Весна не пришла.
Дни сменяли друг друга, тихие, белые, холодные. Неделя шла за неделей. Окончился месяц зимобор, пролетел цветень, и травнец на исходе, но снег не растаял. Яркое летнее солнце не грело, словно все тепло отняли у солнца.
«Чародеи виноваты, – говорили меж собою люди. – Не след им было войной на мавок идти. Порубили лесных деток, а с ними и весну…»
Можно было смеяться над суеверными дураками, но вот окончилась война, отобрали люди лес, и весна не пришла.
Алексей Корак остановился на вершине холма. Внизу, за замерзшим ручьем, отмеченным ломкими оледеневшими ивами, за белыми нетронутыми огородами, вытянулась вдоль тракта деревенька. Кружилась в воздухе снежная пыль, блестела под солнцем, будто небесные чаровницы сыпали серебро на безнадежную землю. Подул ветер. Одинокое облако ушло на запад, унося волшебство. Остались лишь поле, человек, железный конь и деревня.
Алексей отпустил поводья Тишки, снял с плеча походную сумку и тяжело вздохнул. Наступит ли лето? Предчувствие говорило, что – нет.
Их Третий Механический Взвод имени Его Высочества Царевича Ярослава в боях не участвовал. Они чинили и смазывали механических коней. Все парни деревенские, кузнецы, хоть и из разных концов империи. Первое время «залезяк» побаивались. Животные, созданные из металла и магии чародеями его величества, внушали ужас. Но они тянулись к людям, всхрапывали, жевали древесный уголь и ветки, трещали по-кошачьи, сжигая в брюхах лакомства. И люди привыкли. В холодные ночи животные грели хозяев, а те кормили и заботились о них. Когда взвод добрался до фронта и «конячек» бросили в бой, даже в глазах сурового Петра блеснули слезы.
Бои шли всю зиму. Каждая пядь Великого Леса давалась людям большим трудом. Мавки лишь на первый взгляд казались безобидными. Их слушались деревья, корни, ветки, кусты и каждая лесная тварь. Но отступать было нельзя. Лес нужен был для заводов и фабрик, для новых городов, для империи. Жрецы-чародеи благословили людей на войну и назад дороги не оставили.
Никто не ждал, что война затянется. Его величество обещал, что она будет молниеносной, но ошибся. Никто не представлял до конца, насколько велик Великий Лес. Впереди шла железная конница, за ней – пехота. Все вооружены ружьями и огнем. Первые мавьи поселения сдались без боя, но армия все дальше и дальше заходила в лес, с каждым шагом удаляясь от границы, и мавки сомкнули кольцо.
…Взвод Алексея не воевал, они лишь чинили железных лошадок, но в Проклятом овраге все изменилось. Кузнецам пришлось взять в руки ружья. Алексей был хорошим парнем. В родной деревне его все любили за кроткий нрав и умелые руки, но война оголила, сняла кожу, вывернула наизнанку. И тут обнаружилось, что он – трус.
Алексей забился под воз, спрятался за спинами друзей. Последние из взвода: Петр, Иван, Всеслав Белый и Всеслав Рыжий, Андрей, Макар и лейтенант Илья… Их тела так и остались гнить в овраге. Алексей от ужаса потерял сознание, пришел в себя посреди ночи от ощущения, что кто-то смотрит на него.
Мавок он до того не видел: они прятались среди ветвей, их так и сжигали вместе с деревьями войска авангарда. Потому Алексей сразу даже не признал ее. Перед ним на коленях, прижимая руки к животу, стояла девочка. Лет двенадцати, худенькая, волосы светлые и длинные, а глаза зеленые, большие и блестящие. Мавка была похожа на его младшую сестренку, она смотрела Алексею в глаза, и он смотрел на лесную девочку. Ружье лежало рядом, но рука не поднялась. Девочка дышала часто и неглубоко. Капала темная кровь из вспоротого пулями живота, а позади горел лес. Мавка умирала. Лес умирал. Умирали его товарищи. В овраге невредимым оставался лишь Алексей Корак, а затем…
«Чего вспоминать, парень, – сказал лейтенант Илья. – Уж как вышло, так вышло».
«Это она все. Тварь лесная!» – процедил Всеслав Рыжий.
«Я слышал такие истории от брата, да думал, что сказки, – согласился Макар. – У них иначе все устроено. В одном теле несколько душ уживаются. Мы им чудными, верно, казались. Расточительными. Словно в лукошке по одному грибу лежит. Вот, помирая, и собирала она в тебя, Лешка, как в лукошко, души человечьи. Ты ж цел был, а остальные лукошки порченые».
«Лукошко!» – рассмеялся Андрей.
Но так Алексей себя и чувствовал. Семь сослуживцев, он и мавка. Девять душ продолжали жить в одном теле, смотреть его глазами, дышать его грудью, навсегда поселились в мыслях внутренними голосами, бессильными, но живыми.
«Выпей сегодня винишка за наши души, парень», – примирительно сказал Петр.
«Что вы с ним нянчитесь? – вмешался Рыжий. – Чего жалеете? Пока мы помирали, он среди лошадей хоронился! Нашими телами закрылся, паскуда!»
«Я приказал охранять лошадей», – вступился лейтенант Илья.
«А он сохранил?!»
Алексей тряхнул головой, вдохнул полной грудью колючий от холода воздух. Пусть бормочут голоса в голове. Он слушать не будет. Дом! Он вернулся домой!
Внизу, за темной полосой терновника, примерзшего к спящему ручью, за хлипким мостиком из бревен, начинались огороды. Деревенька Кроткая вытянулась вдоль ручья, вдоль старого тракта, заваленного снегом. Отсюда, с холма, виднелись крыша родительского дома, ветви акаций и запертые на зиму ворота для выгона скота. Жив ли еще тот скот?
Алексей перевел взгляд на Тишку. Железный конь покорно ждал приказов, опустив голову к земле. Некрасивый, собранный из останков своих товарищей прямо там, на поле боя, как и его хозяин. Это он вынес Алексея к своим, а затем прочь с фронта. Верный друг. Снежная пыль таяла на теплых металлических боках, из ноздрей время от времени вырывались облака пара, ласково трещал огонь, пожирая уголь в железном брюхе. Корак погладил морду коня. Тишка ласково ткнулся в ладонь.
Они спустились вниз по едва заметной тропе, пересекли ручей, прошли мимо огородов и подошли к забору. Отпереть примерзший замок Алексей не смог, пришлось обходить двор, добираться до узкой калитки. Сестра Анютка несла воду из колодца. Увидела брата, громко взвизгнула и выпустила из рук ведро. Вода окатила ледяными брызгами подол платья.
– Мама!
На крик выбежал из дома отец, вышла мать из курятника, всплеснула руками, бросилась к сыну. Ему открыли калитку, стали обнимать, все плакали, даже отец. Голоса в голове уважительно молчали, не смея вмешиваться. От нежданного счастья никто даже не удивился Тишке, бросили настороженные взгляды и забыли.
Когда улеглось волнение, когда мать перестала плакать, накрыли на стол. Пришел старший брат Виктор, живущий на другом конце деревни, принес кислого тернового вина.
Прошлогодний картофель неприятно отдавал гнилью, мелкий, как вишневые ягоды. Сало тоже старое, из тех запасов, что хранят для жарки. Хлеб свежий, да немного. Мать стыдливо суетилась над столом.
– Ты перекуси, сынок. А к вечеру я состряпаю… Соседей позовем, сядем по-людски…
Алексей посмотрел за окно: небо затянуло облаками, снова шел снег. Не посеяна пшеница, не засажены огороды, скотину кормят прошлогодним сеном и соломой, да сколько их уже осталось?
Сестра вернулась с улицы. За ней в дверях мелькнул цветастый платок – и сердце Алексея забилось быстрее. Марьяна.
Он не помнил, как поднялся из-за стола, как оказался рядом. Невеста бросилась на грудь, заплакала, порывисто целуя в губы. И он прижимал ее к себе изо всех сил, вдыхал запах волос, целовал мокрые щеки. Затем сидели за столом. Отец наливал в кружки вино. Марьяна сжимала руку жениха, боясь отпустить.
«Красивая…» – затаив дыхание, прошептал Петр.
«Не заслужил он такой девки!» – бросил Рыжий.
Оба были правы. Марьяна была красавицей. Черноволосая, черноглазая, веселая и добрая. Жили они по соседству, погодки, с детства играли вместе, выросли, влюбились, родители заслали сватов, и предложение было принято – обычное дело. Когда Алексея призвали на войну, они готовились к свадьбе. И вот он вернулся…
Корак держал ее маленькую теплую руку, слушал веселый щебет, смотрел на раскрасневшееся от мороза и вина лицо, и сердце замирало.
«Ох, горяча, небось? – шептал над ухом Андрей. – Люблю таких! Ладненьких да мяконьких».
Алексей раздраженно махнул головой, но голос не унимался.
«Грудки небось, как мой кулак…»
Корак до боли сжал ладонь девушки, она вскрикнула и отдернула руку.
– Что с тобой, Лешенька? – заглянула в глаза невеста.
«Не дергайся, дурак! – смеялся Андрей. – Я ж просто говорю».
«Не говори!» – угрожающе вступился лейтенант.
«А чего такого? А то ты не думаешь, что у нее под рубашкой? Небось, тоже голую девку год не видел?»
«Молчи», – попросил Макар.
«Заткнись! – приказал лейтенант. – А не то…»
Но Рыжий не унимался.
«А не то – что? Я решил, меня боги за старые грехи наказывают. Не думал, что будет еще счастье в жизни, а поди ж ты…»
«Завязывай, Андрюха», – попросил Петр.
«Парень нашими спинами от смерти прикрылся, пусть теперь отплатит, порадует мертвых товарищей. Он зеленый совсем, может, я ему чего подскажу».
Илья взвыл, да ничего поделать не мог. Андрей смеялся. Ругались Петр и Рыжий, пытался успокоить всех Макар…
…Алексей пришел в себя на полу. Отец и брат нависли над ним, держали за руки. Плакала мать. Белая от страха и жалости, вжалась спиной в стену Марьяна. Сестра плеснула воды в лицо – и та, рыжая от крови из разбитого лба, потекла за шиворот.
Отец запретил женщинам расспрашивать парня. Алексей забился в угол в сарае, вдыхал запах скотины и железа, прижимался к теплому боку Тишки. Он не хотел плакать, да злые слезы текли из глаз сами, по-бабьи. Голоса в голове пристыженно умолкли.
Не будет свадьбы осенью, не будет прежней жизни. Закончилась. Не по его вине, не по его желанию. Незнакомцы в золотых замках решили начать войну, изувечили природу, людей, Великий Лес, уничтожили мавок и жизнь кузнеца Алексея Корака. Да разве есть у него силы спросить с них? А смелость?
Он снял ремень, сжал в руках. Деревянный лежень, что делил крышу сарая надвое, светлел над головой: «Подходи, парень! Выдержу!»
Алексей бросил ремень в солому, опустился на пол.
Он уже пытался. Дважды со дня окончания службы прилаживал веревку на шее, да так и не решился. Трусил.
Корак зажмурился, сжал зубы и тихо завыл.
«Глупо, парень, – сказал Илья. – Хоть вой, хоть плачь, а никуда мы не денемся. Ты же знаешь».
«Не жизнь, а задница, – согласился Петр. – Да другой не дают».
Мавка молчала. Виновница всего случившегося затаилась. За все время она ни разу не говорила с ним, да только Алексея не обмануть. Он по-звериному чуял ее в себе. Чужачку.
– Исправь все! Верни назад! – закричал Корак.
Животные в сарае испугались. Замычала корова. Нервно заплясал теленок, прижался к матери. Лишь Тишка стоял неподвижно.
– Верни назад, проклятая, верни!!!
Но мавка не отвечала.
Праздничный ужин не удался. Пришли соседи, будущие сваты, староста. Мать с сестрой хлопотали у стола, отец мрачно переглядывался со старшим братом. Алексей к ним не вышел. Он сидел в углу сарая, опустив голову на руки.
Марьяна сама пошла за ним. Замерла у входа, боясь войти.
– Алешенька!
Он не ответил.
– Душа моя, сердце мое, не молчи! Чего бы ни приключилось, мы все переживем!
Она вошла в сарай, хотела подойти, но Тишка фыркнул, выпустил облако пара, и девушка, вскрикнув, отпрянула. Тут же устыдилась своего страха, хотела подойти, да Корак не дал.
– Уходи! – приказал он.
– Алешенька!
– Слово свое назад беру. Найди себе жениха покраше.
– Что ты говоришь такое? Я тебя сколько ждала, а теперь брошу?
– Не ты меня бросаешь, а я тебя, – жестоко ответил он.
Невеста еще мгновение постояла в дверях и, в отчаянии всплеснув руками, ушла.
«Дурак ты», – сказал Петр.
«И то верно, – согласился Андрей. – Нам пожалел бабу показать, так и себя радости лишил».
Не радости. Сердца он себя лишил.
В груди было пусто и тихо.
Когда гости разошлись, Алексей вернулся в дом.
На улице стемнело. Слабо освещала комнату единственная свеча. Отец сидел за столом, рассматривая руки. Раньше он курил, да табак кончился несколько недель назад. Алексей тяжело опустился на лавку напротив, и отец, не спрашивая, налил ему в стакан вина.
– Ну, как вы тут? – тихо спросил Алексей.
Отец пожевал губами, помедлил. Говорить он не хотел, да и Алексей не предполагал ответ. Спросил лишь потому, что от него ждали вопроса.
– Помаленьку… Скотина жива, слава богам. Сена много заготовили прошлым летом, есть еще на недельку. Как думаешь, сойдет снег?
– А что чародей наш говорит? – ушел от ответа Алексей.
– Митька? – Отец усмехнулся. – Уехал в город к столичным магам за советом. Уже месяц, как нет вестей. Сбежал, сучий хвост.
Алексею постелили в маленькой комнате у печи, как раньше. Скреблись в подполе голодные мыши, завывал за окном ветер, сыпал снег в окна. Словно и не покидал он родительского дома, словно весь прошлый год привиделся в страшном сне. Да только за окном начинается месяц златец. Лето. Хотелось гнать от себя тяжелые мысли, но правда есть правда: лета больше не будет. Как выживать тогда? Скотина передохнет, а за ней и люди?
«Ох, брат, – Иван тяжело вздыхал у плеча, – видал я такое. Наша деревня стояла ближе к границе с зелеными тварями. Как война началась, они на нас мор наслали. Пшеница не родила, трава сохла, вода в колодцах тухла… Хочешь жить – беги отсюда. Уходи на юг, может, у моря зима сошла, уходи сейчас, пока еще можно взять в дорогу еды. Запряги Тишку в сани, он железный, он довезет!»
Иван был прав, но как уговорить своих? Отец с родной земли шагу не ступит. У брата жена на сносях. А Марьяна? Ее семья с ним и говорить не станет.
На соседней лавке спала сестренка. В полумраке Алексей видел лишь очертания маленького тела. Мысли вернулись к мавке. Сколько лет было ей? Была она древним чудовищем, безжалостным и диким, как Великий Лес, или лишь ребенком? Напуганным, затравленным и отчаявшимся? Желала она зла, собирая в него души людей, которых он предал, или просто спасалась как могла?
«Не думай о ней! Тварь себя спасала, ты для нее лукошком стал, ни больше ни меньше!» – проворчал Андрей.
«Ты должен попытаться спасти своих!» – настаивал Илья.
Но Алексей так и не решился поговорить с отцом.
Прошло несколько дней. Припадки больше не повторялись, но по деревне поползли слухи. О нем, о его коне.
О проекте
О подписке