Огонь

Бронезащита и движение – это лишь две боевые характеристики танка как оружия; третьей, самой важной, является огневая мощь.

Танковые орудия способны стрелять как на ходу, так и с места. В обоих случаях орудие наводится напрямую. Если танк стреляет с места, то можно быстро определить расстояние до цели и поразить ее с минимальным расходом боеприпасов. Если же танк находится в движении, то из-за проблем с обзором распознавание целей затрудняется, но до определенной степени это компенсируется высоким положением орудия относительно земли, что особенно ценно на заросшей местности; так что высокий силуэт танка, который так часто подвергался критике как «легкая мишень», имеет свои преимущества для стрелка-танкиста. Если необходимо стрелять на ходу, то на небольшом расстоянии точность стрельбы достаточно высока, но она уменьшается с увеличением расстояния до цели, увеличением скорости движения танка или на неровной местности.

В любом случае в наземных сражениях танк обладает уникальной возможностью одновременно и наступать на врага, и нести с собой свою боевую мощь, несмотря на то что вражеские пушки и пулеметы не смолкают. Мы не сомневаемся, что статично закрепленные орудия стреляют точнее, чем находящиеся в движении; мы имеем хорошую возможность судить об этом, так как нам доступно и то и другое. Однако – «Лишь в движении – победа!». Так следует ли танковой атаке быть лишь паровым катком, прокладывающим пехоте путь сквозь оборонительную линию противника, которую удерживают пехота и артиллерия с полным набором противотанковых средств наготове6, на манер того, как это делалось в «битвах железа» в последнюю войну? Нет, конечно. Так можно поступать лишь в случае, если видеть в танке лишь бронированную машину, единственным предназначением которой является тесное взаимодействие с пехотой и настроенную поэтому на скорость передвижения пехоты. Мы слишком долго придерживались именно такого представления. Мы не можем и не хотим тратить на разведку недели и месяцы; мы не хотим полагаться на расточительную трату боеприпасов; мы хотим добиться в короткий срок подавления обороны противника на всем ее протяжении. Мы хорошо знаем об ограниченности огневой мощи наших танков, которая не позволит нам провести полноценную артиллерийскую подготовку; наши намерения прямо противоположны – поражать избранные цели единичными точными снарядами. Потому что мы помним, что во время войны неделями длящиеся обстрелы мощнейшей в мире артиллерии не могли обеспечить пехоте достижение победы. Наши враги преподали нам урок того, что успешная, быстрая танковая атака, достаточно проникающая вглубь и вширь в оборонительную систему противника, помогает подойти к победе ближе, чем система принятых в мировую войну ограниченных наступлений. Наши снаряды, направленные в конкретные цели, не будут свистеть у врагов над головой, как это было в тех дорогостоящих бессмысленных обстрелах; вместо этого если атака будет проводиться с достаточной концентрацией, глубиной проникновения и широтой охвата, то мы поразим все заслуживающие этого цели и проделаем таким образом брешь в обороне противника, через которую смогут проникнуть и наши резервы – быстрее, чем это было возможно в 1918-м. Мы хотим, чтобы этими резервами были танковые дивизии, поскольку считаем, что любые другие соединения не имеют нужной боеспособности, скорости и маневренности, необходимых для полноценного использования достигнутого прорыва. Поэтому мы не считаем танковые войска «вспомогательным средством для одержания победы в бою, которое во многих случаях может, в сочетании с другими видами оружия, помочь продвижению пехоты»7. Если бы это было все, на что годятся танки, то ситуация сейчас не отличалась бы от ситуации в 1916 году, и если бы это было так, то все были бы с самого начала обречены на позиционную войну, и никакой надежды на быстрое решение проблемы в будущем не осталось бы. Но ни предполагаемое превосходство противника в вооружении, ни возросшая точность орудий всех калибров, ни технический прогресс артиллерии не изменят наших убеждений. Напротив! Мы видим в танке наилучший из всех возможных видов наступательного оружия, и мы не изменим своего мнения, пока техники не покажут нам чего-нибудь получше. Мы ни в коем случае не согласны тратить время на артиллерийскую подготовку из опасения потерять элемент внезапности только потому, что есть старая максима, утверждающая, что «лишь огонь открывает дорогу»8. Напротив, мы считаем, что комбинация из двигателя внутреннего сгорания и броневого листа позволяет нам доставить наш огонь прямо к врагу безо всякой артиллерийской подготовки, при наличии важных условий для такой операции – подходящего характера местности, неожиданности и массовости применения.

«Сама идея о массовом применении танков приводит наших критиков в дрожь. Они пишут: «Встает также и вопрос об организации; вопрос о том, нужно ли собирать всю танковую мощь в единый кулак или следует органично распределить все танки между пехотой, чтобы она могла успешно атаковать, не заслуживает даже серьезного рассмотрения»9. Из этого замечания можно сделать вывод, что без танков пехота теперь успешно атаковать не может; а отсюда следует, что оружие, которое атаковать может и может помочь делать это другим родам войск, и должно быть признано главным оружием. Вопрос же о том, следует ли распределять танки между пехотой, хорошо проясняет следующий пример.

Воюют красные и синие. У каждой стороны по 100 пехотных дивизий и по 100 танковых батальонов. Красные раскидали свои танки по пехотным дивизиям, а синие сформировали из них танковые дивизии, напрямую подчиняющиеся верховному командованию. Между ними лежит линия фронта протяженностью, скажем, 300 километров, 100 из которых – непроходимая для танков местность, 100 – труднопроходимая и 100 – удобная. Тогда в бою мы будем иметь следующую картину. Красные разместили в пропорциональном отношении столько же своих дивизий, включая танки, сколько и синие, в той местности, где танки действовать не могут и являются потому бесполезными; другую часть своих танков они разместили там, где возможности танков ограниченны. Получается, что на той местности, для которой танки предназначены, красные могут использовать лишь часть своих танковых сил. Синие же, с другой стороны, собрали все свои танки в одном месте, где может решиться исход войны и где местность идеально подходит для танков; соответственно, они имеют преимущество, как минимум, вдвое перед противником на этом участке фронта, а на остальных им достаточно лишь обеспечить оборону от слабых танковых атак красных. Пехотная дивизия, в распоряжении которой имеются, скажем, 50 противотанковых орудий, с гораздо меньшим трудом отразит атаку 50 танков, чем 200. Мы делаем вывод, что предложение разделить наши танки между пехотными дивизиями представляет собой лишь возврат к изначальной тактике англичан в 1916—1917 годах, которая уже тогда доказала свою порочность, поскольку танки не приносили англичанам успеха, пока их массово не применили под Камбре.

Мы планируем побеждать быстрой атакой в гущу войск противника, точной стрельбой наших бронированых моторизованных орудий. Было сказано, что «мотор не есть новое оружие, это просто новый способ двигать старое оружие вперед»10. Никто и не спорит с тем, что двигатель внутреннего сгорания стрелять не умеет; говоря о танках как о новом оружии, мы имеем в виду, что необходимо учреждение нового рода войск, как это было сделано на флоте в отношении подводных лодок. Мы убеждены, что танки – это оружие, причем такое, что его будущие успехи оставят неизгладимый след на всех битвах, которым суждено состояться. Чтобы наши атаки увенчались победой, нужно, чтобы другие виды оружия подстраивались под нашу скорость. Поэтому мы требуем, чтобы для развития наших успехов создавались и другие, вспомогательные виды вооружения, такие же мобильные, как и наши танки, которые даже в мирное время находились бы в нашем подчинении. Потому что для проведения наших решающих операций потребуются не крупные пехотные, а крупные танковые соединения».

В конце осени 1937-го проводились крупномасштабные военные маневры, на которых присутствовал Гитлер, а ближе к концу – и многие иностранные гости, среди которых были Муссолини, английский фельдмаршал сэр Сайрил Деверелл, итальянский маршал Бадольо, венгерская военная миссия. Из танковых войск участие в маневрах принимала 3-я бронетанковая дивизия под командованием генерала Фессмана и 1-я танковая бригада. Я отвечал за судейство танковых маневров.

Позитивным результатом маневров оказалась уверенная демонстрация того, что танковую дивизию можно использовать как самостоятельное соединение. Ресурсов же, выделенных на снабжение и ремонт, оказалось явно недостаточно. Требовалось резкое увеличение этих ресурсов. Я сделал несколько предложений на этот счет командованию бронетанковых войск; к сожалению, они не были тут же приняты, и наша слабость с этой стороны в полной мере проявилась на ставших предметом внимания широкой общественности маневрах весной 1938-го.

В последний день маневров в честь иностранных гостей была развернута завершающая атака; в ней приняли участие все имевшиеся в нашем распоряжении танки под моим командованием. Это было внушительное зрелище, хотя располагали мы на тот момент только танками «T-I».

После маневров в Берлине состоялся парад, а за ним – праздничный обед, который устроил в честь иностранных гостей генерал-полковник фон Фрич. Я был на него приглашен. Там у меня была возможность провести ряд интересных бесед, в частности, с фельдмаршалом сэром Сайрилом Девереллом и с итальянским маршалом Бадольо. Бадольо рассказал о своем опыте абиссинской кампании, а сэр Сайрил Деверелл спросил, что я думаю о моторизации. Молодых британских офицеров интересовало, можно ли применять на поле боя столько же танков, сколько их появилось перед Муссолини на маневрах. Они с трудом готовы были поверить, что это так, и, кажется, придерживались старой теории о том, что танк – это оружие поддержки пехоты. Беседа была очень оживленной на всем протяжении.

Глава 3
Гитлер на вершине власти

1938 год. Кризис Бломберга – Фрича. Присоединение к рейху Австрии и Судет

Насыщенный событиями 1938 год начался с того, что меня неожиданно произвели в генерал-лейтенанты. Я получил это известие в ночь со 2 на 3 февраля, а вместе с ним – приказ явиться на собрание, проводимое Гитлером в Берлине 4 февраля. Утром, уже в Берлине, я шел по улице, и знакомый, проезжавший мимо в трамвае, поздравил меня на ходу с назначением на должность командующего XVI армейским корпусом. Это было для меня полнейшей неожиданностью; я тотчас же купил утреннюю газету, где с удивлением прочел в новостях о том, что ряд офицеров высшего командного состава, в том числе Бломберг, Фрич и мой хороший друг генерал Лутц, отправлены в отставку. Объяснения этому были частично даны на совещании в канцелярии. Все командующие вооруженными силами выстроились полукругом в большом зале; вошел Гитлер и объявил, что он снял с поста военного министра, фельдмаршала фон Бломберга, ввиду женитьбы последнего, а одновременно с этим был вынужден отстранить от должности главнокомандующего сухопутными силами генерал-полковника фон Фрича вследствие выдвинутых против него уголовных обвинений. О других отстранениях ничего сказано не было. Мы были просто ошеломлены. Эти серьезные обвинения против офицеров высшего эшелона, которых мы знали как людей с безупречной репутацией, задели нас за живое. Они казались совершенно неправдоподобными, однако не могли мы допустить и мысли о том, что высший государственный чин Германии выдумал все эти истории безо всяких на то оснований. Выступив, Гитлер покинул комнату, и нас распустили. Ни один из нас не сказал ни слова. Да и разве можно было что-либо сказать в состоянии шока, не имея никаких возможностей судить о случившемся?

С Бломбергом все было ясно. Естественно, о том, чтобы он продолжал оставаться на посту министра, речи уже не шло. Но вот что касается генерал-полковника барона фон Фрича, тут ситуация была совершенно иной. Расследованием его дела занялся военный суд. Председательствовал на этом суде Геринг, но, вопреки мнению своего председателя, суд вынес вердикт о полной невиновности обвиняемого. Было доказано, что все обвинения против генерала – беспочвенная клевета. Спустя несколько месяцев после того, как эта клевета была признана ложной, нас снова собрали – на этот раз на аэродроме, – где глава высшего военного суда, генерал Хайц, зачитал вердикт с долгим вступлением. Перед оглашением решения суда выступил Гитлер, коротко выразил сожаление и пообещал нам, что такого больше не повторится. Мы потребовали полного восстановления генерал-полковника барона фон Фрича во всех правах; однако главнокомандующему армией, генерал-полковнику фон Браухичу – которого Бломберг сам предложил на это место – удалось назначить генерал-полковника лишь почетным полковником 12-го артиллерийского полка в Шверине. Фон Фрич был таким образом восстановлен на армейской службе, но ни разу больше не получал приказов. Это была слабая компенсация за тот ущерб, который был ему нанесен. Человек, который непосредственно оклеветал фон Фрича, по приказу Гитлера был осужден, но более опасные фигуры, стоявшие за этим трусливым ударом, остались безнаказанными. Смертный приговор, вынесенный клеветнику, был лишь ширмой. 11 августа на территории, где проходили военные учения, в Гросс-Борне, генерал-полковник принял командование над 12-м артиллерийским полком. 13 августа Гитлер посетил там учения. Но они так и не встретились.

Достойная сдержанность, с которой генерал-полковник барон фон Фрич вел себя в последующие месяцы, вызывала восхищение. Неизвестно, было ли это правильным поведением по отношению к его политическим врагам; но такое мнение основывается на фактах, полученных впоследствии от людей, напрямую вовлеченных в это дело.

4 февраля 1938 года Гитлер присвоил себе звание Верховного главнокомандующего вооруженными силами. Пост военного министра оставался свободным. Временно обязанности министра выполнял генерал Вильгельм Кейтель, начальник военно-политического управления военного министерства; позже эти обязанности были разделены среди командующих трех служб. Однако власти отдавать приказы Кейтель не имел. Он называл себя начальником Верховного командования вермахта (ОКВ). Новым командующим 4-й группой, в которую входили три моторизованных корпуса, стал генерал фон Рейхенау, прогрессивно настроенный, интеллигентный военный, к которому я вскоре стал питать дружеские чувства.