20

Главное сейчас – разбудить протозида. Разбудить и отправить к квазару Шансон. Возможно, не отвлекись в свое время один из протозидов на спасение пилота Роули – там, под объектом 5С 16, протозидам удалась бы их попытка уйти в другой мир.

Разбудить… Да… Но уже через час Хенк вынужден был признать тщетность своих попыток. Протозиду не хватало массы. Атомы, выбитые из его облачного тела звездным ветром квазара, давно рассеялись в пространстве. Тарап-12 отстоял слишком далеко, да и некогда было искать случайную пылевую тучу.

Это была катастрофа.

«Это я убил протозида, – сказал себе Хенк. – Один из протозидов спас меня, Роули-Хенка, там, под объектом 5С 16, а здесь – я убил протозида. И подверг опасности всю их расу. Без потерянной массы они не смогут коллапсировать квазар, все опять закончится взрывом».

Молчание Шу подтверждало догадку Хенка.

– Сколько у нас времени?

– Двадцать один час, – бесстрастно сообщила Шу. – Тринадцать из них потребуется протозиду на путь к квазару.

– Можем мы выйти на связь с Тарапом-двенадцать? Где-то там застряли пылевые тучи, перегоняемые Хансом.

– Это ничего не даст, Хенк. Они не успеют.

– А вблизи? Есть что-нибудь вблизи?

– Ничего, Хенк.

– Свяжи меня с Симмой.

Передав Шу новые данные для расчетов, Хенк устало повернулся к экрану. Изображение дергалось, смещалось, но он сразу узнал Челышева.

– Слушаю вас, Роули.

– Вы уже связались с Землей?

– Да. Иначе я обратился бы к вам как к Хенку.

– И там в саду… Там цветет белая роза?..

– Да, Роули. Ее вырастил Хенк, ваш брат. Мы думаем, что протозиды, спасая вас у объекта 5С 16…

– Я знаю, Петр.

Челышев помолчал.

Глаза у него покраснели, – видимо, последние сутки он совсем не спал.

– Что вы собираетесь предпринять, Роули? Вернетесь на Симму? «Лайман альфа» может нам пригодиться…

– Я не вернусь на Симму, Петр.

– Что ж, я допускал такую возможность, – одними губами выговорил Охотник.

– Почтовая ракета, она пришла, Петр? – Хенк торопился.

– Как всегда. Вчерашняя.

– А роботы? Они встречали ее с оркестром?

– Традиции на Симме неизменны.

– Как вы хотите распорядиться ракетой?

– Сейчас мы загружаем в нее архив и собираемся туда же…

– Отмените эту операцию, Петр, – перебил Охотника Хенк. – Ракета понадобится мне.

«Он сошел с ума! – услышал Хенк голос диспетчера. – Эта ракета – наш единственный шанс!»

– Слушайте внимательно, Петр, у нас слишком мало времени, – повторил Хенк. – Отмените загрузку почтовой ракеты, она срочно нужна мне. Она нужна мне прямо сейчас! Ожидаю ее в четвертом квадрате.

– Ну-ну, Роули, – не понял Хенка Охотник. – К чему эта истерика? У вас есть «Лайман альфа».

Хенк выругался и повторил координаты.

– Я записал ваши координаты, Роули, – кивнул Челышев. – Но вряд ли мы сможем ими воспользоваться. Боюсь, Роули, пространство с такими координатами скоро вообще перестанет существовать.

– Ну-ну, Петр… – передразнил Хенк. – Срочно разгружайте ракету. Мой защитный костюм не рассчитан на мощность квазара, хотя несколько часов я, наверное, смогу выдержать. «Лайман альфа», Петр, пойдет на компенсацию потерянной массы протозида. Дальше все будет зависеть от того, успеет ли он догнать свою расу.

– Вы отпускаете его, Роули? Но ведь этим вы предаете наши миры!

– Нет, Петр, этим я спасаю миры. И наши, и чужие. Потеря даже одного протозида приведет к взрыву квазара. А если протозиды соберутся все, их массы хватит на то, чтобы коллапсировать квазар.

– Вот как? – Охотник умел схватывать проблему мгновенно. – Этот шанс… Вы думаете, он реален?

– По крайней мере, он единствен.

Не оборачиваясь, Хенк ткнул клавиши операторов.

Цифры его утешили. Пожалуй, можно было обойтись массой и чуть меньшей, чем масса «Лайман альфы», но не тащить же на Симму штурманское кресло или какой-нибудь генератор.

– Готово, Шу?

– Да.

Голос Шу был сух.

– Мне очень жаль, Шу, – сказал Хенк. – Поверь, мне правда жаль. Будь у меня выбор, я отправил бы в огонь себя.

– Я знаю, Хенк, – ответила Шу.

Хенк готов был заплакать:

– Я отдаю тебя протозидам, Шу, но, видит космос, мне не хочется этого.

– Я знаю, Хенк.

Экраны почти погасли.

Почти всю энергию забирал сейчас Преобразователь.

– Сними шляпу, Хенк, – вдруг неожиданно напомнила Шу.

Хенк вздрогнул. Наверное, впервые Шу употребила это слово впопад. Но на улыбку у него уже не хватило сил.

– Нас разделит Стена, Шу.

– Стены не всегда разделяют, Роули.

Впрочем, это произнесла не Шу, это произнес Охотник.

– Отключайтесь, Петр! Отключайтесь!

Но прежде чем связь прервалась, Хенк еще услышал:

– Роули! Роули! Держитесь Стены! Мы найдем вас по тени!

Перед самой вспышкой, перед тем как катапульта выбросила его в пространство, Хенк успел подумать: «Челышев ошибается. Квазар Шансон превратится в черную дыру, и никто не увидит никакой тени».

Хенка развернуло лицом ко Вселенной.

Он видел мириады миров и облегченно вздохнул: «Звезды продолжают светить».

Он попытался рассмотреть протозида, но там, где еще минуту назад неслось над пылевым облаком длинное упрямое серебристое веретено «Лайман альфы» с рогоподобным выступом на носу, уже ничего не было. Шу дала полную мощность, и корабль отбросило на много световых лет. «Они должны успеть». Хенк подумал – они, а следовало, наверное, подумать – он, потому что и протозид, и корабль, и то, что он всегда называл Шу, было сейчас единым организмом. Полумертвый, окоченевший, изнемогающий от непосильной усталости древний организм вслепую плыл сейчас по невидимым следам своей столь же уставшей расы. Зато теперь Хенк был уверен: протозид придет вовремя, трагедия объекта 5С 16 не повторится. И еще он был уверен: новый мир для протозид состоится, и не в ущерб существующим.

Он заставил себя развернуться лицом к Стене и увидел тень.

Благодаря какому-то странному эффекту его собственная тень напомнила Хенку розу. Точнее, силуэт розы. Только та роза в саду была белая. И еще Хенк увидел квазар Шансон. Грандиозный голубой выброс квазара упирался прямо в стену тьмы. Пульсирующий свет бил в фильтры защитного костюма, яростно преломлялся в отражателях, но теперь Хенк ничего не боялся. Дело не в почтовой ракете, которая должна была его отыскать. Если даже он, Хенк, исчезнет, если даже исчезнет квазар Шансон, если исчезнут протозиды, мир все равно останется. Останутся арианцы, останутся цветочники, останется океан Бюрге, останется человечество.

Останется весь этот необъятный и такой хрупкий мир.

Кот на дереве

Записки, публикуемые ниже, принадлежат физику-экспериментатору И. А. Угланову – расчетчику и исполнителю так называемой Малой Программы по установлению первых (односторонних) контактов с Будущим.

И. А. Угланов – доктор физико-математических наук, действительный член Академии наук СССР, почетный член Болгарской академии наук, иностранный член Академии наук Финляндии, член Американского математического общества, член-корреспондент Британской академии, иностранный член Национальной академии наук Деи Линчеи (Италия), почетный член Эдинбургского королевского общества, пожизненный член Нью-йоркской академии наук, член Брауншвейгского научного общества.

С Малой Программой тесно связаны творческие биографии писателей Ильи Коврова (новосибирского) и Ильи Коврова (новгородского). Собственно, настоящие записки посвящены юбилею этих писателей и прочитаны, как отдельный доклад, 12 сентября 2011 года в Женевском дворце наций перед участниками Первого Всемирного форума любителей книги.

Сокращения в тексте связаны с деталями чисто техническими и сделаны самим автором.

1

Уважаемые коллеги!

Уважаемые дамы и господа!

Вас интересует, почему молчат наши всемирно признанные прозаики – Илья Ковров (новосибирский) и его однофамилец Илья Ковров (новгородский)? Не повторяется ли на наших глазах тягостная история Джерома Дэвида Сэлинджера, не на один десяток лет спрятавшегося от людей в Корнише, крошечном городке штата Нью-Хэмпшир? И не связано ли молчание писателей с их участием в известном научном эксперименте?

Готов ответить.

2

В своем выступлении я буду говорить в основном об Илье Коврове (новосибирском).

Это не потому, что работы моего друга кажутся мне более значительными, чем работы его новгородского коллеги. Просто мы родились в одном селе, вместе выросли, учились в одном вузе и многие годы живем в соседних квартирах большого дома в новосибирском Академгородке.

Страсть к преувеличениям, черта для писателя не самая скверная, но, признаюсь, меня, любящего ровное течение мыслей, выходки Ильи Коврова (новосибирского) удивляли еще в детстве. То он видел летающую тарелку над рекой. (Конечно, в вечернее время, и рядом никого не было.) То собака соседа, всегда сидевшая на цепи, проваливалась под землю и исчезала на глазах. (Понятно, на глазах самого Ильи.) Ну и все такое прочее, не хочу перечислять.

После школы наши пути на некоторое время разошлись, и встретились мы, уже достигнув каких-то результатов. Правда, к тому времени книги Ильи Коврова читал весь мир, а я оставался безвестным физиком, хотя и добился впечатляющих результатов в работе над созданием так называемой Машины Времени, широко известной сейчас по аббревиатуре МВ.

Возможно, вам покажется странным, но я, в отличие от многих своих сверстников, никогда не мечтал о перемещениях в пространстве. Некая созерцательность, присущая мне с детства, и травма, полученная во время одного из экспериментов, надежно привязали меня к кабинету. Правда, в детстве я не раз принимал участие в вылазках на бескрайние болота, тянувшиеся за нашим селом. Илья, наш приятель Эдик Пугаев и я, закатав штаны, забирались в самые хмурые места болот, и мне невдомек было, что известный специалист по обоснованию математики Курт Гёдель уже создал остроумную модель мира, в которой отдельные локальные времена никак не увязываются в единое мировое время. Но позже, начав работу, приведшую к созданию MB, я опирался как раз на воззрения Гёделя. В частности, на то его утверждение, что мировая линия любой фундаментальной частицы всегда открыта таким образом, что никакая эпоха ни в какие времена – никогда, никогда, никогда – не может повторно проявиться в опыте предполагаемого наблюдателя, привязанного к конкретной частице. Но могут существовать (и наверняка существуют) другие временеподобные, но замкнутые кривые. То есть в мире, смоделированном Куртом Гёделем, все-таки существует возможность путешествий во времени. Впрочем, совсем не обязательно объяснять вам технические и философские принципы устройства MB. Моя цель – ознакомить собравшихся с причинами, заставившими двух знаменитых писателей замолчать так надолго.

3

Село, в котором мы выросли, лежало далеко от других населенных мест.

Прямо во дворы вбегал темный мшистый лес. А за поскотиной начинались болота, на которых мы охотились на крошечных, юрких, безумно вкусных куличков. Позже, когда мы с Ильей перебрались в столицу Сибири, куличков этих подчистую вымели при тотальном осушении болот. Там, где шумели на ветру ржавые болотные травы, раскинулись теперь скудные поля и огороды. А последнюю парочку длинноносых куличков, говорят, подал на свадебный стол наш бывший приятель Эдик Пугаев. «Знай наших! – будто бы сказал он счастливой невесте. – Таких птичек больше нет на Земле. Такой закуси не найдешь даже у арабских шейхов».

А ведь мы выросли на тех куличках.

Сразу после войны жизнь была скудной, подножный корм никому не казался лишним. За куличками охотились многие, но у Эдика Пугаева было огромное преимущество перед всеми.

Он имел ружье.

Старое, обшарпанное, часто дававшее осечки.

Зато каждый удачный выстрел приносил Эдику (в отличие от наших жалких волосяных петель) столько птиц, что Эдик мог даже приторговывать добычей, ибо уже тогда вполне самостоятельно дошел до известной истины, высказанной когда-то Платоном: человек любит не жизнь, человек любит хорошую жизнь.

Для нас с Ильей, людей без ружья, хорошая жизнь ассоциировалась с книгами.

У местного грамотея-кузнеца дяди Харитона я выкопал «Историю элементарной математики», написанную Кеджори, и книжку, автор которой остался мне неизвестен, поскольку обложка и титул были давно утрачены. Впрочем, название я помню. «Как постепенно дошли люди до настоящей математики». Не знаю, где добыл дядя Харитон эти бесполезные для него книги, но если говорить о некоей причинности, то именно они в немалой степени вывели меня в будущем на проблему MB.

А Илья обожал Брема.

И оба мы отдавали должное ружью Эдика.

Шестнадцатый калибр – не шутка. В ствол входили три наших тощих, сложенных щепотью перста, вот какой ствол. Один выстрел – и птиц хватало на целый обед! Тем более что стрелять Эдик умел. Но умел и характер показывать.

Вот, скажем, появилась у Ильи новая кепка.

Конечно, это интересовало щербатого Эдика. Он не терпел чужих вещей, тем более новых. Презрительно кривя губы, он посоветовал Илье вывозить кепку в грязи. Новая вещь, пояснил он, здорово сковывает человека. Если, скажем, он или я провалимся в трясину, новая кепка Ильи может нас погубить. Ведь, прежде чем броситься нам на помощь, Илья запаникует, начнет срывать с головы новую кепку, вешать ее на сучок дерева, а значит, потеряет драгоценные секунды. «Слышь, Илюха, – презрительно добавил Эдик, играя латунной гильзой. – Давай на спор. Ты бросаешь свою кепку в воздух, а я стреляю. Если попаду, ничего с твоей кепкой не сделается – дробь у меня мелкая. А вот если промажу, вся сегодняшняя добыча ваша».

Предложение выглядело заманчиво.

По знаку Эдика Илья запустил кепку как можно выше.

Планируя и крутясь, она пошла к земле, и тогда Эдик выстрелил. К ногам Ильи упал козырек, украшенный по ободку лохмотьями. «Кучно бьет», – сказал я, стараясь не смотреть на Илью. А Эдик сплюнул: «Не дрейфь! Замажешь дырку чернилами».

Спрятав в карман то, что осталось от новой кепки, Илья молча зашагал к болоту. Он изо всех сил хотел показать, что спор был честный и никакой обиды он в сердце не затаил. Но кажется мне почему-то, что именно в тот день Илья впервые осознал, какую страшную опасность несет обшарпанное ружье Эдика для всего живого. «Я отказываюсь от охоты, – в тот же день заявил он. – Отказываюсь раз и навсегда». – «Да почему?» – удивился я. «Да потому, что скоро мы съедим всех наших куличков». – «Тоже мне! – фыркнул Эдик. – Этих куличков, как мошкары». – «Бизонов в Северной Америке было еще больше, – отрезал будущий писатель. – И мамонты паслись в Сибири на каждом лугу. Где они теперь?» – «Это я, что ли, перестрелял их?» – «Вот именно!»

Илья не только отказался от охоты.

Он еще завел специальный альбомчик, куда терпеливо вносил все данные об исчезающих и уже исчезнувших видах, когда-то или сейчас обративших на себя внимание эдиков. Так он сам говорил. Это его определение. Человек с ружьем – эдик. Бизоны, птица изунду, гривистая крыса, газель Гранта, коу-прей из Камбоджи, ленивцы Патагонии, – сам того не понимая, Илья создавал аналог будущей Красной книги. Я пожимал плечами: «Ну, татцельвурм или квагга, это понятно. Но зачем ты внес в список наших болотных куличков?»

Илья отвечал одно: «Эдик…»

«Человечество склонно недооценивать эдиков, –