Глава 3. У прокурора

13 ДЕКАБРЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК. 14.10.

Из кабинета вышла секретарь-референт Зоя Ивановна Опалева. Она подошла к женщине, сидевшей неподалеку от двери. Женщина встала, с надеждой глядя в глаза Опалевой.

– Не примет, да?

– Успокойтесь, пожалуйста. Все в порядке: прокурор вас примет… В порядке исключения. Но, прошу вас, покороче: у Семена Семеновича сегодня чрезвычайно напряженный день. В вашем распоряжении только десять минут.

– Так… мне можно?

– Проходите, пожалуйста, – однако тут же спохватилась. – Одну минуточку: сумочку – оставьте здесь. Не беспокойтесь, никуда не денется.

Посетительница вошла. Опалева за ней плотно прикрыла дверь. Посетительница в нерешительности остановилась. В глубине кабинета, за огромным столом сидел Тушин, и что-то быстро-быстро писал на лежащем перед ним листочке.

– Здравствуйте.

Тушин поднял голову, снял очки, встал, вышел из-за стола и пошел навстречу женщине.

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, – прокурор проводил под локоть женщину до стула, выдвинул его и предложил. – Присаживайтесь, – сам же вернулся на свое место. – Ну-с, слушаю вас.

Тушин, как бы глядя на только-только проделанные им манипуляции со стороны, недоумевает: «С чего бы? С какой стати расшаркиваюсь перед этой… Наверняка же станет сейчас канючить насчет „невинно осужденного сыночка“ и просить вмешательства в судьбу ее несчастненького».

– Я – Чудинова… Нина Викторовна… Из Нижнего Тагила… У себя я всех обошла, но…

Тушин мгновенно поскучнел: похоже, подумал он, интуиция не подвела и он зря расшаркивался. Тушин на глазах помрачнел.

– Пожалуйста, в двух словах – о существе вашего дела, Нина Викторовна.

– Извините… волнуюсь… Девятого октября, утром наш сын Чудинов Сергей Иванович… Сереженька наш ушел в школу и не вернулся. Ждали до ночи. Мы с мужем ночью обратились в райотдел милиции, оставили заявление. Тамошний милиционер легкомысленно, как я считаю, отнесся к нашему заявлению. Стал говорить, что парень набегается и вернется; что через три дня, если не будет изменений, будет объявлен федеральный розыск; что без труда беглеца найдут в каком-нибудь приемнике-распределителе…

– Нина Викторовна, не следует обижаться на сотрудника милиции. Потому что зачастую так именно и бывает.

– Возможно. Но нам не легче. Надеюсь, вы – отец и должны понять нас, родителей, каково нам… Моя мама, без ума любившая внука, скончалась от инфаркта: сердце не выдержало, – по щекам женщины невольно потекли слезы. Она достала платок и стала вытирать. – Извините…

– Ничего-ничего, я вас понимаю… Продолжайте, пожалуйста.

– Мне, собственно, больше и сказать нечего.

– То есть?

– Хожу по всем. Везде говорят одно и то же: ищем, мол. Но я не могу понять: человек – не щепка, как можно не найти?! Не может человек исчезнуть, не оставив никаких следов. Столько дней прошло…

– К сожалению, я вас должен разочаровать, – прокурор покачал головой и вздохнул. – Полгода назад в центральном гастрономе Екатеринбурга мужчина семидесяти двух лет скончался от разрыва сердца. При нем не нашлось ни вещей, ни документов. Похоронили, как неопознанного. А что делать? Все усилия по установлению личности не увенчались успехом. И это не единичный случай. Только за этот год в качестве неопознанных похоронено двенадцать человек.

– Вы… хотите сказать, что и Сереженьку?..

– Нет-нет, я этого не говорю в отношении вашего сына. Я просто говорю: есть проблема. Цивилизованность нашего общества такова, что… Россия – единственная страна, где до сих пор не внедрена всеобщая дактилоскопия населения. В январе мы (в качестве пока идеи, конечно) затеяли в прессе разговор на эту тему. Знаете, какой визг подняли правозащитники? Мол, грубое нарушение прав личности. А ведь это вранье, грубый обман общества. Англия, где намного больше заботятся об охране прав человека, уже более ста лет назад внедрила всеобщую дактилоскопию населения, причем не добровольную, а обязательную. И ничего! А у нас – вопят, как будто людей собираются резать. Проблема-то вновь зависла.

– Дактилоскопия – это что? – спросила Чудинова, не понимая ничего из того, о чем говорит прокурор.

– Дактилоскопия – это отбирание и хранение отпечатков пальцев.

– Зачем?

– Отпечатки пальцев человека – это в тысячу раз надежнее самого надежного документа. Их, то есть отпечатки, нельзя исправить, нельзя устранить. Двух одинаковых отпечатков не существует в природе и не может никогда существовать. Существовала бы и у нас всеобщая дактилоскопия – никого бы не смогли похоронить неопознанным.

– Что, и после смерти…

– Да, и после смерти человека по отпечаткам пальцев можно установить личность. У нас тоже отбираются и хранятся отпечатки пальцев, но только от лиц, проходящих по уголовному делу… Впрочем, это наша проблема и вас она не касается. Скажите, по факту исчезновения сына было возбуждено уголовное дело?

– Кажется, что-то такое было… Кажется, сейчас дело сдано в архив… Нет-нет, точно не знаю. Нас об этом не ставят в известность.

– Ну, нет, Нина Викторовна: если бы дело было прекращено, то вас бы в обязательном порядке проинформировали письменно. Так что, судя по всему, дело где-то лежит в числе «глухарей».

– «Глухарей»?

– Извините, Нина Викторовна, за профессиональный жаргон… Итак, я все понял. И вам скажу вот что: если дело и в самом деле производством прекращено, то это решение я отменю. Если нет, то вполне возможно, что дело наша прокуратура возьмет в свое производство. Во всяком случае, дело будет мною взято под личный контроль – это я вам обещаю, – Тушин нажал на какую-то кнопку, и услышал голос секретаря-референта. – Пожалуйста, дайте возможность гражданке Чудиновой написать заявление, и потом положите лично мне на стол, – прокурор щелкнул клавишей и повернулся к посетительнице. – Мы найдем вашего сына, обязательно найдем! Во всяком случае, не будем терять надежды, хорошо? Я искренне вам сочувствую.

Насколько искренен сейчас Тушин? Он, в самом деле, сочувствует посетительнице или притворяется? Он и сам, наверное, не смог бы ответить на все эти вопросы. Ясно лишь одно: ведет себя сейчас прокурор области не по чину. Что такого особенного в жалобе посетительницы, которую, кстати, видит впервые? Пропал и не подает вестей мальчишка? Но разве в области это единичный и потому уникальный случай? Естественно, нет, а потому дело это по чину прокурору района, но никак не ему, прокурору области, государственному советнику юстиции второго ранга.

Чужая душа – потёмки, а тем более душа Тушина.

Странно все это, крайне удивительно. Прежде всего, удивлена секретарь-референт Опалёва, знающая шефа как никто другой.

13 ДЕКАБРЯ. ПОНЕДЕЛЬНИК. 17. 50.

Следователь Алексеев давно ждал вызова прокурора, так как два месяца назад подал рапорт об отставке. Ждал, но не сегодня. Сегодня – не просто понедельник, являющийся днем тяжелым, но еще и тринадцатое число. От такого совпадения ничего хорошего ждать не приходится. Признаки этого налицо: ему не сказано о причине столь экстренного вызова. На остановке «Дворец молодежи» он вышел из трамвая, перешел дорогу, прошел мимо многоэтажного дома, что на Московской, завернул за угол и направился к стоящему двухэтажному дому из красного кирпича, к прокуратуре области.

Вошел. Проходя мимо дежурного милиционера, ответил на приветствие, поднялся на второй этаж. Вошел в приемную Тушина. При его появлении секретарь-референт Опалева встала со своего места.

– Семен Семенович вас ждет.

Алексеев вошел не сразу.

– Как шеф, Зоя Ивановна? – спросил он.

– О чем вы?

– О настроении, конечно.

– Настроение у Семена Семеновича нормальное. А почему вы спрашиваете?

– Ну, вызов «на ковер»… сами понимаете… К тому же сегодня тринадцатое число и понедельник.

Зоя Ивановна улыбнулась.

– Одно могу сказать: ваши опасения беспочвенны.

– Разве вызван не по поводу моего рапорта?

– Думаю, нет.

– Ага… ясно.

Алексеев вошел. Тушин ходил по кабинету.

– Проходи, Илья Захарович. Проходи и присаживайся.

Тушин остановился возле окна. Посмотрел на улицу, где начался густой снегопад и подул сильный ветер. Потом вернулся на свое место.

– Я пригласил тебя вот по какому поводу…

– Догадываюсь, что ничего хорошего.

– И так, и нет.

– Как это понимать?

– Понимать надо так: в Нижнем Тагиле девятого октября сего года бесследно исчез подросток. Прокуратура тамошняя и милиция – не мычат, не телятся… Безобразие! – Тушин стукнул ладонью по столу. – У меня была мать подростка. Короче, я подписал постановление о принятии этого дела к своему производству.

Алексеев выразил сомнение.

– Тагильчане часто, как вы выражаетесь, не мычат, не телятся. Что, все дела забирать к себе? Им – лишь на руку. Вообще перестанут работать.

– Я тебя пригласил не за тем, чтобы выслушивать нравоучения…

– А зачем?

– Ну, и характерец же у тебя! Слово скажешь – сразу лезешь в бутылку.

– У вас есть шанс…

Тушин не дал ему продолжить.

– Я посоветовался с заместителями. Все они сошлись на том, что дальнейшее производство по этому делу ты должен взять на себя.

– Я?!

– Понимаю, что ты удивлен, поскольку привык заниматься, так сказать, «крутыми» делами, где пачки жертв, где десятки бандитов. Это же дело не из разряда престижных…

– Я, Семен Семенович, за престижностью не гонюсь.

– Отлично! Садись в электричку – и айда в Нижний Тагил.

– Что, сейчас?

– Нет, завтра… первым же поездом. Никаких от меня инструкций не будет. Сам знаешь, что надо делать в таких случаях.

– Но, Семен Семенович…

– От тебя постоянно слышишь одно и то же: «но» да «но». Хоть раз-то можешь отойти от традиции?

– Семен Семенович, я хотел сказать, что подавал рапорт и рассчитывал…

– Что я тебя так вот просто отпущу?

– Наши отношения таковы…

– Знаешь, что я тебе скажу, голубчик?

– Нет.

– Так знай: на службе одни отношения – рабочие. А все, что раньше было, – давно быльём поросло. Давай забудем и поставим на прошлом точку.

– Я думал, что всем будет лучше, если уйду.

– Думал? Плохо, значит, думал! Лучше надо думать. С кем останусь, если просто вот так стану отпускать корифеев следствия? С «зеленью»?!

– Молодежи тоже надо давать дорогу.

– Давай, прекратим дебаты? К тому же, не я окончательно решаю сей вопрос, а Генеральная прокуратура. Оттуда – пока ни гу-гу. И хорошо, что не торопятся.

– Без вас не обошлось.

– Честно? – Тушин заулыбался и хитровато подмигнул Алексееву. – Я действительно звонил в кадры и просил особо не спешить с этим. Обещали.

– Не понимаю: стаж у меня имеется, возраст шестьдесят с хвостиком, давно пора на покой.

– Ничего-ничего… Старый конь борозды не портит…

– Но пашет мелко и, главное, слишком часто спотыкается.

– Ну-ну! Не будем прибедняться. Короче говоря, повторяю еще раз: решение мною принято, менять не намерен, поэтому – шагом марш!

– Можно просьбу?

– Можно, если просьба исполнима.

– Было бы хорошо, если бы со мной выехал от уголовного розыска…

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду?

– Да.

– И кого же?