Вовка выглянув из вагона вслед за Иваном и увидев избиение, тревожно произнёс, – оба-на! Разборки какие-то.

– Угу, – согласился Иван, и тут же скинув с себя шинель, спрыгнул на перрон и кинулся на помощь девушке. Он подлетел к обидчику и ударил его кулаком в голову, тот отлетел в сторону и упал. Девушка быстро поднялась и плача отбежала, а её поверженный истязатель тут же вскочил на ноги и бросился на Ивана, схватил его за грудки и повалил на снег. В борьбе они катались по перрону с переменным преимуществом, наконец, Иван оказался сверху парня и, прижимая его коленями к земле, стал наотмашь бить кулаками по лицу. В это время к дерущимся подбежал стоявший в стороне молодой человек и сзади ловко вонзил нож в спину Ивана, тот замер, обмяк и повалился на бок, а два парня и девушка вместе убегали прочь.

Поезд тронулся, испуганный Вовка, наблюдавший за всем происходящим из тамбура, стоял как заворожённый, наконец, он сорвал стоп-кран, поезд затормозил. А Иван, лёжа на снегу, лицом вниз, представлял себе последнюю картину своего возвращения домой.

В пустой комнате на столе с объедками и грязной посудой стоял гроб, в гробу в солдатском обмундировании лежал Иван, над ним в слезах и с горящей свечкой в руках, склонилась Мария Николаевна. Иван из последних сил, приподнял голову и обратился к матери, – ну, что же вы мама, хороните меня заживо…, – после этих слов он потерял сознание и упал на спину.

Некоторое время спустя. В морг центральной больницы, вошли два патологоанатома и, деловито осмотрели несколько трупов.

– Ни фига себе «жмуриков» навезли! – возмутился один из них.

– Так же как и в прошлый раз, после нового года, – спокойно ответил второй и подошёл к одному из тел, провёл рукой над животом трупа – ну, что, здесь вот так… и вот так, – сказал он.

– Ясно, – согласился первый и спросил, – когда будем резать?

– Куда ты спешишь Коля? Расскажи лучше, как Новый год встретил?

– Весело встретил, – ответил Коля, – с трудом в себя пришёл.

– А я спокойно, сели выпили, потанцевали…

– Снова выпили, – иронично вставил Коля.

– Да нет, особо не пили, – важно ответил коллега, – хотя тесть был, вон, – он показал на труп Ивана, лежащего в стороне, – как тот…. Кстати, – возмутился патологоанатом, – этого «жмура», почему так долго не забирают!?

Коля внимательно посмотрели на Ивана, – так, сирота же, некому забрать, – пояснил он, – из детдома был, здесь в Подгорном, туда из армии и возвращался, дембель.

– Но этот детдом я слышал, осенью закрыли, – разочаровано сказал второй патологоанатом и серьёзно спросил, – он, что, теперь здесь будет жить?!

Медики засмеялись.

– Да нет, – ответил Коля, – завтра обещали зарыть уже.

– Ну, слава Богу, а то скоро завоняет…

Кладбище. Белое заснеженное кладбище и чёрные кресты. Медленно, большими хлопьями падал снег и тишина. Слышен только не весёлый крик ворон, сидящих на деревьях, однообразных крестах и оградках. Два угрюмых могильщика только что закопали гроб, утрамбовали своими кирзовыми сапожищами глину у креста и обсыпали могилу песком.

На кресте, сваренном из стальных труб, была прикреплена деревянная табличка, выкрашенная в чёрный цвет, с аккуратной надписью, белыми буквами, «Иван Гаврилович Костров 08.1978- 12.1998».

Закончив работу, мужики взяли свои лопаты и собрались уже уходить. Но тут один из них остановился, как будто бы что-то вспомнил, достал из кармана школьный мелок и на табличке, ниже дат, приписал, «Сирата». После этого могильщики закинули лопаты па плечи, как солдаты ружья, и пошли прочь.

Сияна – блюз

По дороге обратно мы рассматривали фотографии. Лена, моя жена, разглядывала их по одной и передавала мне. На снимках в основном была запечатлена Оксана – в разном возрасте. Вот Оксана в коляске, в песочнице, на велосипеде и в парке с мамой. Я вёл машину, в одной руке держал руль, а в другой – фото, которые мне передавала Лена, смотрел на них и возвращал обратно. Меня не покидало ощущение, что женщина, мама Оксаны, мне знакома или кого-то напоминает, чем я и поделился с женой.

– Ты знаешь, у меня такое впечатление, что я эту женщину где-то видел.

Лена пожала плечами.

– Оксана очень похожа на свою маму, – спокойно сказала она.

– Да, это так, – согласился я с женой, принимая от неё очередное фото. Оно было не цветным, как все предыдущие, а чёрно-белым, и на нём словно нарисованы юноша и девушка на фоне большого щита с надписью «Пионерский лагерь «Огоньки». Я спокойно смотрел на изображение пару секунд, перевёл взгляд на дорогу, снова опустил глаза на фото. И в этот момент произошло невероятное открытие: вдруг я все понял. Понял, как наше с Леной судьбоносное решение переплелось с моим неосознанным, «вытесненным» прошлым, а возможно, и было им продиктовано. В один момент яркий отрывок моей юности пролетел перед глазами: в деталях и красках, со всеми переживаниями, радостью и болью.

Двенадцать лет назад. Пионерский лагерь «Огоньки». Стадион.

Мне было 16 лет, и я стоял на воротах. Мы играли в футбол с заклятыми соперниками, победа гарантировала нам выход в финал, проигрыш – только возможность побороться за третье место. Как вы понимаете, страсти на стадионе кипели, а внутреннее напряжение сковывало: слишком большая ответственность тогда лежала на мне. При всём этом я успевал не только следить за игрой, перемещением мяча, игроков нашей и чужой команд, даже давать ценные указания, но и, время от времени, посматривать на трибуну – в одно и то же место. В этом месте стояла, а может быть, сидела, я уже точно не помню, рыжеволосая девушка, худая и высокая. До этого, три или четыре раза, мы виделись в столовой, на пляже, и всё, что я знал о ней, – это только то, из какого она отряда. Теперь она наблюдала за игрой, а значит, и за мной; осознание этого будоражило мое воображение и очень серьёзно отвлекало от игры.

И тут, я поймал себя на мысли, что совершенно не думаю о футболе, не слежу за мячом и не двигаюсь; игра идёт без меня. Попытался заострить внимание на мяче, тем более что он был где-то рядом со мной, и в этот момент колыхнулась сетка ворот; я смотрел на вращающийся мяч в своих воротах и уже чётко осознавал – я снова в игре.

– Ты что, с ума сошёл – такой мяч пропустить?! – подбегая ко мне, кричал капитан нашей команды и мой друг Вовка Ли́шин.

Всё, что я мог сделать, – это с досады отмахнуться рукой. Мне было стыдно за пропущенный мяч: перед всей командой, перед своим другом и, особенно перед ней – худой рыжеволосой девчонкой.

После матча мы с Вовкой сидели в столовой. Он продолжал меня отчитывать, а я молча, с чувством вины слушал его.

– Не понимаю тебя, – говорил он, – ты что, заболел, или тебе все до лампочки? Объясни мне, как лучший вратарь этого лагеря мог пропустить шесть голов?! Шесть! Это позор, мне стыдно людям в глаза смотреть… Мы теперь даже третье место, наверное, не сможем занять. Мы в пролете, в п-р-о-л-ё-т-е, – Вовка негромко свистнул и картинно провёл рукой над нашими головами.

Тем временем в другом конце зала появилась она, рыжеволосая и худая девчонка. Она вошла с подругами и встала в общую очередь на раздачу. Все мое внимание теперь было обращено к ней. Вовка же самозабвенно продолжал говорить о своей озабоченности прошедшим матчем и турнирным положением нашей команды. Однако, через какое-то время он, выдержав паузу, удивленно воскликнул:

– Да что же это такое? Как будто не с тобой разговариваю!

На что я кивнул:

– Угу.

– Мы в пролёте, ты это понял?!

– Да, – ответил я и снова кивнул головой. – Да.

– Шесть «банок», как можно пропустить!?

Я неосознанно помотал головой:

– Нет.

– Это как понять?

Я ещё раз кивнул:

– Да.

– Ты, видно, нисколько не переживаешь!? – возмутился Вовка.

– Нет, – машинально ответил я и, понимая, что упустил нить разговора, вопросительно посмотрел на своего друга. – Извини, что-что ты сказал?

Вовка глядел на меня в недоумении.

– Говорю, девок идём мазать? – неожиданно спросил он.

Я улыбнулся и протянул:

– Да-а!

Ночью я проснулся оттого, что кто-то схватил моё плечо и тряс его как погремушку. Я открыл глаза и испугался лица Вовки Ли́шина, всего-то в нескольких сантиметрах от моего носа, оно шептало мне:

– Так я не понял, мы девок идём мазать или нет?

– Идём, идём! – быстро и громко ответил я.

– Ш-ш, – прошипел Вовка, – разбудим всех.

Мы осторожно оделись и взяли с собой запасённую с вечера Вовкину зубную пасту. Вовкину, потому что она была нужной консистенции: не густой, не жидкой, к тому же в пластиковом тюбике, а главное, мы её специально грели на солнышке.

Выходили мы на улицу, точнее, вылезали через окно, чтобы не разбудить нашего вожатого Колю, он расположился у входа в общей спальне.

Никогда не забуду пронзительной тишины в ночном лагере, со звонким и нежным пением соловья, словно он рассказывал историю любви. А когда я поднял голову вверх, просто замер от того количества звезд, что сияло над нами.

– Эй, звездочёт, – прошептал мне Вовка, – звездами потом будешь любоваться.

Зачем мы идём мазать девок, подумал я, когда можно упасть в траву, смотреть в небо и представлять инопланетные цивилизации или ещё что-нибудь…..

– Подожди, Вовка, давай полежим, посмотрим на эту красоту. Пять минут – и пойдём.

– Хорошо, – согласился он и тут же, у аллеи, упал в траву. Я прилёг рядом с ним, на спину.

Не прошло и двух минут, послышались чьи-то голоса: две пары, беседуя, двигались недалеко от нас. Мы напряженно следили за ними, всматриваясь в темноту.

– Облом, Вован, это наши вожатые.

– Вижу. Они с полотенцами. Похоже, идут с пляжа. Держатся за ручки…. О, и наш Коля среди них! Да это, вожатые девчонок!

– Ну, всё, – в сердцах произнёс я, – к девкам теперь не попасть. И спать не охота.

– Пошли хоть на пляж, позагораем?

– Пошли.

Мы встали и осторожно, отправились на пляж. Купаться не стали, но лежали на песке и смотрели в небо.

– Да-а, – многозначительно протянул Вовка, – всё самое интересное мы пропустили.

– А что интересного?

– Этот наш Коля, оказывается, дружит с вожатой из третьего отряда.

– Ты думаешь?

– Ну, ты же видел.

– Да. А я думал он ботаник!

– И я думал.

– Слушай Вовка, – осенило меня, – а ты, вообще, легко знакомишься с девчонками, да?

Он улыбнулся.

– Легко.

– Везёт тебе. Для меня это – целая проблема. Мне тут одна девчонка нравится, но подойти к ней страшно…

На Вовкином лице появилась какая-то озорная эмоция.

– Да-а ты что-о!

– Да.

– Во-первых, запомни, – везёт тому, кто везёт. А во-вторых, кто же она?

Я пожал плечами.

– Не знаю, но красивая!

Вовка скривил лицо и улыбнулся.

– Какая? Сивая?

На следующий день, после ужина Вовка притащил меня к одному из женских корпусов. Зачем – не сказал, но нетрудно догадаться, зная его темперамент и желание творить добро людям. Он оставил меня возле корпуса и приказал: «Жди здесь, я скоро вернусь», а сам исчез. Пока я ждал, меня слегка трясло. Вскоре Вовка вернулся, но не один: с ним была та самая рыжеволосая худая девчонка – юбка до колена, легкая кофточка и невероятно, невероятно красивое лицо с тонкими скандинавскими чертами. Когда я её увидел, моё сердце ушло в пятки. Никогда она не стояла так близко рядом со мною. И, если она скажет: «Не хочу тебя видеть», мне достаточно будет и этого.

– Вот, – обратился Вовка ко мне, указывая на свою спутницу, – это Сияна, знакомься. – Затем он обратился к девушке. – А это, Сияна, Влад, мой друг.

На что Сияна улыбнулась, видимо, я сделал то же самое, хотя и чувствовал себя истуканом. Интересно, истуканы умеют улыбаться?

Вовка же был в ударе.

– И всё-таки, – лукаво говорил он, – каким же чудесным образом складывается жизнь! Вот люди – давно мечтают познакомиться, и наконец-то судьба, – на слове «судьба» Вовка указал на себя, – свела их вместе. Чуть не сказал «с ума», – это, конечно же, позже… Так вот, судьба предоставила вам шанс. Сияна, – обратился Вовка к девушке, – Влад давно не находит себе места: ни в корпусе, ни в столовой, ни в воротах, потому что потерял сон, аппетит и все качества лучшего вратаря этого лагеря.

– Нет-нет, – нашёл я в себе силы перебить друга, – только в этом сезоне лучшего и то уже…

– Не то и не уже, – продолжал он, – а только ещё. Так вот, в чём же тут дело?

Сияна едва улыбнувшись, тихо ответила:

– Не знаю.

– А я знаю, только ты ему и поможешь – как лекарство. В первую очередь, мне нужен профессиональный вратарь. О нет, пардон, в первую очередь, мне нужен настоящий друг, затем уже профессиональный вратарь. А без тебя он только настоящий друг.

– И это уже неплохо, – заключила Сияна.

– Да-да, это так, – кивнул Вовка и, посмотрев по сторонам, предложил, – а давайте-ка сядем!

Все молча согласились и присели на скамейку неподалеку.

– А вы, за какую команду болеете? – спросила нас Сияна.

Совершенно искренне, мы ответили разом:

– За Спартак!

– А-а, – разочаровано протянула она, – а я за Динамо.

Образовалась неловкая пауза. Вовка понял, что мы попали впросак, попытался исправить положение, – ну, и за Динамо тоже, когда они со Спартаком не играют.

– Да, Динамо хорошая команда, – поддержал я его.

Сияна одобрительно кивала, – угу.

Затем Вовка улыбнулся, пристально посмотрел на мои ноги и взглядом показал на них. Я не понял, что он хотел, но подумал: скорее всего, это что-то неприличное. Сияна напряженно смотрела на нас.

– Я вспомнил! – Неожиданно произнёс Вовка, – мне надо идти, а вы поговорите, хорошо?

– Хорошо, – ответил я, – иди, раз тебе надо.

Тут же Вовка подскочил и ушёл, скривив лицо.

Оставаться на скамейке было невыносимо, нервное напряжение «выкручивало» меня наизнанку: глядишь, и глупость, какую скажешь, совершенно не подумав. Надо что-то делать, двигаться, наконец, если не получается говорить свободно, как Вовка.

– Сияна, – как-то необычно, с несвойственной мне интонацией сказал я, – а пойдём, погуляем по берегу реки!

– Да, пойдём.

И мы направились к реке.

Мои худшие предположения относительно Сияны не оправдались: наоборот, она была заинтересована мной, и я это чувствовал. Больше часа мы вели не торопливый разговор, гуляя по берегу, а затем присели на поваленное бревно у самой воды. Тут же громко и размерено закуковала кукушка.

– Один, – начал я считать, – два, три, четыре, пять, шесть… – кукушка замолчала. – Все, шесть. Это ровно столько, сколько голов я пропустил в последней игре.

Сияна улыбнулась, – да уж, я помню этот разгром под Сталинградом.

– Это точно.

– А где же твои глаза были? – строго спросила она.

Я смутился, – на тебя смотрел.

– Честно говоря, – загадочно произнесла Сияна, – я за тобой тоже давно наблюдаю. И когда твой друг сказал, что ты хочешь со мной познакомиться, я обрадовалась, потому что сама, наверное, не решилась бы подойти к тебе.

– Почему…?

Не успел я спросить, как снова заголосила кукушка.

– О, – обернулась Сияна к лесу и продолжила счёт, – семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать. – Кукушка замолчала. – Всё. Я почему-то с самого начала подумала: сколько раз кукушка прокукует, столько лет мне и жить.

– Ерунда всё это, ты будешь долго жить. Так, почему бы ты сама не решилась подойти ко мне?

– А почему не ты подошёл ко мне…?

– Наверное, – задумчиво сказал я, – всё потому же…. Если бы не Вовка, мне бы…, нам бы пришлось нелегко. Вовка – он такой заводной, как будто с шилом в одном месте. Вся наша команда держится только на нём. Он нас отчитывает, хвалит, заботиться, прямо как отец родной. И меня за эти пропущенные шесть мячей отчитал по полной программе. А вообще, он хороший и всё понимающий, не то, что я.

Сияна внимательно посмотрела на меня.

– А ты, Влад, какой?

– Я… я спокойный. В этом плане, мы с Вовкой «уравновешиваем» друг друга. Спокойный – беспокойный.

– Ясно. А чем ты ещё увлекаешься, кроме футбола?

– Пожалуй, есть две вещи, которые меня увлекают, – футбол…, ну, это и понятно, я всю жизнь в футбольную школу хожу. И вторая вещь – это автомобили.

– Какая марка тебе больше всего нравится?

– BMW: тройка, пятёрка, семёрка.

– Туз ещё, – добавила Сияна и улыбнулась. – Я шучу.

Теперь мы улыбались уже вместе.

– А чем ты, Сияна, увлекаешься?

– Я люблю играть в карты, но это так, несерьезно. Я мечтаю стать актрисой.

– А что тебя привлекает в этой профессии?

– Не знаю…. Мне нравится то, что сегодня играешь одно, завтра другое, мне хочется быть разной, хочется почувствовать себя и монахиней, и царицей, и просто какой-то героиней.

– Тебе нравится непостоянство!?

Сияна выдержала паузу и ответила, неуверенно.

– Не знаю. Я думаю, да, но это относительно профессии. А так, в общении с людьми я постоянна, не такая легкая и ветреная, как ты можешь сейчас подумать. Я, скорее, верная как собака. Если меня кто «приручит», я его никогда не предам.

– Бывает, что собаки теряются, их кто-то находит, и они становятся верными уже другому хозяину, – философски заметил я.

Сияна снова улыбнулась.

– А я та собака, которую нельзя терять.

– Если я не ошибаюсь, то ты, как и я, родилась в год собаки?

Чуть подумав Сияна ответила. – Ну, да. А я-то и думаю, почему у меня жизнь собачья!?

Она так смешно это сказала, что не смеяться было невозможно….

– А расскажи ещё немного о себе, – попросила Сияна.

– Я робкая и застенчивая собака…, – выдавил я из себя.

В этот момент она подсела ко мне так близко, что я перестал дышать, и громко прошептала:

– Ещё и скромная собака; мне нравятся скромные люди. И, – она выдержала паузу и добавила, – Влад, я давно хочу тебе сказать одну вещь.

– Какую? – обомлел я.

Сияна улыбнулась.

– Влад, у тебя носки разные.

Что это было, я не понял. Лишь через пару секунд до меня дошло: надо посмотреть на свои ноги. И действительно – на мне разного цвета носки. Я решал, как мне реагировать. В этот момент Сияна взяла меня за руку.

– Извини, – сказала она с любовью, продолжая улыбаться.

Наконец, я решил посмеяться над собой и тоже улыбнулся.

– Вот идиот, зелёное с синим спутать!

Я снял с себя носки и засунул их в карманы штанов.

– Это от волнения, мы после душа спешили…, – и пока я собирался ещё что-то сказать в своё оправдание, в лагере призывно зазвучала музыка: начиналась дискотека.