Чабанка. Карантин. Конец июня 1984

– Рота!!! 45 секунд, подъем!!! Время пошло!

Шесть часов утра, кричит какой-то придурок. Какие 45 секунд? Дикая реальность просто не была способна пробиться сквозь сон. Прошли минуты три прежде, чем все оказались в строю.

– Отставить! – по койкам.

– Подъем! – в строй.

– Отставить! – мы снова в койках – Ну, что проснулись военные? Слушай мою команду: Карантин, форма номер два, выходи строиться на улицу!

По принципу «делай как все» я выскочил в раннее утро в майке, трусах и сапогах.

– Рота! Бего-ом… – руки согнули – …марш!

Наш сержант побежал рядом с ротой, выглядел он очень крепким малым. Мы выбежали из ворот части и повернули направо и побежали вдоль забора, вокруг части. Часть была действительно небольшой, практически квадратной, со стороной квадрата не больше 350–400 метров, то есть круг – немногим больше километра. Для меня, легкоатлета, это были семечки. Бежать по утреннему свежему воздуху было мне в удовольствие. Помыться бы только после этого.

– Полчаса на туалет, умывание и заправку постелей. Рота! Разойдись!

Уже привычно нас размело сначала в разные стороны, а потом втянуло в казарму. Я сразу решил умыться, а потом уже заняться заправкой койки.

В умывальнике давка. Наконец и я дорвался до воды. В сапогах и в трусах плескался пока меня не оттерли другие, а оттерли через минуту. Так пыль смыл, но тело облегчения не почувствовало. С заправкой постели у меня вышла накладка, когда я вернулся, вернулся после умывания и мой сосед снизу. Им оказался тот парень, что отшил Зону. Вчера мы с Серегой в кутерьме и не заметили, кто спит под нами. Вдвоем, одновременно заправлять койки и вверху и внизу было неудобно. Мы быстро договорились – сначала я заправил, он оделся, а потом он заправлял, а я одевался. У Войновского возникли те же проблемы с Зоной, который оказался внизу. Мирная часть переговоров подходила к своему логическому завершению, Зона уже буром шел на Серегу, растопырив пальцы диковинным для меня образом, как снова помог мой сосед:

– Зона, заколебал ты уже, не кипишуй. Это нормальные пацаны.

– Нормальные, сука-бля, на верхних нарках³³ не живут. Это лохи, Юра.

– Глохни. Не менжуйтесь, парни, – это он уже нам, – я Юра Карев.

Он подал мне первым свою руку. Мы познакомились. А Зона так и представлялся – «Серега Зона», судим был по «хулиганке»³⁴, но получил условный и попал в армию. Оказаться на зоне – была его мечта, говорил, что у них станица большая, а сидели все. Казачий край, не сидеть – это западло. Зона очень старался косить под бывалого, именно у него я впервые в жизни увидел «распальцовку». У нас на Соцгороде ещё пальцы так никто не гнул, это потом в девяностых большой палец и мизинец оттопыривал уже любой ботаник. Другим был приятель Зоны Юра Карев. Он был судим дважды: по малолетке и по взросляку, оба раза по уважаемой сто сороковой³⁵. Спокойный лицом и опасный глазами. После знакомства стало понятным, кто из них главный.

– Рота! Приготовиться на завтрак!

– Рота! Выходи строиться! В две шеренги…! Первая шеренга… два шага вперед, шагом марш! Круго-ом! Предъявить карманы и подшивки к осмотру!

Единственный трояк я сразу заныкал за пояс галифе, за остальное я не боялся – подворотничок был практически белым, карманы пустыми. Вдруг, стоящего рядом со мной, парня как ветром сдуло, вот он был в поле моего бокового зрения и вот его уже там нет, только сапоги мелькнули. Я слегка повернулся – держась за горло, он хрипел метрах в трех позади. Его подворотничок не был достаточно чистым и сержант, обходя шеренгу сзади, взялся за этот лоскут и что есть силы рванул на себя. На свое горе парень пришил его намертво. У кого-то из карманов извлекались лишние предметы и тут же выбрасывались просто на дорогу, на асфальт.

На завтрак, кроме пока несъедобной для меня каши «дробь двенадцать»³⁶, были масло, хлеб и чай с сахаром. Мне хватило. После завтрака другие роты пошагали на плац, а наш карантин отвели назад в казарму. Почти все постели были перевернуты.

– Будем тренироваться, товарищи военные!

И следующий час мы осваивали великую науку заправки коек. Если сержанта линии где-то не устраивали, он снова и снова переворачивал всю постель. Наконец и это закончилось, по роте пошел шумок, который неожиданно закончился диким криком дневального:

– Рота! Смирно! Дежурного по роте на выход! – сержант, на ходу застегивая верхнюю пуговицу на своей гимнастерке, солидно засеменил в сторону входа-выхода.

– Товарищ старший прапорщик, рота карантина занимается заправкой постелей. Дежурный по роте старший сержант Дасев.

– Вольно!

– Рота! Вольно! – в спальное помещение медленно, руки за спиной, вошел прапорщик, мужик нормального сложения, слегка сухощавый, немногим выше среднего роста, его только портили близко посаженные глаза, благодаря чему лицо казалось чересчур острым, неприятным. Мы замерли, не зная, что мы должны делать. Он медленно обвел всех нас своими недобрыми глазами, четко развернулся на левом каблуке и тихо скомандовал:

– Сержант, выводите роту на плац.

Ну? И нормальный мужик, доброго сказочника здесь никто и не ожидал увидеть.

На плацу нас построили в колонну по три, было нас всего человек сорок-пятьдесят, я оказался в середине строя, в третьей или четвертой шеренге. Под команды сержантов мы начали ходить по кругу. Отрабатывали строевой шаг, повороты, пробовали запевать. Перекура пока у нас не было. Хэбэшки у всех взмокли, солнце палило нещадно сверху, снизу шел жар от размягченного асфальта.

– Левой, левой, раз, два, три!

Через часа полтора появился наш Лютый, первые пять минут он наблюдал за нашими перемещениями по плацу, а потом взял командование на себя:

– Рота! На месте-е-е стой! Раз! Два!.. Кто пошевелился? Командастойкомандасмирно! – кричал это он как одно протяжное слово, я даже не сразу понял смысл. Дальше последовало обращение командира к вверенным ему солдатам:

– Вы духи, вы никто, вас даже здесь нет! Я даже не могу вас выебать. Если кто-то будет жаловаться, что его выебал прапорщик Лютый, это будет неправдой – я не могу ебать то, чего нет. Это диалектика, распиздяи. А ебать я буду ваших сержантов, а они уже вас, потому что они диалектики не знают. А сейчас будем ходить по подразделениям, – при этих словах по рядам прошелестел легкий стон. Мы перестроились в колонну по пять, между колоннами вытянутая рука, между шеренгами два шага.

– Рота! Слушай мою команду, шаго-о-о.., по команде «шагом» корпус наклоняется вперед. Наклонили корпус, я сказал, – он ходил между нами и одним только своим взглядом наклонял наши корпуса до угла падения… – марш!!! Замерли!!! – строй замер с поднятыми левыми ногами, согнутой в локте правой рукой и вытянутой назад левой. – Держим ножку, носочек оттянуть, нога должна быть параллельна земле, предплечье – параллельно земле. Корпус наклонить вперёд!

Когда уже казалось, что нога вот-вот упадет, сил удерживать ее не было, последовало:

– Раз!

Надо было грохнуть что есть мочи левой ногой в асфальт, поднять другую ногу и замереть. Даже у меня, у привыкшего к спортивным растяжкам ног, с этим упражнением были трудности, а что говорить об остальных. Ноги не поднимались, равновесия не было, прапорщик свирепел, он подходил то к одному, то к другому, орал в лицо с десяти сантиметров:

– Сойди с горшка, военный! Что ты жопу выставил, как проститутка!? Не на панели, бля! Два!!!

Пот заливал глаза. Всего час этого бодрящего упражнения и первый пацан упал в обморок.

– Рота, стой! Оттяните это в тень. Пять минут перекур. Разойдись!

– Товарищ прапорщик, его в санчасть надо.

– Здесь я доктор! Если кому-то плохо, то сначала я меряю температуру. Градусник кожаный показать?!!

Мы повалились в траву, в тень деревьев, между плацем и каким-то ангаром. В тени хоть можно было дышать.

– Рота! Закончить перекур! Строиться в колону по пять! – перед строем Лютый, внимательно обводит всех глазами и вдруг выбрасывает руку вперед:

– Военный, ко мне!

Не сразу сообразив, что приказ касается именно его, очередной незнакомый мне парень вышел из строя.

– Отставить! Вернулся назад и подобрал окурок, падла… Ко мне!

Видно, парень не успел докурить и последние затяжки уже делал в строю, что и заметил прапорщик.

– Не погасла? Раскуривай… раскурил?

В свою ладонь прапорщик взял ладонь бойца, вложил туда пылающий окурок и с силой сжал пальцы. Боец заскулил. Мы пораженные молчали.

– Кто хотел сказать «фашист»?!! Из-за такого пидора, который курил в строю, там за речкой душманы подразделение положили. Жить хотите, суки? Рота! Напра-во! Разобрались для ходьбы по подразделениям. Шагом… марш! Раз! Ногу тянем, ногу!

На этот раз прапорщик вошел в середину строя и начал проверять стойку, подходя к солдатам сзади. Впереди, по диагонали от меня тянул ногу, старался невысокий паренек с неспортивной фигурой и одутловатым лицом. Я уже знал, это Вовка Березов, тоже из Киева, но призывался он не в моей команде, здесь уже больше недели, послезавтра присяга. Лютый подошел сзади к Березе, посмотрел на его потуги тянуть ногу, а потом как даст ему сапогом по напряженной икроножной мышце опорной ноги, – Вовка с ног долой.

– Надо лучше стараться, воин! Выйти из строя! Два!!!

Так прапорщик обходил строй с конца в начало и каждый трепетал в ожидании страшного удара со спины по лопающимся от напряжения мышцам. Некоторые дождались, никто из них не смог после этого стоять в строю.

– Что, устали? Тогда для отдыха круг почёта гусиным шагом. Раз!

Оставшиеся, самые спортивные присели на корточки, сцепили ладони за затылком и, выбрасывая ноги то влево, то вправо, а от этого раскачиваясь действительно как гуси, пошли вокруг плаца. Круга нам хватило.

– А вы, чмыри, – обратился он за нашей спиной к тем, кто не был способен тянуть ногу на уровень его разумения, – упор лёжа принять! Отставить! Резче, товарищи военные. Упор лежа принять! Начинаем производственную гимнастику! Делай раз!

Те, кого прапорщик выгнал из строя, отжимались от раскаленного асфальта. Лютый подходил к каждому, держа руки за спиной, становился напротив таким образом, чтобы солдат, сгибая руки, оказывался под угрозой упасть лицом на сверкающие носки сапог товарища прапорщика. Меня пронесло, силы пока у меня были. Но был это только второй день, да и то первая его половина. Правда, вторая от первой ничем не отличалась.

– Левой, левой, раз, два, три!

Вечером после десяти «Отбой – Отставить», наконец последовала команда (!) «Спокойной ночи». Я очень хотел в туалет, до этого как-то времени не было. Итак, полчаса. Главное не заснуть…

– Вы куда, товарищ солдат? – голос Лютого. Кто-то, должно быть, не дождался.

– А можно в туалет, товарищ прапорщик?

– Можно Машку за ляжку, а в армии спрашивают «разрешите».

– Разрешите в туалет?

– Не понял?

– Разрешите в туалет, товарищ прапорщик?

– Не терпится, военный? Давай так: я помогу тебе побыстрее мамины пирожки высрать, а ты потом убираешь туалет. Пнял?!!

Раздалась какая-то возня, потом удар, грохот. Как мы позже узнали, у прапорщика был такой веселый прикол: он ставил бойца в дверной проём умывальника, ровно на пороге, слегка приоткрывал дверь таким образом, что она оказывалась между ним и бойцом, а потом что есть мочи захлопывал тяжеленную цельнодеревянную дверь ногой, боец получал при этом увесистый удар всей плоскостью двери. А вот какой стороной поставить бойца, лицом или задницей, зависело от тяжести его проступка и настроения прапорщика Лютого. Надо быть умнее – я заснул.

Следующий день отличался от предыдущего только тем, что во второй половине дня много занимались текстом присяги, сидя. Многие из Казахстана и язык плохо знали, а некоторые вообще вряд ли в школе учились. За день до этого еще приехало пополнение, человек двадцать из Чечни. Держатся особняком. Наверное, подумал я, это потому, что язык уж очень плохо знают, на русском практически не разговаривают. Да еще в этот день всем парадки выдали, вернее заготовку парадки. Надо было потратить как минимум часа три для того, чтобы сделать из этой заготовки парадную форму одежды, в которой и перед родными показаться не стыдно. Так что вышло и нам облегчение, хоть и было душно в ленкомнате и в бытовке, так хоть не под палящим солнцем на плацу.

Всё это время мы с Серегой не расставались, но если спросить, то свободной минуты и пяти слов сказать друг другу не было.

Да и не до разговоров – мы Родину защищали!