– Пожалуйста. Вот что, объясни-ка мне малость эту тему с сахаром. Ведь не только из-за гравитации он погружается в пробирку. Еще и вода в него впитывается…

– Ты совершенно прав. Осмос! Нет, я глупость сказал. Осмос – это что-то связанное с яйцами. Может, овуляция? Проводимость? Конвекция? Абсорбция! Эх, зря я физику не учил, а то знал бы термины. Дубина стоеросовая, вот я кто. Мне б жениться на дочери бога виноделия… – невнятно закончил Гэллегер и присосался к крану.

– Абсорбция? – Вэннинг наморщил лоб, соображая. – Только тут не сахар впитывает воду… В данном случае твоя скамья впитывает в себя физические условия, существующие в шкафчике.

– Ага… Как губка или промокашка.

– Ты о скамье?

– О себе, – кратко ответил Гэллегер и погрузился в блаженное молчание, время от времени прерываемое бульканьем спиртсодержащей жидкости, поступающей в закаленный пищевод.

Вэннинг вздохнул и повернулся к шкафчику. Аккуратно закрыл дверку на засов, прежде чем поднять покупку мускулистыми руками.

– Уходишь? Ну пока-пока…

– Спокойной ночи.

– Прощай, мой друг, не забывай… – меланхолично пропел изобретатель и перевернулся на бок, явно вознамерившись уснуть.

Вэннинг снова вздохнул и вышел в прохладную мглу. Небо искрилось звездами; только на юге их скрадывало сияние Нижнего Манхэттена. Светящиеся белые башни-небоскребы складывались в зубчатый абрис. Авиареклама расхваливала достоинства Вамбулина: «Ничто так не бодрит!»

У тротуара ждал припаркованный спидер. Вэннинг запихнул шкафчик в багажник и направился к Гудзонской водной трассе – кратчайшей дороге до делового центра. Ему вспомнился рассказ Эдгара По об украденном письме, которое не могли найти, потому что похититель вывернул его наизнанку, сложил заново и написал новый адрес. То есть изменил его внешний облик. Ух ты! Да этот шкафчик – идеальный сейф! Никакому медвежатнику его не взломать по абсолютно очевидной причине: он не запирается и не вызывает желания обчистить его. Можно набить этот сейф банкнотами; все они станут неузнаваемыми, как только окажутся внутри. Идеальное хранилище для наличности.

Но как же, черт возьми, эта штука работает?

Пытать Гэллегера бесполезно. Он играет на слух. Для него растущий у реки первоцвет – просто первоцвет, а не примула вульгарис. Ему чужды силлогизмы. К своим открытиям он приходит напрямик, не утруждаясь анализом важных или пустяковых фактов.

Вэннинг напряженно размышлял. Так не бывает, чтобы два предмета одновременно занимали один и тот же объем пространства. Следовательно, в шкафчике содержится какое-то другое пространство…

Но Вэннинг решил не спешить с выводом. Есть другой ответ, правильный. Просто он еще не пришел на ум.

Вэннинг припарковал спидер перед офисным зданием, где арендовал этаж, и понес шкафчик к грузовому лифту.

Но на своем этаже не направился в кабинет – там шкафчик бросался бы в глаза. Нет, Вэннинг поставил его в подсобке, а чтобы частично прикрыть, передвинул каталожное бюро. Ни у кого из клерков не возникнет надобность сюда соваться.

Отступив от шкафчика, Вэннинг задумался. Что, если…

Он не сразу услышал приглушенный звонок. Спохватившись, прошел в кабинет и нажал кнопку на видеофоне Уинчелла. Экран заполнило суровое седобородое лицо барристера Хэттона.

– Привет, – сказал Вэннинг.

Хэттон кивнул:

– Я тебе домой звонил – молчок. Решил, что ты в конторе…

– А я не ждал твоего звонка. Слушание завтра. Поздновато для дискуссий, не находишь?

– «Сыновья Дугана» настояли, чтобы я с тобой поговорил. Я был против.

– Ну и?..

Хэттон сдвинул густые седые брови:

– Ты же понимаешь, что я буду добиваться максимально сурового приговора. Улик против Макильсона предостаточно.

– Это только по твоим словам. Но присвоение чужих финансовых средств доказать нелегко.

– Надеюсь, ты не станешь возражать против скопирования?

– Еще чего! Не позволю колоть моему клиенту сыворотку правды.

– Это настроит против вас присяжных.

– Не настроит, потому что на нашей стороне медицина. Я получил врачебное предположение: скопирование причинит вред здоровью Макильсона.

– Вред – вот правильное слово! – Голос Хэттона зазвучал резче. – Твой клиент причинил вред компании, стянув ее облигации, и я смогу это доказать.

– На круг двадцать пять тысяч кредитов, да? Для «Сыновей Дугана» сумма не пустяковая. А как насчет гипотетической мировой, о которой я упоминал? Предположим, двадцать тысяч будут возвращены…

– Это защищенная линия? Не записывается?

– Само собой. Вот прерыватель. – Вэннинг показал провод с металлическим наконечником. – Все строго sub rosa^[2].

– Вот и отлично, – ухмыльнулся барристер. – Значит, я могу безбоязненно назвать тебя бездарным пройдохой.

– То есть?

– Твой трюк – старье, проеденное молью. Макильсон умыкнул пять тысяч в облигациях, которые можно продать за деньги. Аудиторы начали проверку, Макильсон кинулся к тебе. Ты ему присоветовал взять еще двадцать тысяч, а теперь предлагаешь вернуть их «Сыновьям Дугана» в обмен на отзыв иска. Потом вы с Макильсоном поделите пять тысяч, а это по нынешним временам не кот начхал.

– Я ничего подобного не признаю.

– Конечно, не признаешь, даже в разговоре по защищенной линии. Но ведь и так все на виду. Я же сказал, это старый фокус. Мои клиенты не станут играть в твои игры. Процесс будет доведен до конца.

– Ты мне позвонил только для того, чтобы это сообщить?

– Нет, надо уладить вопрос насчет присяжных. Надеюсь, ты не возражаешь против скопирования при их отборе?

– Не возражаю, – ответил Вэннинг.

Свою тактику он строил на технических аспектах законодательства, поэтому состав завтрашнего жюри его не интересовал. Если запасные присяжные заседатели пройдут скопирование, шансы уравняются. И при таком соглашении не придется тратить дни, а то и недели, на споры и отводы.

– Хорошо, – буркнул Хэттон. – Готовься, я тебя без штанов оставлю.

Вэннинг ответил умеренной непристойностью и отключился.

Надо было сосредоточиться на предстоящей схватке в суде, поэтому он выбросил из головы мысли о покупке. У него еще будет вдоволь времени, чтобы изучить возможности удивительного шкафчика. Вэннинг поехал домой, там велел слуге принести стаканчик виски с содовой и улегся в кровать.

На следующий день он выиграл дело. Ставка на сложную техническую аргументацию и мутные судебные прецеденты оправдала себя. Защита строилась на том факте, что облигации не были конвертированы в государственные кредиты, – Вэннинг это доказал, продемонстрировав мудреные финансовые графики. Конвертация даже пяти тысяч кредитов вызвала бы заметный скачок, а таковых не наблюдалось. Эксперты из конторы Вэннинга умели докапываться до самых мельчайших деталей.

Для установления вины Макильсона необходимо было доказать, прямо или косвенно, что облигации существуют с двадцатого декабря этого года, то есть с того дня, когда они были учтены в последний раз. Прецедентом служило дело «Донован против Джонса».

Хэттон взвился на ноги:

– Ваша честь, Джонс позднее признался в присвоении чужих средств!

– Что не повлияло на принятое судом решение, – невозмутимо парировал Вэннинг. – В данном случае закон обратной силы не имеет. Присяжные вынесли вердикт «не доказано».

– Адвокат защиты, продолжайте.

И адвокат защиты продолжил строить красивую и хитроумную конструкцию из казуистической логики.

– Ваша честь! – не вытерпел Хэттон. – Я не…

– Если мой многоопытный оппонент продемонстрирует облигацию – всего одну из тех, о которых идет речь, – я признаю поражение, – заявил Вэннинг.

На лице у судьи заиграла саркастическая ухмылка.

– Прелестно! Если эта улика будет предъявлена, я немедленно вынесу приговор и обвиняемый отправится в тюрьму. Уж вам ли этого не понимать, мистер Вэннинг? Продолжайте.

– Благодарю. Поскольку облигаций мы не видим, я берусь утверждать, что они не существуют. Их якобы существование – результат ошибки, допущенной клерком при учете.

– Ошибка клерка? Это с калькулятором Педерсона?

– Подобного рода ошибки случались, и я могу это доказать. Ваша честь, разрешите пригласить следующего моего свидетеля.

Возражений не последовало, и свидетель, техник-математик, объяснил, по каким причинам может сбоить калькулятор Педерсона, и привел примеры.

К одному из доводов Хэттон придрался:

– Ваша честь, я протестую! Как известно всем, в Родезии находится определенного рода важная экспериментальная промышленность. Свидетель почему-то не счел нужным упомянуть о том, чем занимается конкретно эта родезийская фабрика. Надеюсь, защита не станет оспаривать тот факт, что «Объединенная компания Гендерсона» в основном имеет дело с радиоактивными рудами?

– Свидетель, ответьте.

– Не могу, ваша честь. У меня нет таких сведений.

– Красноречивое упущение, – хмыкнул Хэттон. – Калькулятор Педерсона – деликатный механизм, радиация для него опасна. Но в офисах «Сыновей Дугана» нет ни радия, ни продуктов его распада.

Вэннинг встал:

– Могу я спросить, не подвергались ли недавно эти офисы фумигации?

– Подвергались. Этого требует закон.

– Надо полагать, применялся хлорсодержащий газ?

– Да.

– Я бы хотел вызвать моего следующего свидетеля.

Следующий свидетель, физик, сотрудник Ультрарадиевого института, объяснил, что гамма-лучи сильно воздействуют на хлор, вызывая ионизацию. Живые организмы способны поглощать продукты распада радия и в свою очередь излучать. Некоторые клиенты «Сыновей Дугана» контактировали с источниками радиации…

– Ваша честь, это возмутительно! Теоретизирование чистой воды…

Вэннинг притворился оскорбленным.

– Приведу в качестве примера дело «Денджерфилд против „Южнопродуктов“», Калифорния, тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Закон гласит, что фактор неопределенности является первичным допустимым доказательством. Мой довод прост: калькулятор Педерсона, на котором считались облигации, способен ошибаться. Если это правда, то облигаций не было и мой клиент невиновен.

– Адвокат обвинения, вам слово, – произнес судья, жалея, что он не барон Джеффрис^[3] и не может всю эту чертову свору негодяев отправить на эшафот.

Юриспруденция должна бороться за справедливость, а она превратилась в трехмерные шахматы. Впрочем, это естественное развитие усложнившихся политических и экономических факторов современной цивилизации. И уже понятно, что Вэннинг выиграет процесс.

Так и случилось. Присяжные приняли решение в пользу Макильсона. Хэттон поднял вопрос о скопировании, но это уже было актом отчаяния; ему отказали. Вэннинг подмигнул сопернику, защелкнул брифкейс и отправился в контору.

В полпятого начались неприятности. Секретарша сообщила о прибытии мистера Макильсона, а в следующий миг ее отпихнул в сторону худой смуглый мужчина средних лет, державший в охапке гигантский чемодан из искусственной замши.

– Вэннинг! Я к вам…

Адвокат недобро сощурился, встал из-за стола и резким кивком отослал секретаршу. Как только за ней закрылась дверь, Вэннинг отрывисто заговорил:

– Ты с ума сошел?! Я же велел держаться от меня подальше. Что в чемодане?

– Облигации, – ответил Макильсон дрогнувшим голосом. – Что-то пошло не так…

– Проклятый болван! Притащить сюда облигации… – Вэннинг подскочил к двери, запер ее. – Неужели не понимаешь, что, если Хэттон доберется до этих бумаг, ты мигом вернешься в кутузку? А я лишусь лицензии! Проваливай вместе с чемоданом.

– Выслушай меня! Пожалуйста! Я, как ты и сказал, понес облигации в Финансовое управление, а там… а там был полицейский, меня поджидал. Хорошо, что я его вовремя заметил. Если бы попался…

Вэннинг глубоко вздохнул:

– Прежде чем идти в Финансовое управление, ты должен был два месяца продержать облигации в метро, в камере хранения.

Макильсон вытянул из кармана газету.

– Так ведь правительство замораживает акции и облигации рудодобывающих компаний. Постановление вступит в действие через неделю. А когда это прекратится, неизвестно. Не могу же я сидеть без денег целую вечность.

– Дай взглянуть. – Вэннинг изучил газету и тихо выругался. – Где ты ее взял?

– Купил у мальчишки возле тюрьмы. Хотел узнать котировки рудных акций…

– Так-так. Понятно. И не было ни тени сомнения, что эта газета не фальшивка?

У Макильсона отпала челюсть.

– Фальшивка?

– Вот именно. Хэттон предвидел, что я тебя выручу, и заранее припас газетку. А ты клюнул. И притащил сюда улику, и привел за собой полицию.

– Н-но…

Вэннинг поморщился:

– Как думаешь, почему в Финансовом управлении оказался полицейский? Тебя могли сцапать в любую минуту. Но нужно было не сцапать, а напугать, чтобы ты кинулся ко мне в контору, – и обоих поймать на один крючок. Тебе – срок, мне – лишение адвокатского звания. Чертов идиот!

Макильсон облизал губы.

– А тут есть запасной выход?

– Есть! И за ним наверняка ждет засада. Проклятие! Не будь еще глупее, чем выглядишь.

– А ты можешь… спрятать?

– Где? Они всю контору просветят рентгеновскими лучами. Нет, я просто… – Вэннинг осекся. – Говоришь, спрятать? Спрятать… – Он круто повернулся к селектору. – Мисс Хортон? У меня совещание. Не беспокоить ни по какому поводу. Если вам кто-нибудь предъявит ордер на обыск, созвонитесь с полицейским управлением и убедитесь в подлинности. Вы меня поняли?

На лице Макильсона отразилась надежда.

– Все уладится?

– Ой да заткнись ты! – рявкнул Вэннинг. – Жди здесь, я сейчас вернусь.

Он скрылся за боковой дверью. На диво скоро вернулся, неуклюже затаскивая в кабинет металлический шкафчик.

– Помоги… Фу-ух… Вон туда, в тот угол. А теперь убирайся.

– Но…

– Живо! – приказал Вэннинг. – У меня все под контролем. И не болтай. Тебя арестуют, но без вещдока долго не продержат. Как только отпустят, возвращайся.

Он отпер дверь, вытолкал Макильсона за порог и снова заперся. Подошел к шкафчику, заглянул внутрь. Пусто. Как и должно быть.

Теперь облигации…

Вэннинг запихал чемодан из искусственной замши. Пришлось повозиться – тот был шире, чем шкафчик. Наконец адвокат смог отдышаться, глядя, как коричневая штуковина съеживается, меняет контуры до неузнаваемости. И вот она уже совсем крошечная, приобрела продолговатую форму яйца и цвет медной центовой монеты.

– Вуаля! – хмыкнул Вэннинг.

И склонился, всматриваясь. В шкафчике что-то двигалось. Нечто гротескное, величиной не больше четырех дюймов. Очень странное на вид, сплошь кубики и уголки, цвета ярко-зеленого и… явно живое.

В дверь кабинета постучали.

Крошечная тварь деловито возилась с медным яйцом. В чисто муравьиной манере подняло его и попыталось утащить. Вэннинг ахнул и сунул руку в шкафчик. Четырехмерной тварюшке не хватило проворства увернуться. Вэннинг ощутил, как она корчится под ладонью.

Он стиснул добычу в кулаке.

Шевеление прекратилось. Вэннинг отпустил убитую тварь и сразу убрал руку.

Дверь затряслась под градом ударов. Вэннинг закрыл шкафчик и выкрикнул:

– Минуту!

– Ломайте! – прозвучал приказ за дверью.

Но это не понадобилось. Вэннинг натянул на лицо виноватую улыбку и провернул ключ.

За порогом стоял барристер Хэттон в сопровождении кряжистых полицейских.

– Мы взяли Макильсона, – сообщил он.

– Вот как? А за что?

Вместо ответа Хэттон дернул головой. Полицейские приступили к обыску. Вэннинг пожал плечами.

– Перегибаете палку, – сказал он. – Вламываетесь, роетесь…

– У нас есть ордер.

– Что ищете?

– Конечно облигации, – устало ответил Хэттон. – Не знаю, куда ты засунул чемодан, но мы его найдем.

– Что за чемодан? – поинтересовался Вэннинг.

– Тот, который принес сюда Макильсон. Когда выходил, чемодана при нем не было.

– Игра закончена, – печально проговорил Вэннинг. – Вы победили.

– То есть?

– Если я признаюсь, куда дел чемодан, замолвите за меня на суде словечко?

– Э-э… да. И где же он?

– Я его съел, – ответил Вэннинг и улегся на диван, давая понять, что намерен вздремнуть.

Хэттон долго не сводил с него ненавидящего взгляда. Полицейские рылись в конторе. Внутренность шкафчика они удостоили лишь беглым взглядом. Стены, пол, потолок, мебель были просвечены рентгеном, но это ничего не дало. Вэннинг поаплодировал напрасным усилиям копов.

Хэттон в конце концов сдался. Ничего другого ему не оставалось.

– Завтра подам на тебя иск, – пообещал Вэннинг. – А еще жалобу на произвольное задержание Макильсона.

– Иди к черту! – прорычал Хэттон.

– Пока-пока.

Вэннинг дождался ухода незваных гостей. Затем, хихикая, отворил дверцу шкафчика.

Медного цвета яйцо, в которое превратился замшевый чемодан, исчезло. Вэннинг пошарил внутри и ничего не обнаружил.

До него не сразу дошел смысл случившегося. Он развернул шкафчик к окну и заглянул снова – с тем же результатом.

Пропали двадцать пять тысяч кредитов в ликвидных рудных облигациях.

Вэннинг вспотел. Он поднял металлический ящик, потряс. Не помогло. Он перетащил шкафчик в другой угол и вернулся, чтобы со всей тщательностью изучить пол.

Может, Хэттон стянул?

Нет. Вэннинг ни на миг не упускал шкафчик из вида за все время обыска. Полицейский распахнул дверцу, заглянул и снова закрыл. С того момента к ней никто не притрагивался.

А облигаций нет.

Как и раздавленной Вэннингом загадочной мелкой твари.

И что же все это значит?

Вэннинг запер шкафчик на задвижку. Опять открыл, не надеясь, что внутри появится медного цвета яйцо.

Оно и не появилось.

Шатаясь, Вэннинг подошел к видеофону и позвонил Гэллегеру.

– А?.. Че?.. Ага… Чего тебе? – Появившееся на экране худое лицо выглядело неважнецки. – У меня похмелье. А тиамин принять не могу – аллергия. Ну ты как, выиграл?

– Послушай, – нервно заговорил Вэннинг, – я кое-что положил в твой чертов ящик – и будто корова языком слизнула.

– Корова? Ящик? Смешно.

– Да не ящик, а то, что было внутри… Чемодан.

Он задумчиво покачал головой:

– Непонятно, да? Помнится, однажды я сделал…

– Давай без воспоминаний! Я хочу вернуть чемодан!

– Фамильная ценность? – предположил Гэллегер.

– Нет. Там деньги.

– Не глупо ли, Вэннинг? С сорок девятого ни один банк не лопнул. Вот уж не думал, что ты такой скряга. Любишь, когда денежки рядом, когда можно пропускать их сквозь твои тонкие, как птичьи коготки, пальчики?

– Да ты опять надрался.

– Я пытаюсь, – возразил Гэллегер, – но вечно что-нибудь мешает. Отнимает время. Вот, к примеру, этот твой звонок обойдется мне в две с половиной пропущенные порции. Надо удлинить шланг, чтобы можно было болтать по «Уинчеллу» и при этом употреблять.

Вэннинг едва разборчиво затараторил в микрофон:

– Чемодан! Что с ним случилось? Как его вернуть?

– А при чем тут я? У меня твоего чемодана нет.

– Можешь узнать, где он?

– Ну… Расскажи во всех подробностях, посмотрю, что можно сделать.

Вэннинг подчинился, хоть и подкорректировал историю, как того требовала осторожность.