Цитаты из книги «Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии»

война есть банкротство политики».

Ошибка немцев заключалась в том, что они надеялись решить политические проблемы, достигнув военного успеха.

Решающая атака началась 2 декабря. Уже из послеобеденных донесений стало очевидно, что мы столкнулись с сильной обороной русских в лесах вокруг Москвы. Русские были истинными виртуозами лесной войны, а их союзницей выступала темнота, опускавшаяся на окрестные леса уже в три часа пополудни. Нескольким нашим подразделениям все-таки удалось проникнуть на окраины Москвы, но там они были встречены толпами рабочих с заводов и фабрик, которые, не имея оружия, шли на нас с молотками и лопатами.

Рундштедт дал мне понять, что считает наступление его группы армий в глубь территории противника фундаментальной стратегической ошибкой. В отличие от большинства генералов любой национальности он не искал причины неудачи плана в неумении обеспечить его необходимыми для этого ресурсами. Он предположил, что стратегическая ошибка изначально была заложена в план. В процессе дальнейшей беседы он сказал: «Операции 1941 года в России должны были иметь, по моему мнению, первоначальной целью не Москву, а Ленинград, захватив который мы соединились бы с финнами. А уже затем, на следующей стадии, следовало нанести удар по Москве одновременно с севера и запада».

Рундштедт имел вполне определенное мнение на этот счет. Он говорил: «Мы были обязаны остановиться на Днепре после взятия Киева. Я, как мог, отстаивал именно такое решение, и фельдмаршал фон Браухич был со мной согласен. Но Гитлер, окрыленный одержанной победой, не желал ничего слушать. Он стремился вперед и не сомневался, что сумеет взять Москву. Фюрера поддерживал фельдмаршал фон Бок – он тоже желал войти в Москву». Итак, Гитлер отдал приказ наступать. Операция началась 2 октября. «Но, – заметил Блюментрит, – ее шансы на успех изначально были невелики, потому что фюрер дал русским два месяца, чтобы укрепить свой фронт. Два лучших месяца в году – август и сентябрь – мы простояли без движения. Эта ошибка стала роковой».

План Гудериана был достаточно рискованным, поскольку в условиях этой страны невозможно было гарантированно обеспечить своевременное подкрепление и подвоз запасов. Но он вполне мог стать меньшим из двух зол. Вынуждая танковые части всякий раз поворачивать, чтобы окружить войска противника, мы потеряли очень много времени.

«Гитлер всегда стремился окружать – в соответствии с принципами общепринятой стратегии, – и Бок с ним соглашался, так же как и многие старые генералы. Но Гудериан и эксперты новой танковой школы придерживались другого мнения – следовало прорываться вглубь, и чем скорее, тем лучше, а проблему окружения оставить для следующей за танками пехоты. Гудериан утверждал, что русских надо все время гнать, не давая им времени на передышку. Он хотел вести танки прямо на Москву и был уверен, что сумеет ее взять, если не будет терять время. Удар в самое сердце сталинской власти непременно парализует сопротивление русских. Но Гитлер настоял на выполнении собственного плана и всячески сдерживал продвижение вперед танковых сил.

Блюментрит подтвердил все сказанное, кроме тезиса о склонности русских к отступлению. На основном направлении отступления – Московском – они держались до последнего, часто попадали в окружение, но немцы практически ни разу так и не смогли воспользоваться возможностью полного уничтожения окруженных частей, так как оказывались обездвиженными. «Отвратительные дороги были самым страшным препятствием, за ним следовали ужасные железные дороги, даже если они находились в исправном состоянии. Наша разведка оказалась не на высоте и недооценила эти факторы. Более того, восстановлению железнодорожного сообщения очень мешало изменение размера железнодорожной колеи при переходе русской границы. Таким образом проблема снабжения во время русской кампании из-за местных условий стала одной из самых серьезных». Тем не менее Блюментрит считал, что Москву можно было взять, если бы был принят оригинальный план Гудериана и если бы Гитлер не потерял так много времени, принимая решения.

Когда Гитлер задержал войска, Блюментрит вспомнил об этом разговоре. Он чувствовал, что непонятная остановка вызвана более серьезными причинами, чем военные, что она явилась частью политического плана, направленного на более легкое достижение мира. Если бы британская армия оказалась захваченной в Дюнкерке, англичане наверняка бы решили, что их честь запятнана, и пожелали бы мстить. Позволив им уйти, Гитлер надеялся умиротворить британское правительство. Тот факт, что Гитлером руководили более глубокие мотивы, подтверждается его странным, безразличным отношением к планам вторжения в Великобританию. «Он не проявлял никакого интереса к этим планам, – рассказывал Блюментрит, – и нисколько не старался ускорить их разработку. Это было совершенно не похоже на его обычное поведение». Перед вторжением в Польшу, во Францию и позднее в Россию он постоянно интересовался ходом подготовки планов и всячески старался получить их как можно быстрее.

Гитлер прибыл в сопровождении только одного офицера штаба и имел продолжительную беседу с Рундштедтом и двумя его штабными офицерами – Зоденштерном и Блюментритом. Вот что он мне позднее рассказал: «Гитлер находился в приподнятом настроении, заявил, что весь ход кампании – это просто чудо и что, по его мнению, война будет закончена в течение шести недель». После этого он желал заключить разумный мир с Францией, после чего откроется прекрасная возможность для урегулирования отношений с Великобританией. «Затем он вверг нас в состояние шока, с восторгом заговорив о великой Британской империи, о целесообразности ее существования и о цивилизации, которую именно она дала миру. Пожав плечами, он заметил, что методы, которыми создавалась империя, нередко были грубоватыми, но ведь известно, что, «когда лес рубят, обязательно летят щепки». Он даже сравнил Британскую империю с католической церковью, заявив, что они обе – необходимые элементы стабильности в современном мире. Он сказал, что хочет от Британии только одного – ее признания положения Германии на континенте. Возвращение потерянных немецких колоний, конечно, желательно, но вовсе не обязательно. Он даже был готов предложить Британии военную помощь, если у нее появятся какие-нибудь трудности. Он заметил, что колонии были прежде всего вопросом престижа, но не были удержаны во время войны, и, кроме того, кое-что Германия может создать в тропиках. В завершение он отметил, что его цель – заключение мира с Великобританией на тех условиях, которые она сочтет для себя приемлемыми.