В Доме ученых царило оживление. Международный симпозиум по информационным системам закончился, сибиряки и киевляне, москвичи, питерцы, иностранцы – все смешались. Это был не банкет, скорее товарищеский ужин. Многие улетали уже сегодня, шло активное братание.
Из крайней кабины нам помахал рукой тучный Ван Арль.
– Подойдем?
– Черные шаманы. Инфернальный мирок. – Ия осмотрелась. – Но нельзя не подойти, все другие места заняты. – Ей явно было скучно. – Я знаю все, что они могут сказать.
За столиком Ван Арля сидел доктор Бодо Иллгмар, прилично, кстати, поддавший.
«Он похож на того алтайского козла, – негромко шепнула Ия. Она могла бы говорить вслух, так галдели в зале, но почему-то предпочитала шептать. – Тоже весь в плесени. Терпеть его не могу».
«У того только рога были заплесневелыми», – вступился я за козла.
«А этот заплесневел весь – от рогов до копыт».
«Подержи его за бороду», – шепнул я и испугался. Ия вполне была способна на такое.
Почувствовав мой испуг, Ия улыбнулась:
– Можно к вам, господин Иллгмар?
– О! – Доктор Бодо Иллгмар смешно потряс козлиной неопрятной бородой. Его бледные руки, выложенные на столик, были разрисованы бледными прихотливыми бесформенными пятнами экземы. Он даже привстал. – Мы ценим внимание.
Ия шепнула мне: «Он ненавидит оперу». Почему-то ей было смешно, она даже подмигнула Ван Арлю, и тучный голландец расцвел. Впрочем, голландца все время отвлекали киевляне из соседней кабины.
«Австриец почти в кондиции, – шепнула Ия. – Скоро он нам споет».
«Он же не любит оперу?»
«Человек соткан из противоречий».
Ия снова подмигнула Ван Арлю:
– А Роджер Гомес? Почему он не с вами? Я привыкла видеть всех в общей компании.
Ответил Ван Арль, поскольку доктор Бодо Иллгмар, активно выразив благодарность за наше внимание, внезапно впал в мрачность.
– Роджер Гомес – личный друг доктора Юренева, – разъяснил нам Ван Арль. – Доктор Юренев после своего блистательного доклада не появлялся на симпозиуме и даже не освятил своим присутствием его закрытие. Это огорчило всех. Роджер Гомес, как личный друг, отправился разыскивать доктора Юренева. Он уже бывал у доктора Юренева, у него с собой хороший ямайский ром. Он хочет преподнести доктору Юреневу презент.
Я обеспокоенно взглянул на Ию.
– Вот и хорошо, – улыбнулась она. – В квартире доктора Юренева сейчас должны переставлять мебель, так что дело Роджеру найдется. Он спортивный мужчина.
– Они же напьются, – пробормотал я, глядя на Ию.
– Роджеру еще надо разыскать его.
– Бедный Роджер.
– Не жалей. Он не так беден, как тебе кажется.
Мы помолчали. Доктор Бодо Иллгмар неожиданно звучно прочистил горло. Ван Арля вновь отвлекли киевляне. Ия шепнула: «Это даже хорошо, если Гомес разыщет Юренева. – Ия смешно свела брови. – Юренев здорово устает, ему надо встряхнуться. Знаешь, одно время сразу после экспериментов Юренев брал такси и уезжал на железнодорожный вокзал».
«Подрабатывал?» – хмыкнул я.
«Оставь. Ему никогда не надо было подрабатывать. Думаю, он ездил на вокзал для того, чтобы напоминать себе о людях. Мне кажется, Юренева мучило чувство вины».
«Вины?»
Ия отвела глаза: «Потом это кончилось. Он подрался с цыганами. Никогда не говорил, что он там не поделил с этими цыганами, но с тех пор перестал убегать от нас».
Ваша свобода не столь уж благостна, подумал я.
Доктор Бодо Иллгмар, отхлебнув из фужера, вдруг встал во весь рост и, раздув грудь, взял первую ноту.
Зал загудел и замер.
Сухой, тощий Иллгмар странным образом оказался преисполненным истинной страсти. Он похотливо поглядывал на Ию и пел.
И пел очень неплохо.
Но Ия шепнула: «Какая тоска».
«О чем ты?»
«Разве ты не видишь? Мы в пещерах. Мы ничего не можем. И по слабости своей считаем все это жизнью».
«А какой она должна быть? Мы же всегда живем только в сегодня».
«А нужно жить в завтра! В завтра!»
«Не вздумай заплакать, – шепнул я. – Говори что хочешь, пей, даже напейся, только не вздумай заплакать. А лучше объясни, как все это у вас получается. Как можно прикурить прямо из воздуха? Ты тоже умеешь?»
«Так, кое-что, – неохотно ответила Ия, успокаиваясь. – Ты сам этому научишься. Тебе от этого не уйти».
Она напряглась, и наполовину опустошенный фужер доктора Бодо Иллгмара вдруг сам по себе развалился на две части.
Доктор Бодо Иллгмар оборвал пение и сказал по-русски:
– Какая неловкость.
Зал загудел с еще большей силой.
Доктор Бодо Иллгмар вновь впал в мрачность.
Ван Арль живо беседовал сквозь решетку, разделяющую кабины, с киевлянами.
Ия взяла меня за руку. Она хотела выговориться. У Юренева, понял я, все началось в вагоне поезда Бийск – Томск. Юренев возвращался с Алтая злой, стояла непроглядная ночь, залитая тусклым осенним дождем. При сумрачном свете он слышал за стеной купе женский плач, вопли ребенка и мужской голос, кроющий все матом.
Безнадежность.
Юренев лежал на верхней полке и пытался понять, как мы доходим до этого. Он чуть с ума не сошел, пытаясь понять, что мешает нам быть людьми.
Грязь – наконец понял он. Человек полон грязи, он не может не запачкаться среди подобных себе, а запачкавшись, чаще всего сразу сдается. Было бы славно научиться прочищать людям мозги. Прочищать в буквальном смысле. Вымывать из человека зависть, злобу, низость, униженность. Юренев страстно желал, чтобы алкаш за стеной купе заткнулся, чтобы алкаш за стеной купе раз и навсегда забыл всю гнусь, подцепленную им еще в детстве.
Юренев так желал этого, что не сразу понял: за стеной тихо.
Уснул ребенок, замолчали мужчина и женщина. Юренев тоже уснул.
Утром, уже в городе, он специально задержался на перроне. Он хотел увидеть своих ночных попутчиков. И не ошибся. На перрон вышла маленькая замученная женщина. Она вынесла на руках плачущего ребенка и две вместе связанные сумки. А потом Юренев увидел мужа – плюгавого, растрепанного. Этот муж все время оглядывался, в его бегающих глазах застыла растерянность, будто он и впрямь что-то забыл в вагоне, потерял, будто его впрямь ограбили.
– Ты думаешь, этого достаточно?
Ия усмехнулась и шепнула: «Я бы с удовольствием прочистила мозги доктору Бодо Иллгмару. Он улыбается, он любезен даже в своей мрачности, но я-то знаю, что бы он делал со мной, окажись я с ним в одной постели».
«А как быть с моими мозгами?»
Ия улыбнулась: «Они тоже засорены».
«А тот мужик из вагона? Вдруг он вообще все слова забыл?»
«Ничего. Он уже давно научился новым».
– Бабилон, – пробормотал я.
– Ладно, – засмеялась Ия. – Держи себя в руках и дай мне монетку. Я позвоню из автомата.
– Юреневу?
– Да.
В настежь раскрытые окна столовой Дома ученых врывался нежный запах теплой травы. Доктор Бодо Иллгмар окончательно впал в мрачность, голландец, извинившись, пересел к киевлянам.
– Что-нибудь не так? – спросил я Ию.
– Все в норме. Минут через сорок Юренев придет в гостиницу.
Я полез за деньгами.
– Оставь. Расплачивается пусть Иллгмар.
– Его заставят выложить валюту.
– Тебе жалко? Это же для страны.
Мы рассмеялись.
Ия смотрела на меня с нежностью и благодарностью.
Я не понимал: за что? Я сказал:
– Идем.
– А твои бывшие подружки? – шепнула Ия. – Сегодня ты их не испугаешься?
Я сказал вслух:
– Нет.
Мы рассмеялись.
Выйдя из Дома ученых, Ия подняла голову.
Ночное небо усеяли яркие звезды.
Куда уплыло странное облачко? Куда уходит энергия туго сжатой пружины, брошенной в кислоту?
Я хмыкнул. Что за вопросы? Мне ли об этом спрашивать?
– Все хорошо, – засмеялась Ия и облегченно вцепилась мне в руку.
В дверях гостиницы стоял швейцар. Увидев нас, он ничего не сказал, только выше задрал толстый подбородок: мол, можете проходить. На этаже молоденькая дежурная обрадовалась:
– Ой, вам все время звонят. Междугородняя. Женщина все плачет, говорит, вы про нее забыли.
Ия насторожилась:
– Ты кому-то давал свой телефон?
– Только Ярцеву. Наверное, ошиблись номером.
– Вы Хвощинский? Так? – Дежурная смотрела на меня во все глаза. – Фамилия ведь такая?
– Такая.
– Вот вам и звонят.
Я молча отпер дверь, впуская Ию в обжитый номер.
– У меня коньяк есть, – сообщил я ей с веселым отчаянием.
Ия кивнула.
Я плеснул в стаканы.
Куда уходит энергия туго сжатой пружины, брошенной в кислоту?..
Наивный вопрос.
Мы выпили.
– Ты ему позвонишь?
– Зачем? – устало сказала Ия. – Он сам скоро явится.
Это голос ее прозвучал устало, сама она, как всегда, оставалась свежей. Черт знает, как это у нее получалось. Я совсем было собрался спросить ее об этом, но звякнул телефон.
Голос в трубке гнусно хрипел, захлебывался:
– Чё, бабу привел? Нормально, это завсегда так!
– С кем я разговариваю?
– Тебе еще объяснять, козел плешивый!
Я повесил трубку.
– Козлом назвали, – сказал я Ии. – Почему-то плешивым.
Ия печально усмехнулась.
А на меня вдруг напала словоохотливость.
– Ты меня в копейку оценила, – пробормотал я. – Ты говоришь, я вам эксперимент сорвал. А зачем вы играли со мной втемную?
Снова затрещал телефон.
Я нехотя снял трубку:
– Слушаю.
Долгие шорохи, темный дождь, чужое дыхание. Ветер насвистывает, скука, тьма. Где это все, о боже?
– Будете говорить?
Никто не ответил.
– Не обращай внимания, – сказала Ия, кладя голову на сжатые кулаки. Она была очень красива. Туйкытуй. Сказочная рыба, красивая рыба. – Ты тут ни при чем.
И испугалась, что я неверно ее пойму:
– Нет, ты тут как раз при чем. Просто не обращай внимания.
До меня дошло:
– Вы постоянно вот так живете?
– А ты нет?
Я хотел ответить: нет. И не смог.
Полог палатки, бегущие тени, металлический птичий голос, черт побери, неузнанное лицо…
– Но так нельзя жить, – кивнул я в сторону телефона. И хмыкнул. – Интересно, как лают тебя?
– Ничего интересного.
Длинный звонок.
– Ну чё? – Голос был наглый, влажный. – Наколол дуру?
– С кем я разговариваю?
– Не узнаёт, – обрадовался неизвестный. И крикнул кому-то там рядом: – Не узнаёт, козел!
Я повесил трубку и улыбнулся:
– Опять назвали козлом. На этот раз, правда, не плешивым. И выговор искусственный. Это что? НУС?
Ия промолчала.
– Но смысл? Какой смысл?
– А какой смысл в автобусной сваре? – спросила Ия. – Тебя толкнули, ты ответил. Тесно. Все раздражает. Не поминай НУС всуе.
Я позвонил дежурной:
– Кофе, пожалуйста. И еще… Появится доктор Юренев, мы его ждем…
Положив трубку, я посмотрел коньячную бутылку на свет. Юреневу тоже хватит.
Дежурная явилась подозрительно быстро. Кофе она не варила, принесла растворимый.
– Доктора Юренева этот спрашивал… – Она покрутила кудрявой головой, вспоминая трудное для нее имя. – Гомео… Нет, Гомек…
– Гомес, – подсказал я.
– Вот точно, Гомес. Он с бутылкой шастает по коридорам, говорит, у него презент для доктора Юренева. От всех колумбовских женщин.
Я поправил:
– Наверное, колумбийских.
– Ага. От всех колумбийских женщин, говорит, презент.
Не успела дежурная выйти, снова зазвонил телефон.
– Ну что, сладко тебе? – Голос был подлый, девичий, проникающий в душу, нежный. – Шибко сладко?
– Ага, – сказал я.
– Тебе еще слаще будет, – многозначительно пообещала незнакомка и неожиданно звонко рассмеялась.
– Как думаешь, ему что-нибудь удалось? – спросил я, вешая трубку. – Разброд какой-то в природе.
Ия кивнула.
– Но чего он хотел от НУС? Как мог повторить эксперимент Андрея Михайловича, если записи практически не сохранились? И еще он говорил про какой-то запрет. Нельзя же всерьез прогнать такую сложную задачу в обратном порядке.
– Почему нельзя?
Я пожал плечами:
– Чего вы хотите от НУС?
– Точных ответов.
– Что значит точных?
– Как тебе объяснить? – задумалась Ия. – Ты спрашиваешь, например, сколько мне лет. Я называю цифру. Но может, ты хотел знать, сколько мне лет не как особи, а как представителю определенного вида? Самое сложное – это точно сформулировать вопрос, дать ясно понять, что ты хочешь именно этого и ничего другого.
– Некорректный вопрос вызывает сбои? Эффекты второго порядка, они не только компенсация каких-то действий, но и плата за неточность?
Ия кивнула.
Мне стало жаль ее.
– Какого черта нужно от Юренева Гомесу? – Я хотел отвлечь Ию от мыслей.
– Распить бутылку рома. Ничего больше. Они, правда, дружат.
Она сказала это, и лицо ее неожиданно изменилось. Она даже схватила меня за руку:
– Что там дежурная говорила о презенте? Какой презент? Что еще, кроме рома? Почему от колумбийских женщин? Он же нес Юреневу ром.
Она сама дотянулась до телефона. Да, она сотрудница доктора Юренева, сказала она дежурной, и голос Ии был полон холода. Да, она имеет право задавать подобные вопросы. Ия холодно разъяснила: да, я имею право выгнать вас с работы прямо сейчас. Ни с кем не советуясь. При этом выгнать раз и навсегда, лишив даже надежды на пенсию. Не устраивает? Прекрасно. Тогда отвечайте. Что это за презент? Гомес что-то держал в руках?
Я не слышал, что отвечает Ии дежурная, но лицо Ии побледнело.
– Шарф, – сказала она мне, закончив разговор. – У Роджера Гомеса был длинный алый шерстяной шарф. «От всех колумбовских женщин».
И снова взялась за телефон.
Ей долго не отвечали, потом ответили.
– Ты? – спросила Ия бесцветным голосом. – Почему ты дома?
Юренев отвечал так громогласно, что я слышал почти каждое его слово.
Я же не один, громогласно ответил Юренев. Меня Роджер Гомес по дороге перехватил. Юренев хищно хохотнул, и я представил, как он там счастливо и изумленно моргает. Присутствие Роджера – условие больше чем достаточное, правда? Юренев счастливо всхрапнул, совсем как лошадь, похоже, ему там с Гомесом здорово было хорошо. Хвощинский с тобой? Вас тоже двое? Юренев не к месту заржал. Сейчас мы с вами воссоединимся.
О проекте
О подписке