Цитаты из книг автора «Георг Брандес»

Теперь наступила для него новая и более благородная пора деятельности. Италия находилась в смутном

Затем, я люблю простых, естественных женщин, но такие обыкновенно не образованы и почти не знакомы с изящными манерами, а образованные и благовоспитанные очень неестественны. Поэтому мой выбор останавливался обыкновенно на греческих девушках, которые с неподдельною грациею и наивностью соединяют врожденную свободу мыслей и чувств». Такая смесь была невозможна и неизящна, не носила на себе почти никакого отпечатка действительности и соответствовала лишь характеру тех героев, которым поклонялись эти женщины.

Каин» был посвящен В. Скотту, который нашел, что муза Байрона никогда еще не совершала такого высокого полета, и потому на будущее время взял поэта под свою защиту от всех нападок. Но на появление «Каина» в Англии смотрели, как на истинное народное несчастие. Когда Муррей получил рукопись для издания, то настойчиво просил Байрона сделать некоторые изменения; Байрон решительно отвечал ему: «Ни то, ни другое место изменены быть не могут». Тотчас по выходе книги, явилось другое чье-то издание её, и Муррей обратился к лорду Элдону с просьбой о немедленном ограждении своего права собственности; но ему было отказано на том основании, что книга, изданная им, не принадлежит к числу тех, за самовольную перепечатку которых издатель преследуется судом. Таким образом, «Каин», подобно «Wat Tyler» Со

В мистерии «Каин» лежит глубоко трагическая основа, что человек родится, страдает, грешит и умирает. Байрон мотивирует здесь библейское сказание. Адам и Ева наказаны должным образом, Авель послушный и тихий мальчик. Каин молодое человечество, которое мыслит, анализирует, жаждет и требует. Он должен принять участие в благодарственной молитве. За что прославлять и молиться? За жизнь? Но разве я не должен умереть? За жизнь? Да разве я желал жить. За жизнь? Да разве я еще не в раю? – Почему я страдаю? За грех Адама? Да я то тут при чем? Для чего он пошел на это гибельное искушение? Ну, хорошо! Так я, по крайней мере, не буду притворяться довольным в своем ничтожестве, не буду показывать, что я рад своим страданиям.

счастье? Но в этом одиночестве душа его находит бесконечную жизнь, ту истину, с которой он мог стать выше личного сознанья. Гарольду свет чужой, и он чужд свету. Он гордится тем, что никогда не льстил его похотям, никогда не преклонялся пред его кумирами, никогда не вынуждал себя улыбаться тому, что считал бесчестным, и никогда не был эхом тех мнений, которые выкрикивались толпой. Он был среди них, по был для них посторонним. Теперь он хочет открытым врагом расстаться со спетом, которого он не любил и который за эту нелюбовь заплатил ему с большими процентами. Он полагает, говорить он, и этому научился он из собственного опыта, что существуют на целом свете и такие слова, которые равнозначущи славным делам, что существует надежда, которая не обманывает, истинное сострадание и двое-трое искренних людей[11].

насилие над своей душой. Где высятся горы, там он чувствует себя посреди друзей; где бушует море, там его родина. Поэма, которую природа создает солнечными лучами на зеркальной поверхности вод, для него милее, чем книга на языке его родной страны. Среди людей ему так-же тяжело, как тяжело вольному соколу, которому обрезали крылья. Но хотя он и бежит света, по все-таки не ненавидит его; не из негодования и не из гордости душа его углубляется в свой собственный источник; она боится излиться в толпе людей, где один миг может разрушить все наше счастье, так что «вся кровь наша превратится в слезы». Разве не лучше, спрашивает он, быть одному и составлять как-бы часть окружающего мира, в то время, как взоры твои услаждаются видом высоких гор, тогда как городской шум для тебя хуже пытки, и в то время, как горы, небо и море составляют часть твоей души, как ты их душу, и когда любовь к ним составляет для тебя величайшее

спокойном состоянии, а Байрон лучше всего любил ее созерцать разгневанною (песнь II, стр. 37). Во второй половине поэмы чувство одиночества совсем иного характера. Очень большая разница между влечением к уединенному общению с природой, испытываемым Гарольдом в его юности, и тем влечением, которое он ощущает к зрелости, как человек, узнавший людей и жизнь. Но ненависть к людям, по отвращение к ним, как результат пресыщения, заставляет теперь поэта полюбить немую природу. Все светское общество, играющее главную роль в столице, которое постороннему взгляду казалось таким гуманным, предупредительным, справедливо думающим и рыцарски чувствующим, все оно обратило к нему свою грубую сторону, и эта оборотная сторона весьма поучительна, но отнюдь не красива. Он испытал, какого рода дружбу оказывают тому, кто упал в мнении общества, и узнал, что единственный фактор, на которого может с уверенностью в успехе рассчитывать всякий, желающий осуществить свои планы в будущем, есть эгоизм и вытекающие из него последствия. Таким образом, он во второй раз остался наедине с самим собою, и поэзия, которой он теперь отдался, писалась им не для общественных натур. Но тот, кто хотя бы на короткое время повернулся спиною ш. людям, кому было знакомо стремление навсегда покинуть свою родину или уехать на время из своего отечества, чтобы на время не видать знакомых ему лиц и отдохнуть душою под чужим небом и на чужой земле, кто при одном лишь приближении человеческого существа терял расположение духа и сразу омрачался, – в душе того не могут не откликнуться лирические песни. Чайльд Гарольд один. Он понял, что совсем неспособен идти нога в ногу с другими людьми, что он не в состоянии свои мысли подчинять господству посторонних мыслей или умов, против которых восстает его собственный ум, или допустить какое-нибудь

спокойном состоянии, а Байрон лучше всего любил ее созерцать разгневанною (песнь II, стр. 37). Во второй половине поэмы чувство одиночества совсем иного характера. Очень большая разница между влечением к уединенному общению с природой, испытываемым Гарольдом в его юности, и тем влечением, которое он ощущает к зрелости, как человек, узнавший людей и жизнь. Но ненависть к людям, по отвращение к ним, как результат пресыщения, заставляет теперь поэта полюбить немую природу. Все светское общество, играющее главную роль в столице, которое постороннему взгляду казалось таким гуманным, предупредительным, справедливо думающим и рыцарски чувствующим, все оно обратило к нему свою грубую сторону, и эта оборотная сторона весьма поучительна, но отнюдь не красива. Он испытал, какого рода дружбу оказывают тому, кто упал в мнении общества, и узнал, что единственный фактор, на которого может с уверенностью в успехе

бродить по дремучим лесам, спускаться к пропастям, сидеть, склонясь над водопадом, – не есть одиночество, но внутреннее общение с природой; напротив, лишь тот, по праву, может называться одиноким, кто живот в шумном вихре света, ни кого не любя и сам не любимый никем». Но эти грустные чувства были или навеяны ему воспоминаниями о чудно проведенном детстве в горах Шотландии, или вызваны видом жилища пустынников на Афонской горе. Существовала также у Вордсворта, на ряду с чувством одиночества, любовь к природе, любовь, которая покоилась на отвращении к незнакомому и чужому миру людей. Разница между чувством Вордсворта и Байрона заключалась в том, что Вордсворт к впечатлениям природы относился как-то вяло и мешковато, как сельское дитя или как пейзажист, тогда как Байрон относился к ним с томительною и нервною любовью городского жителя, и еще в том, что Вордсворт искал природы обыкновенно в

Вся первая половина произведения проникнута чувством одиночества, обусловливающим любовь к природе; уже здесь во второй песне (строфы 25 и 26) говорится: «Сидеть на скалах, мечтать над волнами,