Скажу ему, что из СССР, и могу попасть впросак. Вдруг он работает на советскую разведку? Хотя внешность вроде подтверждает его слова, мне он сразу показался из «бывших». Да и имя своё я уже назвал, теперь даже если я придумаю левую историю своего появления в Новом Свете, агент НКВД по своим каналам всё равно узнал бы, кто такой Ефим Сорокин.

– Из Советского Союза, – глядя в глаза собеседнику, ответил я твёрдым голосом.

– Ого, а по какой линии?

– По уголовной.

Новый знакомый вздёрнул брови, выражая немой вопрос. Я же просто пожал плечами.

– Ну, я не сказал бы, что вы похожи на уголовника… Слушайте, если у вас есть время, давайте заглянем в одно неплохое заведение, здесь неподалёку, да и пообщаемся в более приватной обстановке. Не ресторан «Медведь» на Большой Конюшенной, где я любил бывать во времена оные, однако, смею вас заверить, вам придётся по вкусу.

«Неплохое заведение» оказалось трактиром «Русь», и по пути я понял, что трость у Вержбовского не для форсу. Он слегка прихрамывал на правую ногу, что, впрочем, не мешало ему сохранять выправку.

В трактире пока ещё не было той аляповатости в стиле а-ля рюс, свойственной эмигрантским кабакам будущего. Всё дышало дореволюционной Россией, как я её себе представлял, включая полового с прилизанным пробором и полотенцем через руку, который учтиво раскланялся сначала с моим знакомцем, которого, видно по всему, хорошо знал, а затем со мной.

– Я угощаю, – предупреждающе поднял руку Вержбовский, когда я попытался заглянуть в меню. – А относительно выбора можете положиться на меня.

Спустя пять минут на нашем столе стояли графинчик с запотевшей «Смирновской», тарелки с солёными огурчиками и квашеной капустой, блюдо с половинками варёного картофеля, посыпанного зеленью и политого топлёным маслом, тарелочка с тонкими ломтиками сала в розоватых прожилках мяса, маринованные грузди, ломти ноздреватого белого хлеба с хрустящей корочкой… Я невольно сглотнул слюну, что не укрылось от намётанного глаза Вержбовского.

– Предлагаю выпить за наше знакомство, – поднял он свою рюмку, и я проделал то же самое.

Закусив, Виктор Аскольдович закурил сигару, и только после этого перешёл к интересующему его вопросу:

– Что ж, Ефим Николаевич, не изволите ли поделиться своей историей? Начало её, во всяком случае, меня очень заинтриговало.

– Отчего же, поделюсь в общих чертах. Началось всё в Одессе, где я работал докером, хотя по жизни мне пришлось сменить немало профессий, но все они, сразу предупреждаю, были легальны. Повоевать, кстати, по молодости не удалось, я вообще человек мирный. Но только если меня не трогают. Меня или моих близких, – уточнил я. – А тут получилось, что как-то вечером мы с моей знакомой решили посидеть в кафе, где у меня и случился конфликт с группой молодых мерзавцев. Словом, за то, что заступился за девушку и слегка покалечил сына местного партийного начальника, мне присудили шесть лет лагерей. Отбывать срок отправили в Коми, а там у меня вышло недоразумение с местными блатными, кое-кого пришлось отправить на тот свет. А чтобы лагерное начальство меня следом не отправило, решился на побег. Шёл зимой через тайгу, заболел, спасибо местному охотнику, выходил на своём зимовье. А по весне отправился дальше, в Архангельск. Там пробрался на американский сухогруз и приплыл сюда, в Нью-Йорк.

– Однако… – прищурился Вержбовский, качнув головой. – Весьма, весьма занятная история. И как же вам удалось устроиться в Нью-Йорке?

– Благодаря протекции капитана сухогруза познакомился с антикваром, который держит свою лавку недалеко от Манхэттена, а ему как раз был нужен помощник. Жалованье небольшое, но на жизнь пока хватает, а там, глядишь, со временем ещё что-нибудь придумаю. А вы, наверное, уже лет двадцать как эмигрировали? – перевёл я стрелки на собеседника.

– Примерно так, – кивнул бывший офицер. – Предательство Думы и восстание большевиков не оставили выбора мне и моей семьей, как, впрочем, и многим русским людям, не захотевшим жить при новой кровавой власти. Уехав со своими близкими в Париж в тысяча девятьсот восемнадцатом, обустроив их там, год спустя я вернулся в Россию и воевал с красными на Северо-Западном фронте под знамёнами генерал-лейтенанта Родзянко. Во время наступления на Петроград был ранен, после госпиталя оказался негоден к строевой службе, вернулся к семье в Париж. В тысяча девятьсот двадцать третьем мы по примеру многих соотечественников решили искать счастья в Новом Свете. Приплыли в Нью-Йорк, обосновались в более-менее русском районе Бруклина. Оставшиеся средства удалось удачно вложить в одно предприятие, так что пока мы с женой держимся на плаву. Кстати, Александр Павлович Родзянко также эмигрировал в Америку. Здесь он возглавляет полковое объединение кавалергардов США и председательствует в отделе Союза пажей, мы периодически с ним видимся.

– А дети у вас есть?

– Да, сын и дочь. Дочь вышла замуж за мормона, – он поморщился, – уехала жить к нему в Колорадо-Сити, штат Аризона. Даже приняла их веру, так что мы с ней особенно не общаемся. А сын женился на дочери русских эмигрантов, у него в Нью-Йорке свой, как тут принято говорить, бизнес.

– А что за бизнес, если не секрет?

– Так вот этот трактир и есть его бизнес, который он три года назад открыл на паях с родителями невесты. Поэтому угощение для нас с вами ничего и не стоит. А вот и мой Андрей.

К нам подошёл вполне современно одетый молодой человек лет около тридцати, с которым мы учтиво раскланялись.

– Знакомься, сын, это Ефим Николаевич Сорокин. Будучи несправедливо обвинён, бежал из Советов в поисках лучшей доли, умудрившись добраться до Архангельска и там спрятаться на американском судне.

Мы обменялись с младшим Вержбовским дежурными фразами, после чего он снова исчез в недрах трактира.

– Ну а как вообще русские живут в эмиграции? Наверняка ведь не всем удаётся поднять собственный бизнес.

– Что делать, – вздохнул мой собеседник. – Каждый выживает как может. Но мы по возможности стараемся держаться друг друга, у нас существует даже что-то вроде кассы взаимопомощи. Если уж кому-то придётся совсем худо, ему могут из этой кассы выдать какую-то сумму, естественно, с возвратом, но без процентов – мы не банкиры. Впрочем, это касается приличных людей, потому что, к сожалению, швали среди наших соотечественников тоже хватает… Ну а как там, в России?

– В Советском Союзе. – Я преднамеренно поправил Вержбовского. – В Советском Союзе строят социализм. У богатых всё отняли и разделили между населением поровну. Хотя, как обычно бывает, если все равны, то некоторые всё же более равны, чем другие^[18]. По-моему, с революцией, конечно, перемудрили. Я вообще слышал, что её спонсировали из-за границы, но не могу утверждать этого однозначно. А тут ещё Гражданская война, разруха, из которой вроде начали как-то выбираться.

– В наших эмигрантских газетах пишут, что большевики своих же сажают. Это правда?

– Есть такое, поговаривают, что товарищ Сталин решил почистить партийный аппарат от старой гвардии. Думаю, типов вроде Троцкого можно бы и зачистить, но, к сожалению, до кучи под гребёнку попали и невинные люди. Сначала Ягода переборщил, затем Ежов взялся за дело засучив рукава. С другой стороны, на то, чтобы реализовать грандиозные проекты вроде Беломорско-Балтийского канала, нужны огромные людские ресурсы. Нанимать сотни тысяч людей и платить им деньги – слишком невыгодно. Легче взять крепкого мужика по ложному доносу и отправить его на стройку канала или Днепрогэса, чтобы пахал за похлёбку и кусок хлеба. Понятно, это бесчеловечно, но в руководстве партии другого выхода не видели. Зато потомки будут вспоминать безвестных строителей с благодарностью, пользуясь плодами их трудов.

– Вы думаете, советская власть – это надолго?

Хм, уж кому, как не мне, знать, что СССР закончит своё существование в декабре 1991 года. И это при том, что подавляющее большинство населения страны проголосовало за сохранение страны. Но Ельцин с подельниками по Беловежской Пуще решили по-своему.

– Не знаю, – уклончиво ответил я, – может, и надолго. Правда, в ближайшее время следует ждать серьёзных испытаний. Гитлер спит и видит, как войска вермахта маршируют по Красной площади.

– Да, я читал, что германские нацисты готовятся чуть ли не к мировой войне. Однако хочется надеяться, что они не отважатся на самоубийственный шаг, поскольку против них выступит весь мир… Слушайте, а что вы делаете сегодня вечером? – вдруг огорошил меня вопросом Вержбовский.

Вот те раз, на свидание, что ли, приглашает? Да вроде бы с виду не из таких.

– А вы с какой целью, простите, интересуетесь? – процитировал я, пусть и не дословно, кота Матроскина.

– Хочу пригласить вас выступить на одном из наших вечерних собраний, пусть и остальные услышат вашу историю.

А, вон оно что! Чёрт, мне такая известность совершенно ни к чему, и так уже засветился порядочно. А он ведь по-любому проговорится в кругу своих знакомцев. Или попросить его, как офицера, дать обещание держать язык за зубами?

– Спасибо за приглашение, но, знаете, я пока воздержусь. Не хочу вас обидеть, однако я пока ещё пребываю в стране инкогнито, не имея эмигрантского статуса, и лишние слухи, которые могут пойти после участия в собрании, могут дойти до чужих ушей. Сами знаете, то, что знают двое, знает и свинья. Поэтому хотел бы взять с вас слово русского офицера не распространяться пока насчёт моей персоны.

– Что ж, извольте! Даю слово и офицера, и дворянина, что, пока вы сами того не захотите, ваша история останется между нами. Андрей также будет держать язык за зубами.

– Спасибо, – поднимаясь, совершенно искренне поблагодарил я подполковника. – Очень рад нашему знакомству, и спасибо за прекрасное угощение, а теперь я всё же вынужден откланяться. Дела, знаете ли.

– Конечно, конечно, не смею вас задерживать. Но всё же вы не пропадайте, потому что мы, русские, ещё раз повторюсь, должны держаться друг друга. А вы вроде человек приличный.

Из Бруклина я отправился прямиком к Изе Шмейхелю, к которому уже несколько дней думал явиться за решением одной проблемы. У фотографа и поинтересовался, можно ли как-то увеличить маленькое фото моей знакомой девушки, оставшейся в СССР. Шмейхель покрутил фотокарточку в руках и заявил, что не видит особых сложностей. Только, конечно, чёткость кадра будет не такой резкой, как на маленькой фотографии.

То, что получилось, было, конечно, не идеально, но вполне приемлемо. Фото Вари я облёк в недорогую деревянную рамку, которую у Изи и приобрёл, и поставил дома на тумбочку, рядом с кроватью, под матрасом которой уже по привычке хранил револьвер. Чтобы наган пребывал в норме, купил в оружейном магазине набор для чистки оружия. Не хватало ещё, чтобы в решающий момент, если таковой когда-то случится, что-то внутри заклинило.

Мне не было нужды приходить на работу каждый день. Антиквару не требовалась охрана в магазине, он просто периодически давал мне какие-то задания, чтобы самому не отлучаться со своего рабочего места. Например, однажды я отправился в соседний Провиденс, где принял участие в аукционе, о котором старик узнал из газеты. Там же указывались и основные лоты. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, какая именно вещь его интересует: это был набор жанровых статуэток из мейсенского фарфора XVIII века. Сам он не мог поехать – была суббота, следовательно, Шаббат. В начале торгов я предложил за набор сначала сотню баксов, а в итоге пришлось выложить сто пятьдесят – эту сумму никто не рискнул перебить. Антиквар выдал мне двести на крайний случай, так что полсотни, можно сказать, я ему сэкономил. Перед Лейбовицем я отчитался соответствующим чеком, хотя антиквар и не настаивал на подобной мелочи.

Антиквар назначил мне повременную оплату в размере пятидесяти долларов в месяц. Тридцать долларов, как уже было указано выше, я платил за квартиру, причём в квартплату входили и коммунальные услуги: газ, вода и канализация. Таким образом, на еду, одежду и прочие мелочи у меня оставалось двадцать баксов. Для нормальной жизни этого было мало, поэтому поневоле приходилось тратить из суммы, выданной мне Лейбовицем после поездки в Лос-Анджелес.

Например, мне нужно купить второй костюм, менее презентабельный. Просто штаны и пиджачок, ну и недорогую сорочку с кепкой. Без головного убора в этом времени никуда, его отсутствие считалось признаком дурного тона. Хотя по такой погоде я не отказался бы от майки, шорт и кроссовок. Но, во-первых, шорты и уж тем более кроссовки тут ещё не в ходу и взять их попросту негде, а во-вторых, в таком прикиде я выглядел бы белой вороной. Так и в дурдом загреметь недолго. Другое дело, если я открою своё производство и устрою «модную революцию», типа как Коко Шанель с её брюками. Но когда ещё народ начнёт адекватно воспринимать такой стиль одежды… Да и на ателье с обувной мастерской нужны приличные деньги, а у меня их, этих зелёных бумажек, уже наперечёт.

Покупка обновки в итальянском «бутике», как я назвал этот магазинчик в соседнем квартале, обошлась всего в десятку с мелочью. Но мне и десять баксов было жалко, поэтому по примеру Джо я задумался о подработке. В идеале, конечно, открыть собственное дело. Впрочем, без стартового капитала рассчитывать на это нереально, тут получается замкнутый круг. Не кредит же брать у этих самых Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров! Хоть иди грабь банк.

Эта идея пришла мне в голову утром, когда я собирался отправляться к Лейбовицу, уже одевшись в парадный костюм и нахлобучив на голову шляпу-федору. Достал из-под матраса револьвер, сунул за пазуху и, встав перед зеркалом, представил, будто вхожу в отделение банка. Выхватил из внутреннего кармана ствол и наставил на своё отражение в зеркале со словами:

– Никому не двигаться, это ограбление!

Со стороны я точно выглядел настоящим гангстером. Пожалуй, мог бы и в кино сняться, вон визитка от пресс-секретаря Уорнера до сих пор в кармане хранится.

Вот бы грабануть Федеральный резервный банк! Он-то недалеко находится, на Манхэттене. Уж сколько там и бабла, и драгметаллов – вагонами вывозить! Хотя по моим запросам и чемоданчик наличности сгодится, а для этого можно обойтись и банком помельче, тем более что для штурма ФРБ нужна целая армия.

Меня нервировало, что эта идея, несмотря на казавшийся неоправданным риск, захватывала моё существо всё больше и больше. Я понимал, что вступать в противостояние с законом слишком чревато гибелью либо в перестрелке, либо на «старой коптильне»^[19], если я случайно, не дай бог, кого-нибудь пристрелю. Ну пусть один раз пронесёт, однако вдруг выручка получится небольшой, придётся, чего доброго, ещё раз грабить. И в своей удаче я не был до конца уверен.

Как же быстро и безболезненно разбогатеть законным способом?!

Невольно вспомнился старый анекдот: «„Как вы стали миллионером?” – „Я с женой приехал в Америку с двумя центами. На них мы купили яблоки и продали их по четыре цента. Дальше мы на четыре цента купили ещё яблок и продали их за восемь. Потом умерла моя тётя и оставила в наследство два миллиона”».

Плохо, что у меня нет такой тёти. Даже если вспомнить историю моего становления как бизнесмена в постъельцинской России, то там обстоятельства складывались несколько по-другому.

Опять же, плохо, что я не умею играть на бирже. Для этого в том числе надо иметь информацию от надёжных инсайдеров, которых у меня не было. Да и вообще все эти брокерские забавы выше моего понимания. Разве что у меня хватило бы ума вложиться в акции компании, будущее которой мне точно известно. Например, General Electric или Ford. Только вот уже сейчас их акции стоят немало, много на них не поимеешь. Другое дело, если бы на дворе стояла середина 1970-х, я вложился бы в акции IBM или Apple и в ближайшие пару десятилетий стал бы миллионером. Но до тех лет ещё нужно дожить, а мне нужно обогатиться уже сейчас.