Ее присутствие, против ожиданий молодого человека, не слишком испортило расслабляющую атмосферу, сложившуюся при беседах с более мягкой кузиной. Корреспондентка «Интервьюера» его веселила, а Ральф давно уже решил, что только безмерное веселье и способно скрасить его клонящиеся к закату дни. Генриетта, со своей стороны, не оправдала теории Изабеллы о своем безразличии к мужскому полу; бедный Ральф, по всей видимости, представлялся ей явлением раздражающим, и не вскрыть подобный нарыв было бы безнравственно.

– Чем он зарабатывает? – поинтересовалась она в первый же вечер после прибытия. – Неужто так и гуляет целыми днями с руками в карманах?

– Ничем, – улыбнулась Изабелла. – Ральф целиком посвятил себя отдыху.

– Я назвала бы подобное поведение позором. Мне вот приходится трудиться не хуже, чем кучеру на конке. Очень хотелось бы описать этот персонаж для американской публики.

– Мой кузен крайне слабого здоровья. Для работы он непригоден совершенно, – возразила Изабелла.

– Фу! Не верю! Когда мне случается занедужить – я все равно работаю, – вскричала Генриетта.

Позднее, присоединившись к водной прогулке, она заявила Ральфу, что тот, похоже, невзлюбил ее настолько, что не прочь был бы утопить в реке.

– О нет, – пожал плечами Ральф. – Я своих жертв подвергаю медленной пытке. Любопытно понаблюдать за вашими мучениями.

– Что ж, по-моему, вы меня уже начали мучить – зато я опровергаю все ваши ложные убеждения и тем горда.

– Ложные убеждения? Боюсь, у меня нет вовсе никаких убеждений. Я совершенно нищ духом.

– Тем более вам должно быть стыдно! Вот у меня убеждения имеются, причем самые прекрасные. Вероятно, я создаю вам препятствия для флирта с моей подругой – или как вы для себя называете эти отношения? Неважно! Зато я окажу ей услугу – выведу вас на чистую воду. Изабелла еще увидит, насколько скуден внутренний мир ее кузена.

– Ах, будьте добры, выведите! – воскликнул Ральф. – Это тяжелый труд, и не каждый решит им заняться.

Мисс Стэкпол не гнушалась ничем в достижении своей цели; едва появлялась возможность, старалась открыть истинное лицо Ральфа, буквально подвергая его допросам.

На следующий день погода выдалась неприятная, и молодой человек, имея в виду скоротать время в доме, предложил Генриетте полюбоваться картинами. Та прошлась по галерее в его обществе; Ральф указывал на самые примечательные полотна, рассказывая о художниках и о вдохновивших их сюжетах. Корреспондентка рассматривала холсты в полном молчании. Мнения своего не выражала, и Ральф был удовлетворен, не получая в ответ на свои рассказы заранее заготовленные восторженные восклицания, на которые не скупились другие гости Гарденкорта. Генриетта, надо отдать ей должное, обыкновенно воздерживалась от общепринятых клише; когда говорила, тон ее высказываний всегда был серьезен и глубок, а временами напряженно подбирала слова, словно особа, не чуждая высокой культуры, однако пытающаяся изъясниться на иностранном языке.

Впоследствии Ральфу стало известно, что мисс Стэкпол когда-то работала критиком в области изящных искусств – в одном журнале далеко за океаном; тем не менее готовых фраз, чтобы выразить восхищение, не использовала. Ральф обратил ее внимание на потрясающего Констебля, и гостья вдруг, резко обернувшись, впилась взглядом в его лицо.

– И что же, вы всегда проводите время вот так? – требовательным тоном спросила она.

– Так приятно? Довольно редко.

– Вы ведь знаете, о чем я. У вас не имеется никакого занятия?

– Хм, – пожал плечами Ральф, – я самый ленивый из ныне живущих.

Мисс Стэкпол вновь повернулась к картине, и Ральф указал ей на маленького Ланкре справа. Художник изобразил джентльмена в розовом камзоле с жабо и в чулках, прислонившегося с гитарою в руках к пьедесталу, на котором стояла мраморная нимфа. Две леди, устроившиеся на траве, внимали его музыкальным экзерсисам.

– Вот мой идеал времяпрепровождения.

Мисс Стэкпол снова обернулась к своему спутнику, продолжая в то же время поглядывать на картину. Впрочем, Ральф заметил, что сюжет ее не привлекает – гостья задумалась о чем-то более серьезном.

– Не могу понять, как вам удается заглушить голос совести.

– Моя милая леди, у меня нет совести!

– Стало быть, надобно ею обзавестись. Пригодится, когда следующий раз отправитесь в Америку.

– Может, больше и не отправлюсь.

– Вероятно, вам просто стыдно?

Ральф задумался, а затем с легкой улыбкой ответил:

– Ежели нет совести, откуда взяться стыду?

– Самомнения у вас – хоть отбавляй! – возмутилась мисс Стэкпол. – Полагаете достойным отказываться от родной страны?

– Отказаться от страны – примерно то же самое, что отказаться от своей старенькой бабушки. Ни ту ни другую мы не можем выбрать – они просто есть, и все.

– А! То есть вы пытались и не преуспели… И какого же мнения о вас здешнее общество?

– Оно от меня в восторге.

– Потому что вы старательно притворяетесь?

– Почему у вас даже не возникает мысли, что причиной тому – мое природное обаяние? – вздохнул Ральф.

– Ну, об этом я судить пока не могу. Возможно, оно у вас имеется, но отнюдь не природного свойства. Вы его старательно в себе развивали – или пытались развить, переехав в Англию. Заметьте, я не говорю, что вам это удалось. В любом случае к такого рода искусственному обаянию я не могу относиться уважительно. Примените себя в полезной деятельности, а уж потом мы поговорим на эту тему снова.

– Скажите же, что именно мне следует делать? – хмыкнул Ральф.

– Перво-наперво отправляйтесь домой.

– Ясно. А дальше?

– Возьмитесь там за что-нибудь.

– Да за что же?

– За что угодно, лишь бы зацепиться. Новый прожект, важная служба…

– Трудно ли вот так зацепиться? – поинтересовался Ральф.

– Вовсе нет, если прислушаться к велению сердца.

– Ах, сердца… – вздохнул молодой человек. – Ежели все зависит от сердца, то…

– Ради бога, не говорите, что у вас его нет.

– Еще недавно было, однако я где-то его потерял.

– Вы все шутите, – отмахнулась от него мисс Стэкпол, – в том-то и есть ваша беда.

Однако же через день-другой Ральф снова завладел ее вниманием, и она объяснила свое загадочное недовольство молодым человеком уже иной причиной.

– Догадываюсь, отчего с вами все неладно, мистер Тушетт, – заявила мисс Стэкпол. – Полагаете, вы слишком хороши, чтобы связать себя узами брака?

– Именно так я и думал, пока не познакомился с вами, мисс Стэкпол, а после того мнение свое изменил.

– Бог ты мой… – простонала гостья.

– Теперь мне сдается, что я слишком для этого плох.

– Брак вас исправит. Кроме того, жениться – ваш долг.

– О! – вскричал Ральф. – У человека и без того довольно обязанностей! Так женитьба – одна из них?

– Разумеется! Разве вы раньше не знали? Подобный долг есть у каждого.

Ральф задумался, и на его лице появилась разочарованная мина. Впрочем, мисс Стэкпол отчего-то начала ему нравиться. Возможно, она и не была очаровательной женщиной, однако достойной – наверняка; ей недоставало оригинальности, зато, как говорила Изабелла, хватало решительности. С нее сталось бы войти в клетку со львом и бесстрашно взмахнуть хлыстом, как заправская укротительница. Ральф не мог заподозрить мисс Стэкпол в заурядной хитрости, и в то же время последняя фраза показалась ему фальшивой. Ежели молодая женщина, до сих пор не вступившая в брак, настаивает, что холостой джентльмен должен жениться, – вряд ли дело в чистом альтруизме.

– Хм, тут вопрос непростой, – пожал плечами Ральф.

– О да, однако это – самое главное. Лелеять свое одиночество, полагая, что ни одна женщина вам не подходит, – высшая степень снобизма. Неужто всерьез полагаете, будто вам нет равных? В Америке брак – дело самое обыкновенное.

– Ежели женитьба – мой долг, – заметил Ральф, – почему бы тоже самое не сказать и о вас?

Мисс Стэкпол подняла глаза к небу, и даже проблеск солнца не заставил ее моргнуть.

– Тщитесь найти слабое место в моих рассуждениях? У меня точно такое же право выйти замуж, как и у любой другой.

– Так-так… – пробормотал молодой человек. – Не буду утверждать, что мне неприятно видеть вас незамужней. Совсем напротив.

– Вы снова насмешничаете. Видимо, серьезность просто не для вас.

– Посмотрим, как вы заговорите, когда я заявлю вам о решении наконец расстаться с холостяцкой жизнью.

Мисс Стэкпол воззрилась на Ральфа, и на миг ему показалось, что наконец-то он удостоился поощрения, однако, к его удивлению, во взгляде гостьи тут же промелькнули тревога и даже негодование.

– Даже тогда я не скажу ничего нового, – сухо ответила она и удалилась.

– Увы, ваша подруга не внушила мне сильных чувств, – заметил Ральф вечером в разговоре с Изабеллой, – хотя мы с ней сегодня утром обстоятельно побеседовали.

– Кстати, некоторые ваши слова не пришлись ей по душе, – вздохнула девушка.

– Она на меня жаловалась? – в недоумении спросил Ральф.

– Говорила, что европейцы к женщинам относятся пренебрежительно.

– Так она называет меня европейцем?

– Причем самого худшего пошиба. Якобы в вашем тоне проскальзывали нотки, которых американцы себе не позволяют. Правда, Генриетта не сообщила, какие именно.

– Мисс Стэкпол – странная особа, – позволил себе рассмеяться Ральф. – Неужто вашей подруге примерещилась попытка закрутить с нею роман?

– Вовсе нет – подобное не чуждо и американцам. Очевидно, она решила, что вы неверно истолковали ее слова и, воспользовавшись ими, выстроили совершенно неприемлемую теорию.

– Мне показалось – она предлагает вашему покорному слуге жениться, и я не стал уходить в сторону. Что же здесь такого неприемлемого?

– Это неприемлемо для меня, – улыбнулась Изабелла. – Не хочу, чтобы вы связали себя узами брака.

– Милая кузина, как вас обеих понимать? – заявил Ральф. – Мисс Стэкпол говорит: женитьба – мой прямой долг, а ее обязанность – следить, чтобы я его выполнил!

– У моей подруги чувство долга развито чрезвычайно, – серьезно сказала Изабелла, – и оно стоит за каждым ее словом. Потому она мне и нравится. Касаемо вас Генриетта полагает безнравственным хранить свои достоинства лишь для собственного пользования, вот и все. Ежели вы решили, что она пытается вас… хм… окрутить, то сильно ошиблись.

– Согласен, мои выводы могут показаться притянутыми за уши, однако мне и в самом деле представилось, будто со мной флиртуют. Уж простите мою испорченность.

– Вы слишком тщеславны, друг мой. Генриетта вами в этом смысле не интересуется и далека от мысли, что вы так решите.

– Пожалуй, в беседах с подобными женщинами следует соблюдать осторожность, – смиренно вздохнул Ральф. – И все же повторю: мисс Стэкпол – весьма странная дама. Довольно бесцеремонная, хотя от других ожидает деликатности. Сама же способна войти без стука.

– Ваша правда, – не стала спорить Изабелла, – дверных молоточков она попросту не замечает. Возможно, считает их всего лишь претенциозным украшением. Закрытых дверей не признает, и тем не менее я ее люблю.

– Я же продолжаю полагать ее слишком фамильярной, – настаивал несколько сконфуженный Ральф – как ни крути, а в мисс Стэкпол он обманулся дважды.

– Ну да, Генриетта довольно бестактна, – улыбнулась Изабелла, – наверное, еще и поэтому я испытываю к ней симпатию.

– Она будет польщена, узнав причину вашего отношения.

– В личной беседе я так не выражусь. Пожалуй, скажу, что в ней есть много от простого народа.

– Что вам известно о простом народе? И что известно о нем мисс Стэкпол, если уж на то пошло?

– Поверьте, она знает народ глубоко, а я – достаточно, чтобы видеть в ней отражение духа великой демократии нашего континента, страны, американской нации. Не буду утверждать, что Генриетта ее олицетворяет – это уж слишком. Однако она – выразитель сути демократии, которую несет с собой.

– Стало быть, она нравится вам по причинам патриотическим. Боюсь, что я по тем же самым резонам симпатии к ней питать не могу.

– Ах, – с улыбкой вздохнула Изабелла, – вы и представления не имеете, сколь многое мне нравится! Когда меня какое-то явление поражает, я его принимаю. Не стану хвалиться, однако я существо довольно гибкое. Допустим, мне может прийтись по душе человек, разительно отличающийся от Генриетты. Возьмите хоть сестер лорда Уорбертона. Чем более я на них смотрю, тем более почитаю их за идеал женщины. Потом, к примеру, появляется Генриетта и тоже вызывает у меня уважение – даже не личность ее, а то, что за нею кроется.

– Хм, вы имеете в виду вид сзади?

– Боже, все-таки моя подруга права. С вами невозможно говорить серьезно. Я люблю свою огромную страну – цветущую и доброжелательную, раскинувшуюся среди рек и прерий, простирающуюся до изумрудных вод Тихого океана! Обожаю ее сладкий свежий аромат свободы, и Генриетта – уж простите мне такую метафору – его источает всем своим существом.

Завершив свою маленькую речь, Изабелла зарделась; густой румянец и страсть, что его вызвала, были ей так к лицу, что Ральф не сдержал улыбки.

– Не уверен, что воды Тихого океана так уж изумрудны, – сказал он, – однако вы – девушка с богатым воображением. Как по мне, ваша Генриетта источает запах будущего – настолько сильный, что он буквально сшибает с ног.