– Скажи Гэллегеру, что Джо здесь, о счастливое создание, – провозгласил скрипучий голос. – Можешь лелеять память о моем облике и голосе до конца дней своих. Проблеск красоты в тусклом однообразии мира…

Гэллегер обошел письменный стол и взглянул на экран:

– Какого дьявола! Как ты ожил?

– Мне надо было решить задачу.

– А откуда ты узнал, где меня искать?

– Я тебя опространствил.

– Что-что?

– Я опространствил, что ты в студии «Вокс-вью», у Пэтси Брок.

– Что такое «опространствил»? – осведомился Гэллегер.

– Это у меня такое чувство. У тебя нет даже отдаленно похожего, так что я не могу тебе описать его. Что-то вроде смеси сагражи с предзнанием.

– Сагражи?

– Ах да, у тебя ведь и сагражи нет. Ладно, не будем терять время попусту. Я хочу вернуться к зеркалу.

– Он всегда так разговаривает? – спросила Пэтси.

– Почти всегда. Иногда еще менее понятно. Ну хорошо, Джо. Так что тебе?

– Ты уже не работаешь на Брока, – заявил робот. – Будешь работать на ребят из «Сонатона».

Гэллегер глубоко вздохнул:

– Говори, говори. Но учти, ты спятил.

– Кенникотта я не люблю. Он слишком уродлив. И его вибрации раздражают мое сагражи.

– Да бог с ним, – перебил Гэллегер, которому не хотелось посвящать девушку в свою деятельность по скупке бриллиантов. – Не отвлекайся от…

– Но я знал, что Кенникотт будет ходить и ходить, пока не получит свои деньги. Так вот, когда в лабораторию пришли Элия и Джеймс Тоны, я взял у них чек.

Рука Пэтси напряглась на локте Гэллегера.

– А ну-ка! Что здесь происходит? Обыкновенное надувательство?

– Нет. Погодите. Дайте мне докопаться до сути дела. Джо, черт бы побрал твою прозрачную шкуру, что ты натворил? И как ты мог взять чек у Тонов?

– Я притворился тобой.

– Вот теперь ясно, – сказал Гэллегер со свирепым сарказмом в голосе. – Это все объясняет. Мы же близнецы. Похожи как две капли воды.

– Я их загипнотизировал, – разъяснил Джо. – Внушил им, что я – это ты.

– Ты умеешь?

– Да. Я и сам немного удивился. Хотя, если вдуматься, я мог бы опространствить эту свою способность.

– Ты… Да, конечно. Я бы и сам опространствил такую штуковину. Так что же произошло?

– Должно быть, Тоны – отец и сын – заподозрили, что Брок обратился к тебе за помощью. Они предложили контракт на особо льготных условиях: ты работаешь на них и больше ни на кого. Обещали кучу денег. Вот я и прикинулся, будто я – это ты, и согласился. Подписал контракт (между прочим, твоей подписью), получил чек и отослал Кенникотту.

– Весь чек? – слабым голосом переспросил Гэллегер. – Сколько же это было?

– Двенадцать тысяч.

– И это все, что они предложили?

– Нет, – ответил робот, – они предложили сто тысяч единовременно и две тысячи в неделю; контракт на пять лет. Но мне было нужно только рассчитаться с Кенникоттом, чтобы он больше не ходил и не приставал. Я сказал, что хватит двенадцати тысяч, и Тоны были очень довольны.

В горле Гэллегера раздался нечленораздельный булькающий звук. Джо глубокомысленно кивнул:

– Я решил поставить тебя в известность, что отныне ты на службе у «Сонатона». А теперь вернусь-ка я к зеркалу и буду петь для собственного удовольствия.

– Ну погоди, – пригрозил изобретатель, – ты только погоди. Я своими руками разберу тебя по винтику и растопчу обломки.

– Суд признает этот контракт недействительным, – сказала Пэтси, судорожно глотнув.

– Не признает, – радостно ответил Джо. – Можешь полюбоваться на меня последний раз, и я пойду.

Он ушел.

Одним глотком Гэллегер осушил свой бокал.

– Я до того потрясен, что даже протрезвел, – сказал он девушке. – Что я вложил в этого робота? Какие патологические чувства в нем развил? Загипнотизировать людей до того, чтобы они поверили, будто я – он… он – я… Я уже заговариваюсь.

– Это шуточка, – заявила Пэтси, помолчав. – Вы, случайно, не столковались ли с «Сонатоном» сами и не заставили робота состряпать вам алиби? Мне просто… интересно.

– Не надо так. Контракт с «Сонатоном» подписал Джо, а не я. Но… посудите сами: если подпись – точная копия моей, если Джо гипнозом внушил Тонам, что они видят меня, а не его, если есть свидетели заключения контракта… Отец и сын, конечно, годятся в свидетели, поскольку их двое… Ну и дела.

Пэтси прищурилась:

– Мы заплатим вам столько же, сколько предлагал «Сонатон». После выполнения работы. Но вы на службе у «Вокс-вью» – это решено.

– Конечно.

Гэллегер тоскливо покосился на пустой бокал. Конечно, он на службе у «Вокс-вью». Но с точки зрения закона он подписал контракт, по которому в течение пяти лет обязан работать только на «Сонатон». И всего за двенадцать тысяч долларов! Ну и ну! Сколько они предлагали? Сто тысяч на кон и… и…

Дело было не в принципе, а в деньгах. Теперь Гэллегер связан по рукам и ногам, как стреноженная лошадь. Если «Сонатон» обратится в суд с иском и выиграет дело, Гэллегер будет обязан отработать свои пять лет. Без дополнительного вознаграждения. Надо как-то выпутаться из этого контракта… и заодно разрешить проблему Брока.

А Джо на что? Своими удивительными талантами робот впутал Гэллегера в неприятность. Пусть теперь и распутывает. Иначе робот-зазнайка скоро будет любоваться металлическим крошевом, которое от него останется.

– Вот именно, – пробормотал Гэллегер себе под нос. – Поговорю с Джо. Пэтси, налейте мне скоренько еще бокал и проводите в конструкторский отдел. Хочу взглянуть на чертежи.

Девушка подозрительно посмотрела на него:

– Ладно. Но только попробуйте нас предать…

– Меня самого предали. Продали с потрохами. Боюсь я этого робота. В хорошенькую историю он меня опространствил. Правильно, мне «Коллинз».

Гэллегер пил медленно и смачно. Потом Пэтси отвела его в конструкторский отдел. Чтение объемных чертежей упрощал сканер – устройство, не допускающее никакой путаницы. Гэллегер долго и внимательно изучал проекты. Были там и кальки чертежей к патентам «Сонатона»; судя по всему, «Сонатон» исследовал данную область на редкость добросовестно. Никаких лазеек. Если не открыть нового принципа…

Однако новые принципы на деревьях не растут. Да они и не помогут полностью разрешить проблему. Даже если бы «Вокс-вью» обзавелся новым увеличителем, не ущемляющим патентных прав «Магны», останутся контрабандные театры, которые отнимают львиную долю дохода. Теперь ведь главный фактор – ЭМП, эффект массового присутствия. С ним нельзя не считаться. Задача не была отвлеченной и чисто научной. В нее входили уравнения с человеческими неизвестными.

Гэллегер спрятал полезные сведения в своем мозгу, аккуратно разделенном на полочки. Позднее он воспользуется тем, что нужно. Пока же он был в тупике. И что-то сверлило мозг, не давая покоя.

Что именно?

История с «Сонатоном».

– Мне надо связаться с Тонами, – сказал он Пэтси. – Что вы посоветуете?

– Можно вызвать их по видеофону.

Гэллегер покачал головой:

– Психологический проигрыш. Им легко будет прервать разговор.

– Если это срочно, можно их найти в каком-нибудь ночном клубе. Постараюсь уточнить.

Пэтси торопливо вышла, а из-за экрана появилась Силвер О’Киф.

– Я не щепетильна, – объявила она. – Всегда подглядываю в замочную скважину. Нет-нет да услышу что-нибудь занятное. Если хотите увидеть Тонов, то они сейчас в клубе «Кастл». И я решила поймать вас на слове – помните, насчет коктейля?

Гэллегер ответил:

– Отлично. Садитесь в такси. Я только скажу Пэтси, что мы уходим.

– Ей это не придется по вкусу, – заметила Силвер. – Встречаемся у входа в ресторан через десять минут. Заодно побрейтесь.

Пэтси Брок в кабинете не было, но Гэллегер оставил ей записку. Затем он посетил салон обслуживания, где покрыл лицо невидимым кремом для бритья, выждал две минуты и вытерся особо обработанным полотенцем. Щетина исчезла вместе с кремом. Принявший чуть более благообразный вид Гэллегер встретился в условленном месте с Силвер и подозвал воздушное такси. Через десять минут оба сидели, откинувшись на подушки, дымили сигаретами и настороженно поглядывали друг на друга.

– Итак? – нарушил молчание Гэллегер.

– Джимми Тон пытался назначить мне свидание на сегодняшний вечер. Поэтому я случайно знаю, где его искать.

– Ну и что?

– Сегодня вечером я только и делала, что задавала вопросы. Как правило, посторонних в административные корпуса «Вокс-вью» не пускают. Я повсюду спрашивала: «Кто такой Гэллегер?»

– Что же вы узнали?

– Достаточно, чтобы домыслить остальное. Вас нанял Брок, верно? А зачем, я сама сообразила.

– Что отсюда следует?

– Я, как кошка, всегда падаю на все четыре лапы, – сказала Силвер, пожимая плечами. Это у нее очень хорошо получалось. – «Вокс-вью» летит в трубу. «Сонатон» приставил ему нож к горлу. Если только…

– Если только я чего-нибудь не придумаю.

– Именно. Я должна знать, по какую сторону забора стоит падать. Может быть, подскажете? Кто победит?

– Вот как, вы всегда ставите на победителя? Разве у тебя нет идеалов, женщина? Неужто тебе не дорога истина? Ты когда-нибудь слыхала об этике и порядочности?

Силвер просияла:

– А ты?

– Я-то слыхал. Обычно я слишком пьян, чтобы вдумываться в эти понятия. Вся беда в том, что подсознание у меня совершенно аморальное, и, когда оно берет во мне верх, остается один закон – логика.

Силвер швырнула сигарету в Ист-Ривер.

– Хоть намекни, какая сторона забора вернее?

– Восторжествует правда, – нравоучительно ответил Гэллегер. – Она неизменно торжествует. Однако правда – величина переменная, и, значит, мы вернулись к тому, с чего начали. Так и быть, детка. Отвечу на твой вопрос. Если не хочешь прогадать, оставайся на моей стороне.

– А ты на чьей стороне?

– Кто знает? – вздохнул Гэллегер. – Сознанием я на стороне Брока. Но возможно, у моего подсознания окажутся иные взгляды. Поживем – увидим.

У Силвер был недовольный вид, но она ничего не сказала. Такси спикировало на крышу «Кастла» и мягко опустилось. Сам клуб помещался под крышей в исполинском зале, по форме напоминающем опрокинутую половинку тыквы. Столики были установлены на прозрачных площадках, которые можно было передвигать вверх по оси на любую высоту. Маленькие служебные лифты развозили официантов, доставляющих напитки. Такая архитектура зала не была обусловлена особыми причинами, но радовала новизной, и лишь самые горькие пьяницы сваливались из-под столиков вниз. В последнее время администрация натягивала под площадками предохранительную сетку.

Тоны – отец и сын – сидели под самой крышей, выпивали с двумя красотками. Силвер отбуксировала Гэллегера к служебному лифту, и изобретатель зажмурился, взлетая к небесам. Все выпитое им бурно возмутилось. Он накренился вперед, уцепился за лысую голову Элии Тона и плюхнулся на стул рядом с магнатом. Рука его нащупала бокал Джимми Тона, и он залпом проглотил содержимое.

– Какого дьявола!.. – только и выговорил Джимми.

– Это Гэллегер, – объявил Элия. – И Силвер. Приятный сюрприз. Присоединяйтесь к нам.

– Только на один вечер, – кокетливо улыбнулась Силвер.

Гэллегер, приободренный чужим бокалом, вгляделся в мужчин. Джимми Тон был здоровенный, загорелый, красивый детина с выдвинутым подбородком и оскорбительной улыбкой. Отец представлял собой помесь Нерона с крокодилом.

– Мы тут празднуем, – сказал Джимми. – Как это ты передумала, Силвер? А говорила, что будешь ночью работать.

– Гэллегер захотел с вами повидаться. Зачем – не знаю.

Холодные глаза Элии стали совсем ледяными.

– Так зачем же?

– Говорят, мы с вами подписали какой-то контракт, – ответил Гэллегер.

– Точно. Вот фотокопия. Что дальше?

– Минутку. – Гэллегер пробежал глазами документ. Подпись была явно его собственная. Черт бы побрал робота! – Это подлог, – сказал он наконец.

Джимми громко засмеялся:

– Все понял. Попытка взять нас на пушку. Жаль мне вас, приятель, но вы никуда не денетесь. Подписали в присутствии свидетелей.

– Что же, – тоскливо проговорил Гэллегер. – Полагаю, вы не поверите, если я буду утверждать, что мою подпись подделал робот…

– Ха! – вставил Джимми.

– …который гипнозом внушил вам, будто вы видите меня.

Элия погладил себя по лысой блестящей макушке:

– Откровенно говоря, не поверим. Роботы на это не способны.

– Мой способен.

– Так докажите. Докажите это на суде. Если вам удастся, тогда, конечно… – Элия хмыкнул. – Тогда, возможно, вы и выиграете дело.

Гэллегер сощурился:

– Об этом я не подумал. Но я о другом. Говорят, вы предлагали мне сто тысяч долларов сразу, не считая еженедельной ставки.

– Конечно предлагали, разиня, – ухмыльнулся Джимми. – Но вы сказали, что с вас и двенадцати тысяч довольно. Вы их и получили. Однако утешьтесь. Мы будем выплачивать вам премию за каждое изобретение, полезное «Сонатону».

Гэллегер встал.

– Эти рожи неприятны даже моему беспринципному подсознанию, – сообщил он Силвер. – Пошли отсюда.

– Я, пожалуй, еще побуду здесь.

– Помните о заборе, – таинственно предостерег он. – Впрочем, воля ваша. Я побегу.

Элия сказал:

– Не забывайте, Гэллегер, вы работаете у нас. Если до нас дойдет слух, что вы оказали Броку хоть малейшую любезность, то вы и вздохнуть не успеете, как получите повестку из суда.

– Да ну?

Тоны не удостоили его ответом. Гэллегер невесело вошел в лифт и спустился к выходу.

А теперь что? Джо.

Спустя четверть часа Гэллегер входил в свою лабораторию. Там были зажжены все лампы. В близлежащих кварталах собаки исходили лаем – перед зеркалом беззвучно распевал Джо.

– Я решил пройтись по тебе кувалдой, – сказал Гэллегер. – Молился ли ты на ночь, о незаконнорожденный набор шестеренок? Да поможет мне Бог, я иду на диверсию.

– Ну и ладно, ну и бей, – заскрипел Джо. – Увидишь, что я тебя не боюсь. Ты просто завидуешь моей красоте.

– Красоте!

– Тебе не дано познать ее до конца – у тебя только шесть чувств.

– Пять!

– Шесть. А у меня много больше. Естественно, мое великолепие полностью открывается только мне. Но ты видишь и слышишь достаточно, чтобы хоть частично осознать мою красоту.

– Ты скрипишь, как несмазанная телега, – огрызнулся Гэллегер.

– У тебя плохой слух. А мои уши сверхчувствительны. Богатый диапазон моего голоса для тебя пропадает. А теперь – чтоб было тихо. Меня утомляют разговоры. Я любуюсь своими зубчатками.

– Предавайся иллюзиям, пока можно. Погоди, дай только мне найти кувалду.

– Ну и ладно, бей. Мне-то что?

Гэллегер устало прилег на тахту и уставился на прозрачную спину робота:

– Ну и заварил же ты кашу. Зачем подписывал контракт с «Сонатоном»?

– Я же тебе объяснял. Чтобы меня больше не беспокоил Кенникотт.

– Ах ты, самовлюбленная, тупоголовая… эх! Так вот, из-за тебя я влип в хорошенькую историю. Тоны вправе требовать, чтобы я соблюдал букву контракта, если не будет доказано, что не я его подписывал. Ладно. Теперь ты мне поможешь. Пойдешь со мной в суд и включишь свой гипнотизм, или что там у тебя такое. Докажешь судье, что умеешь представляться мною и что дело было именно так.

– И не подумаю, – отрезал робот. – С какой стати?

– Ты ведь втянул меня в этот контракт! – взвизгнул Гэллегер. – Теперь сам и вытягивай!

– Почему?

– «Почему»? Потому что… э-э-э… да этого требует простая порядочность!

– Человеческая мерка к роботам неприменима, – возразил Джо. – Какое мне дело до семантики? Не буду терять время, которое могу провести, созерцая свою красоту. Встану перед зеркалом на веки вечные…

– Черта лысого! – рассвирепел Гэллегер. – Да я тебя на атомы раскрошу.

– Пожалуйста. Меня это не трогает.

– Не трогает?

– Ох уж этот мне инстинкт самосохранения, – произнес робот, явно глумясь. – Хоть вам он, скорее всего, необходим. Существа, наделенные столь неслыханным уродством, истребили бы друг друга из чистой жалости, если бы не страховка – инстинкт, благодаря которому они живы до сих пор.

– А что, если я отниму у тебя зеркало? – спросил Гэллегер без особой надежды в голосе.

Вместо ответа Джо выдвинул глаза на кронштейнах:

– Да нужно ли мне зеркало? Кроме того, я умею пространствить себя локторально.

– Не надо подробностей. Я хочу пожить еще немножко в здравом уме. Слушай, ты, зануда. Робот должен что-то делать. Что-нибудь полезное.

– Я и делаю. Красота – это главное.

Гэллегер крепко зажмурил глаза, чтобы получше сосредоточиться.

– Вот слушай. Предположим, я изобрету для Брока увеличенный экран нового типа. Его ведь конфискуют Тоны. Мне нужно развязать себе руки, иначе я не могу работать…

– Смотри! – вскрикнул Джо в экстазе. – Вертятся! Какая прелесть! – Он загляделся на свои жужжащие внутренности.

Гэллегер побледнел в бессильной ярости.

– Будь ты проклят! – пробормотал он. – Уж я найду способ прищемить тебе хвост. Пойду спать. – Он встал и злорадно погасил свет.

– Не важно, – сказал робот. – Я вижу и в темноте.

За Гэллегером хлопнула дверь. В наступившей тишине Джо беззвучно напевал самому себе.

В кухне Гэллегера целую стену занимал холодильник. Он был наполнен в основном жидкостями, требующими охлаждения, в том числе импортным консервированным пивом, с которого неизменно начинались запои Гэллегера. Наутро невыспавшийся и безутешный Гэллегер отыскал томатный сок, брезгливо глотнул и поспешно запил его виски. Поскольку головокружительный запой продолжался вот уже неделю, пиво теперь было противопоказано – Гэллегер всегда накапливал эффект, действуя по нарастающей. Пищевой автомат выбросил на стол герметически запечатанный пакет с завтраком, и Гэллегер стал угрюмо тыкать вилкой в полусырой бифштекс.

– Ну-с?

По мнению Гэллегера, единственным выходом был суд. В психологии робота он разбирался слабо. Однако таланты Джо, безусловно, ошеломят любого судью. Выступления роботов в качестве свидетелей законом не предусмотрены… но все же, если представить Джо как машину, способную гипнотизировать, суд может признать контракт с «Сонатоном» недействительным и аннулировать его.

Чтобы взяться за дело не мешкая, Гэллегер воспользовался видеофоном. Харрисон Брок все еще сохранял некоторое политическое влияние и вес, так что предварительное слушание дела удалось назначить на тот же день. Однако что из этого получится, знали только Бог да робот.

Несколько часов прошли в напряженных, но бесплодных раздумьях. Гэллегер не представлял себе, как заставить робота повиноваться. Если бы хоть вспомнить, для какой цели создан Джо… но Гэллегер забыл. А все-таки…

В полдень он вошел в лабораторию.

– Вот что, дурень, – сказал он, – поедешь со мной в суд. Сейчас же.

– Не поеду.

– Ладно. – Гэллегер открыл дверь и впустил двух дюжих парней в белых халатах и с носилками. – Грузите его, ребята.

В глубине души он слегка побаивался. Могущество Джо совершенно не изучено, его возможности – величина неизвестная. Однако робот был не очень-то крупный, и, как он ни отбивался, ни вопил, ни скрипел, его легко уложили на носилки и облачили в смирительную рубашку.

– Прекратите! Вы не имеете права! Пустите меня, понятно? Пустите!