При проведении эвакуации Городская комиссия, созданная 27 июня 1941 г. при Исполкоме Ленгорсовета, столкнулась с нежеланием многих ленинградцев уезжать из города. По свидетельству ответственного работника Ленгорсовета И. А. Андреенко, «из районов поступали такие сообщения в Ленинградский Совет, что, так сказать, население настроено никуда не уезжать и защищать город Ленинград»^[197]. Многочисленные подтверждения тому имеются в дневниках самих ленинградцев. Директор Архива АН СССР Г. А. Князев сделал в своем дневнике 27 июля 1941 г. такую запись: «Я остаюсь. По своей воле я не уеду из Ленинграда. Многое придется пережить, может быть, умереть… Но так что же! Моя жизнь сама по себе не имеет для государства никакого значения, а только, пожалуй, в сочетании с тем, что мне вверено охранять! А это здесь, в Ленинграде»^[198]. Но и те, кому нечего было охранять, кроме своего скромного имущества, также решительно не хотели уезжать. А. П. Остроумова-Лебедева передает в своем дневнике состоявшийся в районном совете разговор в связи с эвакуацией: «…Им в райсовете говорили: “Мы отнимем у вас продовольственные карточки”. – “Пусть. Мы и без них проживем”. – “Мы отнимем у вас паспорта и… лишим вас жилплощади”. – “Пусть, мы все равно никуда не поедем”. В конце концов, женщины разошлись, твердо решив не уезжать»^[199]. Очень скоро многим придется пожалеть о своем упрямстве и упущенной возможности заблаговременно выехать из Ленинграда, положение которого с конца июля 1941 г. стало угрожающим.

31 июля 1941 г. в наступление на Карельском перешейке перешли финские войска. Оборонявшаяся здесь 23-я армия не могла сдержать превосходящие силы противника и была вынуждена отступать, неся большие потери в живой силе и технике. По этой причине 23-я армия была отведена на рубеж Карельского укрепленного района, проходившего по линии государственной границы 1939 г. К 1 сентября 1941 г. наступление финнов на этом направлении было остановлено. Но на Свирско-Петрозаводском направлении финские войска, имея тройное превосходство в силах, в результате тяжелых боев против нашей 7-й армии в августе 1941 г. вышли к р. Свирь^[200].

Но главная опасность исходила от немецких войск, начавших 10 августа 1941 г. наступление на Лужском и Новгородско-Чудовском направлениях. Стойкая оборона советских войск не позволила противнику прорваться к Ленинграду через Лугу, а войскам Северо-Западного фронта даже удалось нанести немцам чувствительный удар под Старой Руссой. Однако 16-я армия противника, получив поддержку из танковой группы генерала Гота и перегруппировав свои силы, сумела довольно быстро оправиться от нанесенного ей контрудара и продолжила наступление на Новгород. После того, как 15 августа 1941 г. немецкие войска в результате ожесточенных боев вошли в западную часть Новгорода, Ставка Верховного Главнокомандования в своей директиве, подписанной И. В. Сталиным и Б. М. Шапошниковым 17 августа 1941 г., предупредила Военный Совет Северо-Западного направления, что «если немцы будут иметь успех в этом направлении, то это будет означать обход Ленинграда с востока, перерыв связи между Ленинградом и Москвой и критическое положение Северного и Северо-Западного фронтов». Хотя в директиве содержались весьма недвусмысленные предупреждения о том, что «Ставка не может мириться с настроениями невозможности предпринять решительные шаги, с разговорами о том, что уже все сделано и ничего больше сделать невозможно», ее приказ «собрать в кулак часть действующих и подошедших дивизий и вышибить противника из Новгорода»^[201] не был выполнен. 19 августа 1941 г. немцы окончательно овладели Новгородом, нацелившись на Ленинград.

Захват противником Новгорода аукнулся с недельным интервалом в Ленинграде. «На всех сегодня произвело тягостное впечатление известие: “После упорных боев наши войска оставили Новгород”, – записал 26 августа 1941 г. в своем дневнике Г. А. Князев. – Все с глубокой и затаенной тревогой ждут своей “судьбы”. Вслух не говорят, но в глазах тревога. Вопрос о падении Ленинграда решается в ближайшие часы и дни. Только как? Ценой разрушения города и жертвой трехмиллионного населения или объявлением его открытым городом? Слухи упорные ходят, что город будут оборонять до последнего издыхания»^[202]. Вместе с тем в результате приближения фронта к Ленинграду и под влиянием немецкой пропаганды в городе появились призывы к сдаче Ленинграда и объявления его открытым городом. Партийным властям стало известно, что в городе расклеиваются листовки с призывом к женщинам идти ради спасения детей в Смольный и просить, чтобы Ленинград объявили «свободным городом»^[203]. Здесь уместно отметить, что Управление НКВД по Ленинграду в ряде случаев шло на явные передержки: в обзорную справку о распространителях антисоветских слухов в августе 1941 г. попал известный востоковед академик В. В. Струве, который в разговоре со знакомым сказал, что «нам преподносят небылицы, скрывают правду. Разговоры о приостановке немецкого наступления явно не соответствует действительности». Руководство НКВД реагировало на это высказывание однозначно – «готовятся документы для ареста»^[204].

После захвата немцами Чудово и выхода его танковых соединений к Октябрьской железной дороге создалась реальная угроза наступления на Ленинград с восточного направления. Чтобы мобилизовать ленинградцев на защиту своего города, его руководители решаются на чрезвычайные меры: 20 августа 1941 г. бюро Ленинградского городского комитета партии и Исполком Ленинградского городского Совета принимают решение «Об организации обороны города Ленинграда». Для подготовки населения к уличной борьбе был образован Военный Совет обороны Ленинграда во главе с командующим Ленинградской армией народного ополчения А. И. Субботиным. В Военный Совет вошли А. А. Кузнецов, Л. М. Антюфеев, Я. Ф. Капустин и П. С. Попков. В тот же день решение об образовании Военного Совета обороны Ленинграда было подтверждено приказом главнокомандующего Северо-Западным направлением К. Е. Ворошилова. В соответствии с этим приказом намечалось организовать по территориально-производственному принципу 150 рабочих батальонов, в которых командиров и комиссаров разрешалось избирать всем личным составом. В связи с острой нехваткой огнестрельного оружия рабочие батальоны предлагалось вооружить и холодным оружием: саблями, кинжалами, пиками^[205]. 21 августа было опубликовано обращение К. Е. Ворошилова, А. А. Жданова и П. С. Попкова «Ко всем трудящимся города Ленина», призывавшее ленинградцев встать «как один на защиту своего города».

Реакция Сталина на несогласованную с ним акцию была незамедлительной и жесткой. В состоявшемся на следующий день разговоре по прямому проводу с Ворошиловым и Ждановым он обрушил на них свой гнев за «самодеятельность», за «увлечение» формированием рабочих батальонов с таким вооружением, выступил категорически против выборности командиров и комиссаров в народном ополчении. Кроме того, отсутствие Ворошилова и Жданова в составе созданного ими Военного Совета обороны Ленинграда, возможно, давало подозрительному «хозяину» основание думать, что тем самым они хотят уйти от ответственности за сложившееся положение, и поэтому Сталин приказал изменить персонально состав этого органа, введя в него руководителей Военного Совета Северо-Западного направления, и в первую очередь Ворошилова и Жданова. Разумеется, это было немедленно выполнено, хотя как организационные меры, так и «мудрые указания» не могли стабилизировать обстановку под Ленинградом. Более того, с развитием наступления немецких и финских войск на Карельском перешейке и на Петрозаводск выявилась реальная угроза полного окружения Ленинграда. В связи с необходимостью перегруппировки сил и улучшения оперативного управления войсками Военный Совет Северного фронта возбудил перед Ставкой ходатайство о разделении Северного фронта на два: Северный и Ленинградский. С 23 августа 1941 г. решением Ставки Северный фронт был разделен на Ленинградский и Карельский. Учитывая угрожающее положение на любаньском и красногвардейском направлениях, Ставка разрешила Военному Совету Ленинградского фронта использовать для обороны города четырехдневный выпуск танков ленинградских заводов, а также направила дополнительно авиационные части и маршевые батальоны. Но и эти меры не смогли остановить продвижение девяти дивизий противника, наступавших из района Чудово и захвативших 25 августа Любань.

Тогда Сталин направил в Ленинград облеченную чрезвычайными полномочиями комиссию, состав и деятельность которой оставались неизвестными и в послевоенное время. Только в конце 60-х годов завесу секретности приоткрыл бывший член этой комиссии маршал артиллерии Н.Н. Воронов, по свидетельству которого комиссии было поручено «серьезно заняться на месте руководством боевыми действиями наших войск на данном направлении, решить на месте – целесообразно ли иметь такое количество военных советов»^[206]. Наконец, в 1990 г. был опубликован специальный мандат, подписанный 26 августа Сталиным и врученный этой комиссии. В нем говорилось: «Заместитель Председателя Государственного Комитета Обороны т. Молотов В.М., Член Государственного Комитета Обороны т. Маленков Г.М., Народный Комиссар Военно-Морского Флота т. Кузнецов Н.Г., заместитель Председателя Совнаркома СССР т. Косыгин А. Н., Командующий ВВС Красной Армии т. Жигарев П. Ф. и начальник Артиллерии Красной Армии т. Воронов H. Н. уполномачиваются Государственным Комитетом Обороны для рассмотрения и решения, совместно с Военным Советом Главного Командования Северо-Западного направления и с Военным Советом Ленинградского фронта, всех вопросов обороны Ленинграда и эвакуации предприятий и населения Ленинграда»^[207].

Прибывшая в почти осажденный Ленинград комиссия могла на месте убедиться в серьезности ситуации, увидеть целый ряд существенных промахов и упущений руководства обороной города. Она признала необходимым упразднить изжившее себя командование и штаб Северо-Западного направления и Военный Совет обороны Ленинграда, подтвердила целесообразность разделения Северного фронта на Ленинградский и Карельский, потребовала перевести город на осадное положение. Комиссия высказала резкое недовольство медленными темпами эвакуации населения и беспечностью руководства в отношении продовольственных ресурсов города.

Проблема эвакуации мирного населения Ленинграда в августе 1941 г. встала действительно остро, и Городская эвакуационная комиссия, наверстывая упущенное время, сумела только за период с 15 по 27 августа вывезти из города свыше 200 тыс. человек. Всего же за период с 29 июня по 27 августа 1941 г. из Ленинграда было эвакуировано 636 203 человека, из них 488 703 ленинградца (в том числе 220 тыс. детей) и 147 500 человек из прибалтийских республик и Карело-Финской ССР^[208]. Тем не менее в Ленинграде все еще оставалась значительная часть несамодеятельного населения, на что сразу обратила внимание Комиссия ГКО. Вместе с тем из опубликованных теперь «донесений» из Ленинграда членов Комиссии ГКО Сталину можно сделать вывод, что высокая комиссия, выражая свое неудовлетворение низкими темпами эвакуации населения города и его промышленности, не смогла правильно оценить создавшееся уже в дни ее пребывания в Ленинграде (26–29 августа) критическое положение. Иначе как объяснить оптимистический тон «донесения» членов Комиссии Сталину 28 августа 1941 г.: «Сообщаем, что нами приняты решения эвакуировать за декаду с 30 августа по 8 сентября из Ленинграда 250 000 человек женщин и детей, и 66 тыс. человек из прифронтовой полосы, исходя из среднесуточной подачи 170 вагонов»^[209]. А ведь буквально накануне, добираясь в Ленинград через Череповец, члены ГКО, оказавшись на станции Мга, по свидетельству генерала H. Н. Воронова, своими глазами увидели, что Ленинград вот-вот останется без железнодорожной связи с Москвой и со страной^[210]. Такое же впечатление производит и «донесение» членов Комиссии ГКО Сталину о продовольственном положении Ленинграда, отправленное 29 августа 1941 г. Сообщая о незначительных запасах основных продовольственных товаров в Ленинграде на 27 августа (муки и зерна на 17 дней, крупы – на 29 дней, рыбы – 16 дней, мяса – на 25 дней, масла животного – на 29 дней), Комиссия предлагала создать в Ленинграде к 1 октября полуторамесячные запасы продовольствия. В целях экономии продовольствия Комиссия намечала довольно скромные меры – прекратить коммерческую торговлю продуктами питания и нормировать нормы выдачи населению чая, спичек и яиц^[211].

Между тем выявленные на момент приезда в Ленинград Комиссии ГКО незначительные запасы продовольствия требовали принятия жестких мер в расходовании основных продуктов питания – хлеба, крупы, мяса, масла, запасы которых по сравнению с имевшимися на начало войны сократились в 2–3 раза. Справедливости ради следует признать, что сложившееся к этому времени трудное продовольственное положение Ленинграда объяснялось не только тем, что с началом войны руководству города следовало бы сразу пойти на более экономное расходование основных продуктов питания, но еще и тем, что в мирное время продовольственные ресурсы города были весьма ограничены. Несмотря на то, что Ленинград обладал высокоразвитой пищевой промышленностью, обеспечивавшей не только город, но и потребности ряда других краев и областей, запасов, которых могло на бы хватить на продолжительное время, на складах не имелось. На 21 июня 1941 г. на ленинградских складах хранилось муки и зерна, в том числе и предназначенных на экспорт, на 52 дня, крупы – на 89 дней, мяса – на 38 дней, масла животного – на 47 дней, масла растительного – на 29 дней^[212]. С началом войны расходование основных продуктов питания в Ленинграде не только не уменьшилось, но даже увеличилось. В городе скопилось большое количестве беженцев и проходила концентрация войск, вследствие чего среднесуточная выпечка хлеба в 2112 т в июле выросла до 2305 т в августе^[213]. Введение с 18 июля 1941 г. карточной системы также не привело к заметному уменьшению расходования продовольственных запасов города. Очевидно, и в это время руководители Ленинграда еще не до конца осознавали, какая катастрофическая опасность таится в необеспеченности города продовольствием на длительный срок. Только этим можно объяснить такую непродуманную меру, как разрешение коммерческой торговли продуктами питания (было открыто 70 таких магазинов) в условиях уже введенной карточной системы^[214]. Не были использованы и все возможности для пополнения продовольственных запасов Ленинграда. Об одной из таких неиспользованных возможностей рассказал впоследствии А. И. Микоян, который в годы войны был председателем Комитета продовольственного и вещевого снабжения Красной Армии и Комитета по эвакуации из прифронтовой полосы запасов продовольствия. «В самом начале войны, когда немецко-фашистские войска развертывали наступление, – вспоминал он, – многие эшелоны с продовольствием, направляемые по утвержденному еще до войны мобилизационному плану на запад, не могли прибыть к месту назначения, поскольку одни адресаты оказались на захваченной врагом территории, а другие находились под угрозой оккупации. Я дал указание переправлять эти составы в Ленинград, учитывая, что там имелись большие складские емкости. Полагая, что ленинградцы будут только рады такому решению, я вопрос этот с ними предварительно не согласовывал. Не знал об этом и И. В. Сталин до тех пор, пока ему из Ленинграда не позвонил А. А. Жданов. Он заявил, что все ленинградские склады забиты, и просил не направлять к ним сверх плана продовольствие. Рассказав мне об этом в телефонном разговоре, Сталин сказал, зачем я адресую так много продовольствия в Ленинград. Я объяснил, чем это вызвано, добавив, что в условиях военного времени запасы продовольствия, и прежде всего муки, в Ленинграде никогда не будут лишними, тем более, что город всегда снабжался привозным хлебом (в основном из районов Поволжья), а транспортные возможности его доставки могли быть и затруднены. Что же касается складов, то в таком большом городе, как Ленинград, выход можно было найти. Тогда никто из нас не предполагал, что Ленинград окажется в блокаде. Поэтому Сталин дал мне указание не засылать ленинградцам продовольствие сверх положенного без их согласия»^[215].

Теперь, в конце августа, Комиссия ГКО, сообщая Сталину о крайне незначительных ресурсах продовольствия Ленинграда и предлагая создать их полуторамесячный запас, просила возложить ответственность «за их срочную отгрузку и продвижение» в Ленинград на Микояна и Кагановича^[216].

Направленные Сталину 29 августа 1941 г. предложения Комиссии ГКО пришли с полученным им сообщением о падении очередного важного пункта на Ленинградском направлении – на этот раз Тосно. И Сталин сразу же направляет телеграмму «Секретарю горкома Кузнецову для Молотова, Маленкова»: «Только что сообщили, что Тосно взято противником. Если так будет продолжаться, боюсь, что Ленинград будет сдан идиотски глупо, а все ленинградские дивизии рискуют попасть в плен. Что делают Попов и Ворошилов? Они даже не сообщают о мерах, какие они думают предпринять против такой опасности. Они заняты исканием новых рубежей отступления, в этом видят свою задачу. Откуда у них такая бездна пассивности и чисто деревенской покорности судьбе? Что за люди – ничего не пойму. В Ленинграде имеется теперь много танков КВ, много авиации, эресы. Почему эти важнейшие технические средства не действуют на участке Любань-Тосно? Что может сделать против немецких танков какой-то пехотный полк, выставленный командованием против немцев без этих технических средств? Почему богатая ленинградская техника не используется на этом решающем участке? Не кажется ли тебе, что кто-то нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке? Что за человек Попов? Чем, собственно, занят Ворошилов и в чем выражается его помощь Ленинграду? Я пишу об этом, так как очень встревожен непонятным для меня бездействием ленинградского командования. Я думаю, что 29-го ты должен выехать в Москву. Прошу не задерживаться»^[217].

Обращает на себя внимание то, что телеграмма направлена Сталиным Молотову и Маленкову в обход Жданова, что было признаком явного недовольства «хозяина» одним из своих фаворитов. Вряд ли можно отрицать, что все содержание телеграммы проникнуто тревогой за судьбу Ленинграда, хотя нельзя здесь не заметить, что Верховный Главнокомандующий на всякий случай хочет найти того, кто «нарочно открывает немцам дорогу на этом решающем участке».

Вообще 29 августа 1941 г. стало «черным днем» для Ленинграда: на севере пал Выборг, а на южном направлении, всего в нескольких десятках километров от города, была захвачена станция Мга, и железнодорожное сообщение со страной было нарушено. Опасаясь новой вспышки гнева Сталина и надеясь еще отбить у противника Мгу, руководство обороной Ленинграда не рискнуло сообщить ему эту неприятную новость сразу, но об этом позаботился нарком путей сообщения Л. М. Каганович, доложивший в ГКО, что «с 14 часов 29 августа движение поездов с Ленинградом прервано по всем линиям»^[218].

30 августа 1941 г. О. Ф. Берггольц, выступая в «Ленинградской радиохронике», впервые за время войны так обратилась по радио ко всем ленинградцам: «Ленинградец! Сегодня семидесятый день Великой Отечественной войны. Стрелки часов движутся к десяти, в городе уже почти темно, все стремительнее бегут последние трамваи, и ты, ленинградец, ускоряешь шаги, торопясь к дому. Улицы пустеют и замирают, военная ночь вступает в свои права… Помнишь ли ты, ленинградец, что ты на фронте, что ты воин? Ты воин, ленинградец, кто бы ты ни был – рабочий или служащий, или домохозяйка. Ты на фронте, ленинградец, где бы ты ни был – в цехе, в конторе или в своей квартире, потому что ты в Ленинграде… Так спроси же себя, ленинградец, что ты сделал для фронта сегодня, спроси для того, чтоб завтра сделать еще больше…»^[219].

Наступали трудные времена, но еще никто не мог и предполагать, какие испытания ждут ленинградцев впереди.