Государственные события являются все человеческими действиями и последствиями действий человека. Всякое же действие есть психическая деятельность. Психология, учение о психических состояниях и актах, является поэтому необходимым предположением всех гуманитарных наук, в том числе учения о государстве. Значение психологического исследования для познания государства проявляется, в частности, в двух направлениях. Во-первых, оно приводит нас к тому важному заключению, что государство, хотя и необходимо проявляется в физическом мире, в существе есть явление психическое. Во-вторых, оно способствует уразумению государственных, в частности, государственно-правовых основных факторов. Так, прежде всего, существо отношения властвования, природа власти, может быть ясно установлена лишь путем психологического анализа.
Как уже упомянуто, соматические различия между человеческими расами и племенами проявляются также в различиях духовных и моральных склонностей. Выяснить последние в их связи с физическими различиями является задачей психологической и социальной антропологии и этнографии, как и некоторых других еще не установившихся дисциплин, каковы народная психология и этология. Совокупность этих дисциплин имеет общий корень с другой ветвью наук, занимающихся человеком как представителем вида, – науками социальными. От последних они отличаются, однако, тем, что изучают преимущественно влияние естественных отношений на психические образования, между тем как социальные науки рассматривают свои объекты преимущественно как продукты сил общественных, стало быть, духовно-нравственных, не принадлежащих к внешней природе. Точное разграничение не везде возможно, и поэтому мы находим в антропологических трудах подробные исследования по истории права, государства, религии и экономических отношений.
Значительную ценность антропологические и этнографические изыскания имеют как вообще для первобытной культуры, так и, в частности, для истории возникновения и развития примитивных государственных образований. Если в настоящее время в этой области, – как только мы выходим за пределы чисто фактических явлений и вступаем в область гипотез и конструкции, – открывается широкий простор субъективным построениям, а прочно установленные результаты весьма незначительны, то должны быть отмечены, однако, многообещающие зародыши, могущие дать впоследствии обильную жатву. Детальное изучение рудиментарной государственной жизни охотничьих и пастушеских племен, как и народов, стоящих на низшей ступени культурного развития, должно быть выделено из учения о государстве и предоставлено народоведению. Для учения о государстве в этой области имеют значение лишь окончательные результаты.
Гораздо более важными для законченного познания государства являются отношения, в которых государственные явления находятся к социальным наукам. Государство теснейшим образом связано со всеми социальными феноменами.
Прежде всего укажем, что государство есть человеческое и только человеческое учреждение, что всякое перенесение понятия государства на живущих обществами животных основано на смешении необходимых последствий физической организации и инстинктообразно проявляющихся психических сил с действиями сил этических. Кроме того, и новейшие естественнонаучные наблюдения показали, что издавна употреблявшиеся для государственно-научных аналогий мнимые государства животных – муравьев и пчел – по природе своей, в противоположность политическим явлениям, остающиеся неизменными, в действительности представляются анархиями, в которых отсутствует какая бы то ни было руководящая воля. Можно поэтому – и в отношении высших животных – говорить только об обществах животных: ниже человека на зоологической лестнице существуют только социальные отношения, но не государство[76].
В силу своего человеческого элемента государство есть социально-массовое явление и предполагает поэтому совокупность людей, в которой представлены все естественные различия между людьми. Оно построено и на естественном различии между мужчиной и женщиной, между взрослыми и детьми, так как оно есть постоянное, не ограниченное одним поколением учреждение. Колония ссыльных мужчин, предоставленная самой себе на необитаемом острове, может быть признана в лучшем случае обществом, но не государством. Количество необходимых для государства людей может быть, однако, бесконечно разнообразным – от нескольких тысяч и даже сотен до многих миллионов. Со времени Аристотеля учение о государстве нередко выставляло то несомненное для более развитого государства высших ступеней культуры положение, что государство должно выходить за пределы семьи, причем предполагалось, что последняя во времени предшествует государству[77]. Новейшие гипотезы в области первобытной истории признают орду первоначальным человеческим союзом. Обе теории сходятся, однако, в том, что государство не может быть ограничено одним поколением.
Не только естественные свойства народа, но и количество, и состав населения определяют весь жизненный процесс государства. Редкое или густое, недостаточное или избыточное население, распределение его по возрасту и полу, продолжительность жизни, смертность – все это факты, оказывающие влияние на судьбы государств. Эти факты, хотя биологического характера, но преимущественно являются результатом всей культуры народа. Посвященная им наука, учение о народонаселении, хотя и опирается на биологию и антропологию, тем не менее, относится поэтому к социальным наукам[78]. Подобно социальной статистике вообще она служит вспомогательной наукой для всех социальных наук, а потому и для учения о государстве.
Так как государство есть социальное явление, то для полного познания его необходимо выяснить место, занимаемое государством в обществе и в отношении к обществу. Прежде всего должна быть, однако, выяснена природа общества[79].
Как все понятия, которые занимают определенное место не только в науке, но и в повседневной жизни, понятие общества имеет разнообразные значения. Начиная с преходящего случайного союза нескольких лиц вплоть до государства и даже за его пределы – к общению всего человечества, применяется слово «общество». Государство и общество столь же часто отождествлялись, как и противополагались друг другу. До новейшего времени, впрочем, термин «общество» употреблялся для обозначения более широкого понятия, обнимавшего понятие государства как более узкое. Исторически это объясняется тем, что Аристотель квалифицировал государство, как вид χοινωνία, а у Цицерона понятие «societas» обнимает все виды организованного человеческого общения.
Впоследствии понятием общества воспользовалось естественное право. Под влиянием Аристотеля оно отождествляет государство с societas civilis, рядом с которой, как другой вид того же рода, признается только societas domestica. Но и в естественном праве замечается некоторое различие государства и гражданского общества, несмотря на отождествление обоих.
В частности, со времени Гоббса теория естественного права конструирует государство как лицо, в котором общество находит свое завершение. Но само общество существует уже до государства. Со времени Пуфендорфа естественное право обычно кладет в основу государства ряд договоров, так что государство возникает не сразу, а является лишь продуктом совокупности договоров. В этом ряду договоров первое место занимает договор соединения, результатом которого уже является общество, хотя и лишенное еще организации и руководящей власти. Во второй половине XVIII столетия идея предшествующего государству общества разрабатывается более детально. Шотландец Фергюсон (Ferguson) является первым представителем теории, по которой государство присоединяется к существующим уже ранее видам человеческого общения[80]. Затем Шлецер, точно и ясно формулируя логические последствия учения естественного права, первым из немецких писателей пытается разграничить понятия государства и общества. Гражданское общество, для которого он в одном месте предлагает термин «община» (Gemeinde), он определяет как предшествующий государству союз, не обладающий общей властью. Для многих племен такой союз является высшей формой общественной жизни, и союз тринадцати кантонов Швейцарии служит примером societas sine imperio в пределах цивилизованной Европы. Общество есть, таким образом, по Шлецеру, более значительный анархический человеческий союз. Но в этом союзе уже возникают правовые нормы, соблюдение которых зависит, впрочем, «от добросовестности каждого отдельного лица», так как в обществе еще не существует судей и наказания; на основе собственности и экономических профессий возникают затем социальные классы, дворянство возвышается над другими сословиями, развиваются понятия чести и отечества.
Государство с его imperium присоединяется поэтому лишь впоследствии к уже весьма дифференцированному обществу, чтобы защищать его и руководить им[81]. Государство, таким образом, возвышается не над безразличной массой отдельных индивидов, а находит уже состоящий из самых разнообразных экономических и духовных элементов народ.
Другим путем и более успешно, чем у Шлецера, не нашедшего сначала приверженцев, самостоятельное понятие общества развилось во Франции. И здесь корни его следует искать в естественном праве. Руссо первый противополагает государство и общество, хотя и не установляет между ними точной терминологической границы. В этом последнем обстоятельстве следует видеть главную причину того, что даже наиболее глубокие знатоки истории учения о государстве совершенно упускают из виду истинное значение относящихся к разсматриваемому вопросу идей Руссо. Р. Ф. Моль утверждает о Руссо, что понятие общества оставалось ему совершенно чуждым[82]. Моль не подозревал при этом, что собственное свое понятие общества в существенных чертах он может найти уже у Руссо.
В часто цитируемом и очень мало читаемом “Discours sur l'économie politique”, написанном Руссо для «Энциклопедии», мы находим следующее[83].
Государственное общество составлено из других мелких разно-родных обществ, каждое из которых имеет свои интересы и правила поведения. Но не одни только эти, общепризнанные и несомненные для всякого, общества существуют в государстве: все отдельные индивиды, связанные друг с другом общим интересом, образуют многочисленные другие общества, постоянные или временные, власть которых не делается менее реальной от того, что их менее замечают, и разнообразные, точно изученные отношения, которые дают истинное познание нравов. Все эти формальные или неформальные сообщества своим влиянием самым разнообразным образом модифицируют проявления общественной воли. Частные общественные интересы стремятся проявить себя за счет общего интереса, и общей воли всегда грозит поэтому опасность быть обманутой вследствие того, что на первый план выдвигаются интересы обществ.
Эти рассуждения положены в основу знаменитого места contrat social, которое лишь в связи с ними делается вполне понятным. Руссо противопоставляет там volonté générale и volonté de tous. Первая есть воля государства, вторая – воля общества, расчлененного противоречащими друг другу интересами. «Частичные общества» также имеют общую волю, отличную от воли отдельных членов, но в отношении к воле государства она является частной волей. О таком государстве можно сказать, что в нем подают голоса не отдельные люди, а общественные группы. Идеальным государством является поэтому то, в котором между индивидом и государством не становится ни один партикулярный общественный интерес[84].
Рассуждения Руссо послужили для Гегеля исходным моментом его основной конструкции гражданского общества[85]. Ибо последнее он определяет как промежуточное между семьей и государством образование, в котором каждый служит самоцелью, но эта цель не может быть достигнута без отношения к другим. Особая цель приобретает вследствие отношения к целям других форму общности и удовлетворяется, поскольку она служит в то же время благу других. Как ни произвольны более детальные рассуждения Гегеля, они имели, однако, благодаря точному диалектическому противопоставлению государства и общества, решающее влияние на конструкции общества в немецкой литературе науки о государстве[86]. Но наиболее существенные элементы для своих конструкций она заимствовала непосредственно у французских социалистов.
В эпоху коренных переворотов и развивающихся из них новых брожений понятие общества приобретает высокое практическое значение. Как в повременной печати, так и в научной литературе говорят о société как отличном от государства образовании, причем первоначально не делается попыток дать ему теоретическое определение. Впервые Сен-Симон энергично указывает на противоположность государственной организации и общественных отношений и заявляет, что общество составляют экономические классы, развитие которых направлено на то, чтобы сделать господствующим в государстве важнейший из них – промышленный[87]. Прудон, несмотря на все его разногласия с социализмом, находящийся, однако, под влиянием социалистического учения об обществе, еще резче противопоставляет société государству как осуществляемому принудительным путем governement[88]. Так как в первых своих сочинениях он объявляет государство подлежащим упразднению и замене анархическим, основанным на свободных договорах обществом, он, естественно, должен исходить из той точки зрения, что государство и общество резко противоположны друг другу. Но с наибольшей силой исходящее из Франции социалистическое понятие общества было развито и положено в основу своеобразной исторической конструкции К. Марксом и Фр. Энгельсом. По этой историко-философской теории – материалистическому двойнику гегелевской философии истории – вся история по внутреннему существу своему есть не что иное, как необходимое, независимое от сознательной воли индивидов последствие экономических отношений. Эти отношения ведут к образованию общественных классов, распадающихся на эксплуатирующие и эксплуатируемые. Все общественные явления, вплоть до наиболее идеалистических, обусловлены экономическими отношениями производства, представляя собой надстройку над данной экономической структурой общества. Государство есть не что иное, как организация классов, являющихся в данный момент эксплуатирующими, с целью сохранения внешних условий производства, – и внутренне необходимой целью истории служит завоевание государственной власти пролетариями. В этой эпохе будущего государство будет руководить всем производством в соответствии с общим интересом. Целью развития явилось бы, таким образом, полное единство государства и общества. Конечная цель истории заключается по этой материалистической философии истории в том, что в теории естественного права служило исходным моментом ее дедукций. В этом социалистическое учение об обществе резко расходится с учением анархистов. У анархистов поглощение государства обществом, у социалистов – поглощение общества государством[89].
Лоренц ф. Штейн, прошедший, подобно немецким вождям социализма, школу Гегелевой диалектики, строит свое понятие общества, взяв исходным пунктом социальное движение во Франции[90]. По Штейну, общество состоит, как и у социалистов, из классов, резко отличающихся друг от друга по своему экономическому положению, и история государства есть не что иное, как непрерывающийся процесс борьбы классов за государственное господство. Но, таким образом, государство признается фактором, необходимым, стоящим над обществом, господствующим над ним и примиряющим разделяющие общество противоречия интересов.
Под влиянием французского социализма, но, тем не менее, самостоятельно развили понятие общества ученик Краузе – Аренс[91] и затем Р. Ф. Моль
О проекте
О подписке