VI

Посвящение Гармахиса. – Его видения. – Гармахис идет в город, находящийся в Долине Смерти. – Явление Изиды. – Посланницы

Молча вошли мы в гробницу Изиды. Там было темно и пусто, только слабый свет лампады мерцал на украшенных скульптурой стенах, где в сотне изображений повторялась священная матерь, кормившая грудью священное дитя.

Жрец запер двери и задвинул засов.

– Еще раз спрашиваю тебя, – сказал он, – готов ли ты, Гармахис?

– Еще раз, – ответил я, – я готов!

Он не сказал более ни слова, но, подняв с молитвой руки, повел меня в центр святилища и быстрым движением погасил лампаду.

– Смотри перед собой, Гармахис! – воскликнул он, и голос его глухо звучал в торжественной тишине святилища.

Я вглядывался, но не видел ничего. Вдруг из высокой ниши в стене, где был скрыт священный символ богини, донесся до меня звук систры^[13]. Я слушал, смотрел, пораженный. В темноте ясно выступили огненные очертания символа богини. Он висел над моей головой и звенел.

Я ясно увидел лицо матери Изиды, начертанное на одной его стороне, символ бесконечного рождения, а на другой стороне – лицо ее священной сестры, Нефтиды, означающее конец рождения в смерти.

Медленно повернулся символ и зазвенел, словно кто-то таинственный исполнял танец в воздухе надо мной и держал его в руке. Наконец свет погас и звуки прекратились. Затем в южном конце святилища вспыхнул свет, и в этом белом свете появился передо мной ряд картин.

Я увидел древний Нил, катящий свои волны к морю. Его берега были пустынны, не было ни людей, ни храмов, только дикие птицы носились над Сигором, и чудовищные звери кишели в его водах. Солнце во всем величии закатывалось позади Ливийской пустыни, окрашивая воду цветом крови. Горы молчаливо тянулись к небу. Но в горах, пустыне и на реке не было и признака человеческой жизни. Я понял, что вижу картину мира, каким он был до человека, и ужас одиночества проник в мою душу.

Картина исчезла, на ее месте появилась другая. Я снова видел берега Сигора, на которых толпились создания с дикими лицами, скорее обезьяны, чем люди. Они дрались и убивали друг друга, поджигая дома. Дикие птицы с ужасом улетали, когда пламя вырывалось из жилищ, сожженных и разграбленных. Они воровали, убивали, разбивая головы младенцев каменными секирами. И хотя никто не говорил мне этого, я понял, что вижу человека, каким он был десятки тысяч лет назад, его первые шаги на земле.

Но вот появилась иная картина – опять берега Сигора, на которых, подобно цветам, выросли красивые города. В ворота и из ворот идут женщины, мужчины, некоторые направляются к хорошо обработанным полям. Но я не видел ни стражи, ни оружия, ни армии. Повсюду царствовал мир, благоденствие и мудрость. Пока я смотрел, победоносная фигура, одежды которой горели, как пламя, вышла из ворот храма. Звуки музыки сопровождали ее. Она села на трон из слоновой кости, поставленный на рыночной площади, лицом к воде. Когда закатилось солнце, она призвала всех к молитве, и все молились в один голос с видом глубокого благоговения. Я понял, что это царство богов на земле, существовавшее задолго до дней Менеса.

Картина снова изменилась. Тот же самый прекрасный город, но другие люди – злоба и жадность рисовались на их лицах! Они ненавидят правду и стремятся к греху. Наступил вечер. Светлая фигура взошла на трон и позвала всех к молитве. Никто не хотел молиться.

– Ты надоела нам! – кричали они. – Злое создание! Убьем его, убьем! Уничтожим его козни!

Светоносная фигура поднялась, кротко взглянув на людей.

– Вы не знаете сами, чего хотите! – прозвучал кроткий голос. – Пусть будет, как вы хотите! Я умру, после мук и долгих страданий вы найдете путь к царству правды и божества!

Пока он говорил, отвратительное на вид, безобразное чудовище набросилось на фигуру, убило ее, разорвав на части, и среди приветственных кликов толпы воссело на трон и начало править. Тогда дух, лицо которого было закрыто, спустился на крыльях тени с неба и с рыданием собрал растерзанные остатки бытия.

На одно мгновение дух склонился над убитым, поднял руки и заплакал. И вдруг около него появился вооруженный воин с лицом, похожим на лик бога Ра. Мститель с криком бросился на чудовище, захватившее трон. Они начали борьбу и, сжимая друг друга, поднялись к небесам.

Картина следовала за картиной. Я видел могущество и народы, одетые в разнообразные одежды, говорящие на разных языках… Видел, как они проходили миллионами, любя, ненавидя, борясь и умирая. Немногие были счастливы, горе запечатлелось на лицах людей. На многих лежала печать труда и терпения. И пока они проходили, минуя века, в высоте небесной над ними мститель продолжал свою борьбу со злом; победа склонялась то на одну, то на другую сторону. Никто не победил, но мне дано было понять, чем кончится борьба. Я понял, что это было священное видение борьбы добра с могуществом зла. Понял, что человек сотворен порочным, но боги сжалились над ним и помогли ему сделаться добродетельным и счастливым, так как добродетель и счастье – нераздельны. Но человек снова вернулся на путь порока, и божественное существо, которое мы называем Озирисом, называемое также многими другими именами, пожертвовало собой, чтобы искупить злые деяния племени, свергнувшего его с трона. От него и божественной матери, которая олицетворяет собой всю природу, произошел наш дух – покровитель на земле, как Озирис – наш покровитель в Аменти. Такова мистерия Озириса.

Видения пояснили мне все. Словно завеса упала с глаз моих, и я понял тайну жертвоприношения. Картины исчезли. Жрец заговорил со мной.

– Понял ли ты, Гармахис, то, что дано было видеть тебе?

– Понял! – ответил я. – Кончены ли обряды?

– Нет, только еще начинаются! То, что последует, ты должен перенести один. Я покину тебя и вернусь только на рассвете. Еще раз предупреждаю тебя. То, что ты увидишь, не многие в силах видеть и остаться в живых. Во всю свою жизнь я видел только троих, которые дерзнули пережить этот страшный час, и то один из троих был найден мертвым. Я сам не рискнул на это: это слишком возвышенно для меня!

– Уходи, – сказал я, – душа моя жаждет познаний! Я решился!

Он возложил руки мне на голову, благословил меня и ушел. Я слышал, как закрылась за ним дверь и звук его шагов замер вдали; я остался один, один в священном месте, лицом к лицу с божеством. Глубокая тишина и мрак окружали меня. Эта тишина охватывала и окутывала меня, как облако, которое закрыло собой месяц в ту ночь, когда я молился на портике храма.

Мрак надвигался все гуще и плотнее, пока не проник в мое сердце и не закричал там страшными голосами, так как мертвое молчание имеет голос гораздо более ужасный, чем простой крик. Я заговорил, но эхо моих слов, возвращаясь ко мне от стен и сводов, только еще больше давило меня. Легче было переносить эту мертвую тишину, чем ужасное эхо. Что я увижу сейчас? Должен ли я умереть в расцвете молодости и силы? Страшны были предостережения жрецов. Я был охвачен ужасом и готов был бежать. Бежать, но куда? Двери храма заперты, я не мог бежать. Я был один с божеством, с невидимой силой, которую вызвал. Нет, сердце мое было чисто. Я увижу все, что мне предстоит видеть, хотя бы мне пришлось умереть!

«Изида, священная матерь! – молился я. – Изида, супруга неба, приди ко мне, будь со мной! Я слабею! Не покидай меня!»

И я увидел нечто необычное. Воздух вокруг меня начал шуметь и двигаться, как крылья орла, как нечто живое. Огненные глаза глядели на меня, странный шепот проник в мою душу. В темноте появились полосы света.

Они менялись, колебались, сплетались в таинственные символы, которых я не мог понять. Быстрее и быстрее летели эти световые полосы; символы соединялись, собирались, исчезали и снова появлялись, так что мои глаза не могли сосчитать их. Мне казалось, что я несусь по морю славы, вздымавшемуся, как океан, которое то подбрасывало меня вверх, то низвергало вниз. Слава громоздилась на славу, невыносимый блеск затмевал свет, и я парил над всем этим! Скоро свет начал бледнеть в воздухе. Большие тени спустились на него, мрачные полосы пересекали его, и мрак обрушился на свет, и только я оставался, подобно огненной звезде, во тьме бесконечной ночи.

Издалека послышались звуки неземной музыки. Я слышал, как они звенели сквозь тьму, надвигались все ближе, становились громче, и вдруг закружились надо мной, позади, вверху, внизу, кругом меня, ужасая и восхищая меня. Потом они растаяли в пространстве. За ними налетели другие нежные звуки, словно десять тысяч систр сотрясались разом, и громкие, словно медные горла бесчисленных труб. Я слышал дивные песни нечеловеческих голосов, которые замирали в громе барабанов.

Наконец все прекратилось. Последние звуки замерли под сводами, и снова воцарилась тягостная тишина. Силы мои стали слабеть. Я чувствовал, что моя жизнь колеблется. На меня надвигалась смерть в образе мертвящей тишины. Она вошла в мое сердце и охватила меня щемящим чувством холода, но мой ум еще жил, я мог мыслить. Я знал, что близок к смерти. Я умирал и – о ужас! – пытался молиться, но не мог! Не было времени для молитвы!

Минута сопротивления – и тишина заползла в мой мозг. Страх прошел. Неизмеримая тяжесть давила меня. Я умирал, и вдруг наступило ничто, небытие. Я умер. Во мне произошла перемена. Жизнь вернулась ко мне, но не было ничего общего между ней и прошлой жизнью. Между ними легла бездна. Я снова стоял во мраке храма, но мне было легко и светло, как днем. Я стоял, или, вернее, мое духовное существо, так как тело мое лежало мертвым у моих ног. Оно лежало, немое и неподвижное, и печать неземного покоя отражалась на челе. Крылья пламени подхватили меня и помчали дальше с быстротой молнии. Я летел через пустые пространства, усеянные блестящими коронами звезд, вниз, на десять миллионов верст и десять раз десять миллионов, пока не очутился в облаках нежного, неменяющегося света, в котором тонули храмы, дворцы, обители, каких человек не видал и во сне. Они были построены из пламени и мрака. Башни вздымались в вышину, обширные дворы тянулись кругом.

Они постоянно менялись на вид: пламя превращалось в мрак и мрак – в пламя. Здесь блестел кристалл, там сверкали драгоценные камни сквозь славу, окружавшую города в долине смерти. Шелест деревьев походил на звуки музыки, дыхание воздуха походило на замирающие звуки пения. Образы, изменчивые, таинственные, удивительные неслись мне навстречу, увлекая меня вниз, пока я очутился, как мне казалось, на другой земле.

«Кто идет?» – закричал громкий голос.

«Гармахис, – отвечали духи. – Гармахис, взятый от земли, чтобы взглянуть в лицо той, которая есть, была и пребудет вовек. Гармахис, дитя земли!»

«Закройте ворота и откройте двери! – послышался неземной голос. – Закройте ворота и широко раскройте двери! Запечатайте уста его, чтобы его голос не ворвался в гармонии неба, возьмите у него зрение, чтобы он не увидал того, что ему не дано видеть, и пусть Гармахис вступит на путь неизменяемого. Иди, дитя земли! Но прежде посмотри, как далек ты от земли!»

Я поднял глаза. За славой, сияющей над городом, расстилалась мрачная ночь, на лоне которой мерцала одинокая звезда.

«Посмотри, вот мир, покинутый тобой! Смотри и трепещи!»

Что-то коснулось моих уст и глаз, печать молчания была наложена на них. Я стал нем и слеп. Ворота закрылись, двери распахнулись. Я очутился в городе, лежащем в Долине Смерти, и стоял опять на ногах. Страшный голос сказал: «Снимите мрачную повязку с его глаз, откройте ему уста, чтобы Гармахис, дитя земли, мог видеть, слышать и понимать и преклониться перед вечной матерью!»

Мои глаза и уста открылись, снова вернулись зрение и дар речи. И вот я очутился в зале из черного мрамора; зал был так высок, что взор мой при разлитом кругом розовом свете не мог достигнуть сводов крыши. Музыка звучала в нем. Крылатые духи, сверкающие таким ярким блеском, что я не мог смотреть на них, наполняли зал. В центре находился маленький четырехугольный алтарь, и я стоял перед пустым алтарем.

Небесный голос произнес: «О ты, которая была, есть и будешь, имеющая много имен, но без имени, руководительница времени, посланница богов, хранительница миров и племен, живущих в них, всеобщая матерь, рожденная из ничего, создательница всего, живущий блеск, не имеющий формы, живая форма без существа, служительница невидимого, дитя закона, держащая весы и меч судьбы, сосуд жизни, из которого изливается жизнь и куда она вновь собирается, заступница свершавшегося, исполнительница предначертаний! Слушай! Гармахис, египтянин, вызванный с земли, ждет перед твоим алтарем с открытыми ушами и глазами и с раскрытым сердцем! Выслушай и сойди! Сойди, о многообразная! Сойди в пламени! Сойди в звуке! Сойди в духе! Выслушай и сойди!»

Голос умолк, и наступила тишина, сквозь которую скоро донесся до меня звук, подобный рокоту моря. Я отнял руки от глаз и увидал маленькое облако над алтарем, в котором извивался огненный змей. Тогда все блестящие духи пали перед алтарем на мраморный пол и громко славословили богиню, но я не мог понять их слов. Вдруг темное облако спустилось на алтарь, огненный змей коснулся моего чела языком и исчез. Подобно музыке, из облака зазвучал дивный, нежный и чистый голос:

«Уходите вы, служители! Оставьте меня с моим сыном, которого я позвала!»

Как огненные стрелы, лучезарные духи поднялись и исчезли.

«О Гармахис, – продолжал голос, – не пугайся! Я та, которую ты знаешь как Изиду египтян! Не пытайся узнать более, это свыше твоих сил! Я – все и во всем, жизнь – это мой дух, и природа – мое одеяние. Я – первая улыбка ребенка, я – первая любовь девушки, я – нежный поцелуй матери. Я – дитя и слуга Невидимого, Который есть Бог, Закон, Судьба, но я сама ни бог, ни закон, ни судьба. Мой голос слышится во все бури, в океане, на земле, ты видишь мое лицо – в глубоком звездном небе. Моя улыбка – это бутон благоухающего цветка, который тянется к солнцу! Я – это природа, и все ее образы – мои образы! Я дышу в каждом дыхании. Я вырастаю и уменьшаюсь в изменчивом свете луны, я расту в приливах моря, я встаю с солнцем, блистаю в свете молний, говорю голосом бури! Нельзя измерить мое величие, я нахожу приют в ничтожестве, в песчинке! Я – в тебе и ты – во мне! О Гармахис! Кто создал тебя, создал и меня! Хотя величие мое безгранично, а твое – мало, но бойся! Мы связаны с тобой той цепью жизни, что проходит через солнце, звезды и пространства, через духов и души людей, объединяя природу в одно целое, которое, меняясь, остается неизменным!»

Я склонил голову и молчал, объятый трепетом.

«С верой служил ты мне, сын мой! – продолжал чудный голос. – Велико твое стремление увидеть меня лицом к лицу, здесь, в Аменти. Велик дух твой, дерзнувший исполнить свое желание! Не легко это тебе было – сбросить оболочку тела ранее назначенного времени и хотя на час облечься в одеяние Духа. И я сильно желала, служитель мой и сын, взглянуть на тебя здесь. Боги любят тех, кто их любит глубокой и полной любовью, и я, слуга невидимого, который так же далек от меня, как я далека от тебя, смертный, я – богиня богов. Поэтому тебя принесли сюда, Гармахис, и я говорю с тобой, сын мой, и позволяю тебе иметь общение со мной, как в ту ночь, на портике храма в Абуфисе. Я была тогда с тобой, Гармахис, положила священный лотос в твою руку, посылая тебе знамение, которое ты просил. Ведь ты – потомок царственной крови моих детей, которые служили мне из века в век. Если ты не ослабеешь, ты воссядешь на трон предков твоих и восстановишь древнее поклонение мне во всей его чистоте и очистишь храмы от осквернения. А если ты падешь, вечный дух Изиды исчезнет из памяти Египта!»

Голос замолк. Собрав всю свою силу, я решился спросить: «Скажи мне, священная, устою ли я?»

«Не спрашивай меня, – отвечал голос. – Я не могу сказать тебе этого. Быть может, я знаю, что будет с тобой, быть может, я не могу знать. Зачем божеству думать о конечном, смотря на цветок, который еще не распустился, но семя которого даст пышный цвет в свое время! Знай, Гармахис, что будущее не в моих руках! Будущее твое – в тебе, а не во мне, так как рождено законом, но предначертанием Невидимого. Ты свободен поступать как хочешь, ты победишь или падешь сообразно чистоте твоего сердца. На тебе лежит долг, на тебя же падет слава или позор. Я только исполняю предначертанное. Слушай меня: я буду всегда с тобой, мой сын, так как кому дана любовь моя, у того она не отнимется, только грех может потерять ее. Помни это! Если ты восторжествуешь, награда твоя велика! Если же ты падешь, ужасно будет твое наказание и в земной жизни, и здесь, в Аменти. Но утешься, сын мой! Стыд и муки не вечны. Как бы ни было глубоко твое падение, если раскаяние грызет твое сердце, это путь – тяжелый, каменистый путь – к прежней высоте. Пусть не таков будет твой удел, Гармахис!

Так как ты возлюбил меня, сын мой, то не должен блуждать в тех сказочных потемках, в которых запутались люди на земле, принимая ошибочно материю за дух и алтарь за Бога: ты получил путь к истине многообразной! Я возлюбила тебя и предвижу день, который наступит, и ты будешь жить, благословляемый, в свете моей славы, исполняя мое приказание. Поэтому, говорю тебе, тебе дано, Гармахис, услышать слово, которым можешь вызвать меня от Всемогущего, тебе, который приобщился мне и лицезрел меня лицом к лицу! Слушай! Смотри!»

Нежный голос умолк. Темное облако над алтарем изменялось, принимая то бледный, то яркий свет, и, наконец, получило образ закутанной женщины. Золотой змей выполз из ее сердца и, подобно живой диадеме, обвился вокруг небесного тела. Вдруг голос произнес страшное слово. Облако рассеялось, и я увидал Славу, при мысли о которой душа моя трепещет и замирает. Я не могу сказать, что я видел. После многих протекших лет я говорю и теперь: то, что я видел, – выше человеческого воображения! Человеку трудно постичь это. Эхо того страшного слова, память о том, что я видел, навеки запечатлелись в моем сердце; мой дух ослабел, и я упал ниц перед лицом Славы. Когда же я упал, казалось, весь зал рушился подо мной и рассыпался огненными искрами. Подул сильный вихрь: отзвук божественных слов, канувших в поток времени! Больше я ничего не помню!