И, не дожидаясь очередного «да как ты смеешь?!», отключился. На часах было восемь ноль одна. Звонок раздался почти сразу. Я уже приготовился наорать, но, к счастью, а может, наоборот, это была другая Кэт – Катя.

– У вас был занят телефон. – Мне показалась, что она недовольна.

– Кто-то ошибся, – мне не хотелось ей объяснять про Кэт.

Кэт, или лучше, чтобы не путаться, я буду называть ее Катей, помолчала и спросила:

– Где вы?

– На Таганке.

– Хорошо. Спускайтесь в метро, доедете до «Пушкинской», пересядете на зеленую ветку и на «Новокузнецкой» сделайте переход на «Третьяковскую». Выйдете из метро и идите по Малой Ордынке в сторону «Добрынинской». Запомнили?

– Это несложно.

– Хорошо. Когда дойдете до дома номер восемнадцать, строение три, позвоните мне. Вы посмотрели мой номер?

Честно говоря, я этого не сделал, но вновь ответил ей полуправду:

– Да, он есть в памяти.

– Жду вашего звонка, – и отключилась.

Ох уж, эти дети шпионов! Они еще таинственней, чем их родители, шпионы по профессии.

Я спустился в метро и начал свой путь в московской подземке. Стараясь не поддаваться волнению, я в точности совершил все предписанные перемещения, и, когда выходил из подземного выхода на станции «Третьяковская», было уже без двадцати пяти девять. По дороге я старался запоминать лица людей, едущих и идущих со мной, и пару раз я заметил, что вместе со мной с «Пушки» на «Тверскую» переходили несколько человек, а двое, мужчина и женщина, ехали со мной до «Новокузнецкой» в одном вагоне, хоть и в другом его конце. Затем женщина, спросившая меня, буду ли я выходить на «Новокузнецкой». Я вновь увидел ее на «Третьяковке». Обычная женщина, но смотрела как-то подозрительно, да и выходила странно.

Хотя что тут странного? Ну нужно ей так, разве это запрещено? Выйдя из подземки к «Макдоналдсу», встал в очередь к окошку. Женщина поднялась по ступеням и, покрутив головой во все стороны, пошла к Пятницкой. Очень подозрительно!

Я не стал покупать ненавистный фастфуд. Убедившись, что на меня никто не обращает внимания, отошел от пахнувшего вчерашним маргарином окошка и побрел по тихой, начинавшейся от метро улице. Дом номер 18 по Малой Ордынке был совсем недалеко, поэтому, чтобы не терять времени, я по дороге поискал в телефоне номер Кати. Входящих было два. Один – это мой, теперь уже бывший номер, другой начинался с 350. Я подошел к старому, можно сказать ветхому зданию, на котором висела бело-синяя табличка с цифрами 18/3, и нажал на телефоне кнопку вызова. Катя ответила моментально.

– Я возле дома восемнадцать. Что дальше?

– Видите подъездную дверь?

– Да, вижу. – Красная, или, правильнее, когда-то красная краска со времени своего последнего обновления превратилась в грязно-коричневую высохшую корку, за которой скрывалась деревянная дверь. Рядом висел допотопный механический замок. Я подошел к дверям и сообщил об этом Кате.

– Хорошо. Нажмите один и два одновременно и поднимайтесь на третий этаж. Квартира номер пять, третий этаж, слева от лестницы.

– Мне нужно войти туда? – поинтересовался я, чувствуя, как по спине побежала первая волна адреналина.

– Да. Ключ за дверью электрического щитка на магните. Пошарьте, его непросто найти, и не забудьте положить его обратно, когда будете уходить.

– Постараюсь.

– Хорошо. – У этой девушки тоже было «свое» любимое слово. – Только… – она чуть помедлила, – будьте осторожны.

– В каком смысле осторожен? Не застрять в лифте екатерининских времен? – Я попробовал пошутить, но сам понял, что шутка не удалась.

– Там, наверное, нет лифта, так что не переживайте, – ответила Катя, и мне показалось, я уловил в ее голосе насмешку.

– Прекрасно. Кстати, может и не к месту, но все же хотелось бы знать, что дальше?

– Дальше я не вскрывала.

Я удивился, но, впрочем, несильно.

– А когда вскроете?

– Когда выйдете оттуда.

Мне показалось, что я знаю причину, по которой полковник написал инструкцию именно так, и мне стало неприятно. Я подумал, что это сделано, чтобы исключить возможность риска. Иными словами, если меня кто-нибудь застукает за тем, что я проник в чужую квартиру, то я не смогу выдать того, чего попросту не знаю. Умно, но неприятно. Я с трудом сдержал свои эмоции.

– Ладно, допустим, я вошел в квартиру, а дальше что? Действовать по своему разумению?

– Не знаю, – после секундного молчания произнесла девушка. – Вы еще можете отказаться.

Я подумал, что после вчерашнего вряд ли это сделаю, и сказал:

– Хорошо, я войду. А потом перезвоню вам.

– Будьте осторожны. Здесь не написано, но мне кажется… это опасно, – эти ее слова слегка примирили с моей незавидной ролью.

– О’кей, я буду осторожен.

Прежде чем войти в подъезд, я машинально посмотрел направо и увидел мужичка, медленно бредущего по тротуару. Несмотря на раннее утро, походка выдавала его нетрезвое состояние, что успокоило, поскольку никого больше на улице не было.

На третий этаж я взбежал довольно проворно, учитывая, что в доме, построенном лет за сто до моего рождения, все ступени были низкими, из-за чего привычный размер прыжка в две советские ступеньки был не очень удобен. Две ступени были коротки, а три, наоборот, длинны. Но я приноровился и, остановившись перед квартирой с надписью 5, почти не запыхался.

Дверь была обычной, металлической, черного цвета, без каких-либо изысков. Два замка, глазок и все. Я взглянул на металлическую дверцу, за которой скрывался электрический щиток, и заметил, что замок вдет лишь в одно кольцо. Через несколько секунд, за которые я успел подумать, что зря не позаботился о резиновых перчатках, ключи были у меня в руке. На ключах была выцарапано: 1 и 2. Я посмотрел на дверь, увидел два замка и вставил первый ключ в верхний…

За первой дверью оказалась вторая, но она была просто прикрыта. Несмотря на отсутствие на ней замков, эта дверь казалась намного надежней предыдущей – выполненная из массива дуба, она представляла собой настоящее произведение искусства. Резные орнаменты обрамляли ее по всему периметру, на верхней половине правой и левой створки красовались барельефы в такой реалистичной манере, что ничего не понимающий в этом деле, я углядел красоту, ранее мне недоступную.

Внизу хлопнула дверь. Я осторожно посмотрел в пролет, но никого не увидел. Может, кто-то вышел, но я все же поторопился войти в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Дверь не захлопнулась. Она мягко и довольно быстро стала закрываться, но щелчка не услышал. Осторожно толкнул дверь – на месте. Приложил руку и надавил. Вроде закрыто.

Я толкнул обе половинки массивной двери, и они раздвинулись, открывая передо мной совершенно новый мир. Комната, если это была комната, больше походила на вестибюль какого-нибудь театра, чем на прихожую в московских квартирах. Я ступил на прекрасный, цвета слоновой кости паркет, и мне стало стыдно моих кроссовок, убого смотревшихся на этом великолепии. Стоявшая вдоль стен этой фантастической прихожей мебель казалась взятой напрокат из музея антиквариата, на ней не было той печати дряхлости, которыми обычно отмечены бабушкины комоды, тахты и прочая рухлядь. Все диваны и кресла на высоких ножках (или это стулья?) выглядели абсолютно новыми, и я вдруг понял, что этот стиль вовсе не старомоден. Напротив, он был гораздо авангарднее всяких блестящих металлических конструкций, цветных витражей с невозможной подсветкой или, чего доброго, глиняных стен, которые в последнее время рекламируются в гламурных журналах. Сам я, правда, их не читал, кто-то рассказывал.

Из прихожей вели две двери. Сначала я заглянул в ту, что была слева, за которой оказалось что-то вроде кладовки. Пачки с чистым бельем, белые рубашки и костюмы разных цветов, висевшие на плечиках и подтянутые почти к потолку, мягкая обувь.

Я открыл другую дверь и увидел, что метрах в трех от нее так поразивший меня паркет заканчивается. И дальше ничего нет. Только высокие, резные перила, ограждающие пустое пространство. Пола не было, но подойдя ближе к краю, я увидел лестницу, ведущую вниз. Похожая на раковину в разрезе лестница привела меня в огромное помещение, скупо освещенное двумя лампочками в противоположных концах, что и давало представление о размерах помещения. Все остальное было в полумраке, в котором было бы трудно найти даже пачку сигарет. Я остановился в нерешительности на последней ступеньке, не зная, в какую сторону идти.

Потянуло вправо. Коня не было, так что и терять вроде нечего. Это я себя успокаивал такими шуточками, потому что, несмотря на абсолютную тишину, царившую здесь, а может, именно из-за нее, внутри росло беспокойство, сильно смахивающее на страх. Я шел между столами и стульями, которые стал различать, как только глаза свыклись со скудным освещением, стараясь не шуметь и ничего не трогать. До лампочки, освещавшей небольшую часть стены и немного перед ней, оставалось метров десять, не больше, когда раздался слабый, еле различимый звук. Происхождение звука было неясным, и, затаив дыхание, я остановился в надежде, что меня в этом полумраке не видно. Увидев рядом стул, я присел на него, окончательно слившись с обстановкой.

Целую минуту ничего не происходило, и я почти успокоился, когда звук повторился вновь, в этот раз гораздо ближе. Что-то смутно знакомое было в нем. Я таращил глаза, вертя головой в разные стороны, надеясь увидеть опасность раньше, чем она найдет меня. Звук вновь раздался почти рядом, и что-то мягкое прикоснулось к моей ноге. Я вздрогнул и посмотрел вниз. Ужас охватил меня и тут же отпустил. Это была кошка. Или кот. Я слабо разбираюсь в этом, но характерное урчание, доносившееся снизу, и почти сексуальное домогательство моей ноги с определенностью говорило о том, что хотя бы в названии животного я не ошибся. Еще через секунду я увидел ее. Это было пушистое, маленькое создание, неопределенного цвета, поскольку разглядеть при таком освещении масть не представлялось возможным.

Животное урчало, не переставая, и терлось об меня, словно мы были знакомы с пеленок. Я нагнулся и осторожно приподнял легкое, как перышко, теплое тельце. На шее у животного был повязан маленький бант темного цвета, формой напоминавший галстук-бабочку. Я подумал, если кошка такая ручная, то, должно быть, хозяева либо были совсем недавно, либо скоро придут. В обоих случаях не мешало бы поторопиться.

Урчание усилилось и теперь напоминало маленький моторчик, в котором, несмотря на малые размеры, таились невероятная скорость и такая же реакция. Признавшее во мне друга создание немного придало бодрости, и я почти справился со своим предательски быстрым сердцебиением. Но стоять, наслаждаясь дружбой человека с младшими братьями (или сестрами?), времени не было.

Я осторожно опустил «сестричку» на пол и продолжил прерванное движение к лампочке. На ум пришло сравнение с мотыльком, летящим на ярко пылающую свечу, с единственным желанием оказаться как можно ближе к источнику света. По спине забегали крупные, почти африканские муравьи. Мне не хотелось бы остаться возле горевшей лампочки, как тот мотылек, и я сбавил ход.

Судя по тому, что я видел вокруг, это была не квартира, а какой-то закрытый клуб, в элитарности которого я не сомневался с той секунды, как вошел в этот шикарный пентхаус. То, что сейчас здесь было безлюдно, не удивляло. Во-первых, сейчас почти раннее утро, во‐вторых, четверг и, в‐третьих – думаю, что полковник не стал бы посылать меня сюда, если бы не был уверен в том, что здесь пусто как в космосе. (Хотя в космосе, кажется, не водятся коты, да и кошки тоже.) Самым странным было отсутствие даже не охраны, а сторожа или хотя бы вахтера, фиксирующего посетителей в свой журнал. Здесь также было темно, но обстановка, судя по всему, ничуть не уступала той, что была наверху. Следовательно, хозяева клуба, кем бы они ни были, должны были позаботиться, чтобы воры, коих развелось в наше лихое время, не забрались сюда и не растащили бы всю дорогую мебель и вообще все, что здесь находилось.

Слегка озадаченный этими вопросами, я не заметил, как оказался возле небольшой и неприметной дверки, столь искусно замаскированной под обои, что не окажись я рядом, ни за что бы не догадался, что она есть. Строго говоря, я встал спиной к стене, не заметив, что прислонился именно к двери, и лишь когда за мной вдруг исчезла опора и, потеряв равновесие, я ввалился в другую комнату, тогда-то мою голову и посетили вышеперечисленные мысли.

Я сидел на полу, и, если любимый копчик и болел от встречи с красивым, но от того ничуть не менее твердым полом, изумление от увиденного напрочь заглушало все остальные чувства. Комната, площадью тридцать или сорок метров, а может, и больше, освещалась просачивающимся сквозь матовые стекла дневным светом и была не менее богата, чем все, что я видел тут до сих пор. Вряд ли это могло удивить, если бы помимо богатых мебелей, как говаривал один известный персонаж, повсюду, куда ни посмотри, виднелись следы деятельности людей, которых в нашем, чрезвычайно развитом и цивилизованном обществе называют садомазохистами. Я слышал, что в Москве существуют бордели, специализирующиеся именно на подобных извращениях, но мне почему-то казалось, что такие заведения должны быть убогими в убранстве и там обязательно должен присутствовать какой-нибудь умопомрачительно отвратительный запах. Я даже задержал дыхание, чтобы случайно не вдохнуть ядовитых миазмов чьих-то гнусных испарений, но через несколько секунд сдался и осторожно, через рукав втянул носом воздух, оказавшийся ничуть не вонючим.

Приободрившись, я поднялся на ноги и, потирая ушибленный зад, начал обход и осмотр достопримечательностей. А посмотреть было на что. Всевозможные орудия пыток, о чем можно говорить безо всяких кавычек, поражали мое воображение своими бесконечными вариациями, я бы сказал, почти изысками, в своей болезненной фантастичности. Предназначение одних было понятно с первого взгляда. Например, всякие там кнутики, плеточки, наручнички. Именно наручнички, потому что полицейское слово наручники, здесь явно не годилось. Я думаю, что никто и никогда не видел преступника на скамье подсудимых, наручники которого были из золота или с которых свисали бы маленькие комочки шиншиллы. Кожаные костюмы, маски, сапоги, и это была лишь малая часть арсенала.

Многие предметы вызывали удивление, но, чуть напрягши фантазию, я понял, какие части тела зажимались во всякого рода отверстиях и тисочках, выполненных из дорогих материалов. С потолка свисали какие-то шнуры, опять же заканчивающиеся чем-то наподобие наручников, но уже не золотых, обыкновенная капроновая веревка с петлей на конце и что-то вроде спортивного снаряда под названием «Кольца», хотя вряд ли эта комната служила тренировочным залом для гимнастов.

В комнате не было кровати в прямом смысле слова, но было нечто, похожее на жесткий топчан, с четырьмя кольцами по углам и вдетыми в них черными ремешками. В творческом беспорядке стояли непонятные агрегаты, смысл и предназначение которых стал доходить до меня, лишь когда я заметил на конце одной из длинных трубок, исходящей из массивного прибора, чем-то напоминающего кухонный комбайн, обычный презерватив.

Конечно, может, он был и не обычным, не знаю, но выглядел, как и все остальные резиновые изделия для безопасного секса. Не на шутку разыгравшееся воображение тут же нарисовало картину со стоящим на четвереньках человеком (почему-то представился именно мужик!), у которого в известном месте торчала такая вот игрушка! И не просто торчала, а двигалась – взад-вперед, взад-вперед!

Меня чуть не стошнило! Я, конечно, не святой, какое-никакое представление об этих игрушках имею и даже как-то баловался с одной из подружек, доводя ее до экстатических судорог. Но что такое обычный вибратор, стимулирующий отдельные части женских половых органов по сравнению с этим монстром, с таким огромным членом на конце, что я только сейчас понял, на что был натянут презерватив!

Обойдя стороной отвратительное устройство, я заметил на нем какие-то кнопки и что-то похожее на регулятор мощности звука. Позывы из желудка были очень натуральными, и я поспешил отвернуться, чтобы увидеть еще более мерзкую картину – это был стул. Большой такой, с прямой высокой спинкой и подлокотниками, с краев стула свисали такие же черные ремни с пряжками, как на тех, что были продеты в кольцах на прокрустовом «ложе любви». В сиденье была вырезана аккуратная дырка и мое воображение вновь нарисовало картину, почему-то опять с мужчиной в главной роли. К ножкам огромного стула крепились маленькие, но очень уж натуралистично выглядевшие кандалы, ржавого, не вязавшегося с окружающей обстановкой, цвета.