραννος οὐδὲν πρтς βίαν στρατηλατῶν, ἑκοῦσι δ΄ ἄρξας Ἑλλάδος νεανίαις («не будучи тиранном для воинов по власти, я правил добровольно подчинившимися юношами Эллады»; El. 395–396). Πρтς βίαν (исходя из имеющейся власти), Менелай ничем не выделялся среди других, над ними он не был царем, следовательно не был тиранном, а поэтому подчинение ему было добровольным, основанным на его влиянии, а не на власти. Поэтому так именно следует понимать этот пассаж, а не противопоставлять хорошую власть Менелая плохой тираннии.

На наш взгляд, на основании рассмотренного материала можно сделать следующие выводы:

1. Как Софокл, так и Еврипид не вкладывают в само слово «тиранн» отрицательного значения и не связывают его с насильственным захватом власти^[19];

2. То явление, которое обозначается ими словом τυραννίς, как правило, является изображением царской власти;

3. Слово «тиранн» приобретает объективное значение титула, носящего вполне наследственный характер;

4. Взгляды Софокла и Еврипида на тираннию не представляются традиционными или общепринятыми, поэтому в некоторых случаях можно заметить противоречия в значении слов τύραννος и τυραννίς, которые говорят о наличии нескольких традиций в понимании этого явления;

5. Необычайно широкое употребление слова τύραννος Еврипидом говорит о том, что к концу V века этот термин стал наиболее распространенным и нейтральным для обозначения единовластителя; это весьма интересно в том контексте, что материал Еврипида в значительной степени можно рассматривать как бытовой материал.