Посвящение

Мы никогда не поймем всего того, что говорил Конфуций, если хотя бы на короткое время не станем такими же, как он. Мы – принципиально другие и смотрим на все его рассуждения исходя из наших более поздних представлений о мире. У нас – рациональное отношение к жизни; мы проповедуем научный подход к вещам и испытываем абсолютное недоверие ко всем тем, кто верит в «чертей и духов». Все такие верящие – те, кто на нас непохожи, – это больные и сумасшедшие. У нас нет желания их слушать, и тем более понять.

Но при этом мы должны хорошо осознать элементарное: к плеяде таких «сумасшедших» относятся все те гении человечества, которым мы обязаны своим сегодняшним нравственным состоянием, и на величии которых держится наша цивилизация. Это – Христос, Конфуций, Платон и Плотин, Будда и Моисей, пророк Мухаммад, Заратуштра и Вэнь-ван, Яджнявалкья и Серафим Саровский, Парамахамса Рамакришна и апостол Павел, Шанкара и Ориген. Мы берем от них одно, но закрываем глаза на другое – на то, что мы не понимаем и не принимаем. Отними имена всех этих гениев от нас, сегодняшних, и наш человеческий мир превратится в мир животных.

Для того чтобы понять подлинного Конфуция, надо самому стать на него похожим, – стать хоть немного сумасшедшим по нашим сегодняшним меркам, и сердцем своим поверить в тех «духов предков», которым он поклонялся всю свою жизнь и о которых постоянно твердит в своих «Беседах и суждениях».

Автор попытался это сделать – стать «сумасшедшим», как и он, чтобы увидеть изнутри удивительный параллельный мир таких людей. Они, эти великие «духи» человечества, признали автора своим и разрешили ему войти в свое закрытое пространство. Здоровые и разумные! Добро пожаловать в Наш сумасшедший дом! Здесь говорят Правду и только Правду.

В этом доме случаются удивительные вещи, о которых читатель даже слыхом не слыхивал и видом не видывал. И все-таки, не следует этого пугаться. Автор предлагает прочитать книгу до конца и только после этого сделать вывод о том, насколько логично величайший Учитель Китая изложил свое бессмертное всечеловеческое учение о сердце – Учение древнего дома Чжоу о Вэнь.

Предисловие к переводу Лунь юй

Давайте автор откроет читателю «страшную тайну». В том древнекитайском письме, которое существовало во время Конфуция, не было грамматики. Иероглифы шли один за другим, как кадры кино, и воспринимались «зрителем» именно как развертывающиеся события фильма. Рисунок иероглифа говорил сам за себя, так как имел хорошо просматриваемое значение. В иероглифах еще не было так называемых «ключей» (иначе, – радикалов, детерминативов), которые появились на регулярной основе не ранее III в. до н. э. в результате последовательной реформы письма, изменившей прежний письменный язык до неузнаваемости. Классическое древнекитайское письмо – вэньянь, на котором до нас дошел текст Лунь юй, во многом унаследовало эту «рисунчатую» структуру письма эпохи Конфуция. Недаром в научной среде вэньянь сравнивается со стенографией. Вот что пишет об этом В. А. Курдюмов в своей книге «Курс китайского языка. Теоретическая грамматика» (ЦИТАДЕЛЬ-ТРЕЙД; ЛАДА, М.: 2005, стр. 89, 91):

С нашей точки зрения вэньянь не может рассматриваться как разговорный язык, поскольку он обладает всеми признаками системы записи (языка для записи), грубо говоря, «стенограммы». <…> В качестве аналогии вэньяню можно привести различные искусственные системы записи типа стенографии, которые опять же, имея источником реальную речь, тем не менее, не могут быть прочитаны «дословно». <…> Совершенно очевидно, что и китайский вэньянь может рассматриваться как именно такой оптимизированный и отшлифованный корневой язык, в котором на письме отсекались грамматические показатели, возможно, преобразовывалась грамматика, на котором в конечном итоге можно было создавать официальные документы и художественные произведения, общепонятные в масштабах всей страны и который неизбежно менялся с изменением реального языка (выделение здесь и далее наше – Г. Б.).

Древние китайские тексты были, фактически, прото-фильмами, нарисованными на бамбуковых планках или на внутренних стенках ритуальных бронзовых сосудов, а не словесными текстами. Здесь допустимо сравнение с детскими «комиксами», которые тоже «не могут быть прочитаны дословно». За прошедшее после Конфуция время в этих «текстах-фильмах» изменилось всё до неузнаваемости: и сам рисунок иероглифа, и его логическая структура, и стиль написания, и произношение, и десятки новых значений, появившихся для тех же самых знаков, и, наконец, появилась та грамматика, представление о которой сегодня имеет каждый школьник. «Немой» картиночный язык общения человека с миром духов – а именно эту функцию выполняли древние иероглифы даже во время Раннего Чжоу – постепенно преобразовывался в «буквенную» письменность для синхронной фиксации устного общения человека с себе подобными. Рисунок густо окрашивался «фонетикой».

И в этот процесс реформы – кардинальной ломки основополагающих принципов функционирования древнего письма – «совсем некстати» вклинилась фигура величайшего Учителя Китая – Конфуция. Китайцы изначально не понимали своего Учителя. Это произошло по той причине, что Конфуций – и по своему менталитету и по своим убеждениям – принадлежал к стемительно исчезающей «эпохе Вэнь-вана», в то время как современный ему Китай уже полностью развернулся в сторону обычного, «нормального» человеческого существования, – существования без «духов», без «загробного мира» и без постоянных мыслей о том, что́ ожидает человека после смерти.

О том, что это действительно так, и что мы ничего не преувеличиваем, свидетельствует изначальное непонимание Китаем очень важного, но в то же самое время простейшего по своему смыслу суждения Лунь юя. Конфуций горестно восклицает: «Кто [из людей] может выйти, минуя дверь? Почему же [они] не идут [этим] Путем (Дао)?» (6.17). «Дверь» – это та смерть, через которую каждый из нас выходит в «мир иной». Конфуций как бы предостерегает своего слушателя, что неосмотрительно пренебрегать Путем (Дао) древних, т. к. в этом случае человек после смерти обязательно столкнется с чем-то нежелательным. А отсюда – естественный и абсолютно логичный вывод: подлинное Учение Конфуция – это вовсе не учение о справедливом обществе, а фактически «Руководство к Смерти». И в этом нет ничего необычного: любая древняя религия – это и есть подобное «Руководство». Но в отличие от наших сегодняшних представлений о смерти такое «руководство» древних никогда не было окрашено в истерические или трагические тона.

«Невероятно! Этого не может быть! Учение Конфуция не имеет никакого отношения к религии!» – возразит нам современный образованный читатель. К сожалению (или, к счастью), такое традиционное представление о Конфуции придется пересмотреть. Все последние выводы археологии Китая в части конкретизации жизни аристократической верхушки Чжоу (название ранней династии Китая) свидетельствуют о том, что Конфуций ничего нового не придумывал и никакого «своего» Учения не создавал. Он просто копировал духовную практику Чжоу, приспосабливая ее к изменившимся условиям общества. И именно об этом – о том, что сам он ничего не создаёт, а только «следует Чжоу» – Конфуций заявляет в своих беседах неоднократно. Причем, с таким прочтением этих иероглифов никто не спорит. Но в то же самое время подлинный смысл его Учения никто не понимает – даже его любимые ученики. Не понимают они и связи этого Учения с практикой Чжоу. И в этом тоже нет ничего удивительного: подлинное Учение евангельского Христа не понимал ни один из Его учеников-апостолов. Это Учение смог понять только тот «Иоанн», который зафиксировал его в Четвертом какноническом Евангелии.

Подтверждением этих наших слов – «никто не понимает» – является главная загадка всего Лунь юя: что́ означает то Жэнь, которое является основополагающим термином Учения Конфуция? Этот иероглиф встречается в тексте Лунь юя 109 (!) раз. Для сравнения скажем, что, например, самый распространенный в Дао Дэ цзине и во всей китайской философии иероглиф Дао («Путь», в том числе обычная «дорога») здесь повторяется только 83 раза. Во всем научном мире смысла Жэнь никто никогда не знал и не знает. До сих пор! Ученики многократно спрашивают своего Учителя, что же это такое, но остаются в неведении. Учитель им знание Жэнь не открыл. Откроем мы.

Подлинная «религия» Конфуция (оставим именно этот термин, хотя его смысл превратился в современном атеистическом обществе почти в ругательство) со временем была преобразована китайскими комментаторами в некое социальное учение о справедливой жизни «верхов и низов» Поднебесной (Китая). И сделано это было не по чьему-то злому умыслу, а именно от полного забвения и незнания идеалов Раннего Чжоу. После прославления Конфуция были введены новые значения для всех главных древних иероглифов Лунь юя, – с той целью, чтобы привести смысл всех высказываний Учителя к какой-то разумной логике. Часто это делалось не от злого умысла, – комментаторы прекрасно понимали, что текст Лунь юй должен иметь разумный смысл, но они этого смысла не видели.

И как нам сейчас разобраться во всем этом нагромождении «испорченных» иероглифов и их более поздних значений? Ведь текст, датируемый V–IV вв. до н. э. и записанный некогда древним письмом гу вэнь, дошел до нашего времени в графике, грамматике, стиле и редакции III–VI вв. н. э. (уставное письмо кай шу, – фактически, современный шрифт).

И увы! Исследователи никогда не имели в своем распоряжении подлинного, т. е. исходного древнего текста Лунь юй, который был утрачен еще до новой эры. При этом следует хорошо понимать принципиальную разницу между передачей информации с помощью обычного для европейца фонетического письма и письма иероглифического, которое, по самой его природе, невозможно «прочитать» так же, как читается – по буквам! – например, даже самое раннее греческое письмо. «Перевод» того или иного древнего китайского иероглифа (который, как ошибочно полагают, эквивалентен одному слову европейского языка) – это не то, что перевод буквенного слова: иероглиф имеет одновременно несколько различных словарных значений, причем, часто прямо противоположных. В европейском алфавитном письме несравненно меньше простора для возможного искажения исходного смысла текста и его неправильного понимания при прочтении.

В относительно древнем китайском письме – в том, на котором и дошел до нас Лунь юй (если сами иероглифы в таком письме почти современные, то их сочетание и «грамматика» иные), – научному исследователю этого текста очень многое приходится принимать на веру, полагаясь в таком понимании на авторитет древних комментаторов. А они, к сожалению, – уже ничего не знали. Даже сегодня мы располагаем гораздо большей информацией о Китае периода становления династии Чжоу, чем любой древний комментатор. Все без исключения имеющиеся «переводы» Лунь юя поневоле отражают взгляд той комментаторской традиции, которая была выработана в Китае около двух тысячелетий назад. Иного прочтения этого древнего и загадочного иероглифического текста в мире не существует.

Но подобное «понимание» текста – из-за своей очевидной мозаичности и отсутствия в нем какой-либо единой логической связи между всеми высказываниями – носит название «Афоризмов», т. е. безотносительных отрывочных речений, причем, речений очень банальных, – высказываний «ни о чем и обо всем». При этом сам Конфуций неоднократно заявляет, что все его Учение «пронизано одним» (или «единым»). Так чем же оно все-таки «пронизано»? На этот вопрос читатель получит ответ в предлагаемой книге.

И именно в этом заключается главное противоречие между тем, что из столетия в столетие повторяет комментаторская традиция, и тем, что заявляет сам Конфуций. Приведем слова известного советского и российского китаеведа – прекрасного знатока и исследователя древнекитайского языка А. М. Карапетьянца о главном термине всего Лунь юя – об иероглифе Жэнь, который, как ошибочно предполагает традиция, был введен в литературный язык самим Конфуцием. Поясним читателю, что этот иероглиф традиционно переводится как «человеколюбие» или «гуманность». «Мы бы не применили этот термин нигде, где его применяет Конфуций» – так заявляет А. М. Карапетьянц. То есть если Жэнь понимать в смысле «человеколюбие», то он не вписывается в логику всего остального текста.

И тем не менее, Конфуций этот термин применяет там, где считает нужным. Но если это действительно так, в таком случае какая-то из двух сторон, участвующих в споре о правильном понимании этого иероглифа, оказывается неадекватной: или Конфуций, или, что выглядит более вероятным, – наше научное понимание этого знака. Неадекватны, вне сомнения, мы.

Вот еще один отзыв, но уже другого российского специалиста, который посвятил не один десяток лет разгадке тайн Лунь юя. Приведенные ниже слова принадлежат недавно ушедшей из жизни Л. И. Головачевой: «“Понятный” текст переводов превращает учение Конфуция в нечто плоское, пресное и очень примитивное». И здесь Лидия Ивановна абсолютно права. При здравом прочтении всех переводов этот текст действительно производит впечатление чего-то примитивного. И дело здесь вовсе не в качестве «европейского» перевода, – на современном китайском языке этот текст выглядит в понимании самих китайцев нисколько не лучше. Удивительно, но такого впечатления нет, когда мы, например, читаем переводы греческого Платона, который жил в то же самое время, только на другом конце планеты. Но возможно, все европейские ученые неосознанно закрывают на все это глаза, полагая, что Восток уже по своей изначальной природе таков… несколько простоват?