Читать книгу «Исламская интеллектуальная инициатива в XX веке» онлайн полностью📖 — Гейдара Джахидовича Джемаля — MyBook.

Беседа первая (Москва, февраль 2003 г.)

Участвовали Г. Джемаль, А. Ежова, А. Шмаков и М. Трефан

В исламском поле можно быть радикальным революционным мыслителем и можно быть консервативным, буржуазным или клерикальным философом; можно защищать исламский социализм, а можно – халифат. Все эти люди будут, естественно, мусульманами, и все они будут считать, что исходят строго из Корана и Сунны. С одной стороны, эти мыслители будут правы, потому что они пытаются искренне, достоверно – в рамках своей логики и своего понимания – действительно не нарушать того, как они видят Коран и Сунну, как они их прочитывают. С другой стороны, понятно, что все они будут не правы в той или иной степени по более фундаментальной причине: у них на сегодняшний день нет метода – метода интерпретации, истолкования того, что они читают, – применительно к вопросу о власти, о реализации провиденциального смысла пребывания человека на земле.

Гейдар Джемаль. В 1996 году на конференции в ЮАР умер Калим Сиддыки – британский теолог и политик пакистанского происхождения, создавший Исламский институт планирования и исследований и ныне действующий Исламский парламент в Великобритании, в котором более двухсот тысяч членов. Он написал ряд книг по политическому исламу, Исламской революции, создал проект конституции революционного нового Пакистана – после свержения нынешнего режима. Его брата я тоже хорошо знаю. Но брат не такой большой человек, как покойный Калим Сиддыки, он просто нормальный хороший человек средних возможностей, который старается делать то, что может.

Антон Шмаков. Он тоже живет в Британии?

Гейдар Джемаль. Они все лондонцы. Брат Калима Сиддыки старается поддерживать Институт, поддерживать все проекты… Конечно, там кризис наступил, бюджет не полный – только 20% от необходимого.

Калим Сиддыки создал два медиасредства – Muslimedia и Crescent International (эта газета ушла потом в Канаду). Он был влиятельным человеком, пользовался большой популярностью, и по сей день оставшееся после него политическое наследство актуально среди мусульман Великобритании и не только. К нему относятся вообще как к сильному, продвинутому деятелю – среди юар-овских мусульман, например. Он написал очень много небольших книг и статей, направленных против nation-state. Он был жестким агрессивным критиком нынешнего состояния мусульманского геополитического пространства, разделенного на национальные государства…

Наша задача сегодня – пройти некий первый этап, ознакомиться с тем спектром авторов, которые существуют в политической философии ислама сегодня. Это первый пункт. Второй пункт – понять и сравнить их достоинства и слабости. Третий пункт – выяснить, каким методом они пользуются, составляя свое видение реальности. Понятно, что это – Коран, Сунна37, принадлежность к исламскому мировоззрению. Но в исламском поле можно быть радикальным революционным мыслителем и можно быть консервативным, буржуазным или клерикальным философом; можно защищать исламский социализм, а можно – халифат. Все эти люди будут, естественно, мусульманами, и все они будут считать, что исходят строго из Корана и Сунны. С одной стороны, эти мыслители будут правы, потому что они пытаются искренне, достоверно – в рамках своей логики и своего понимания – действительно не нарушать того, как они видят Коран и Сунну, как они их прочитывают. С другой стороны, понятно, что все они будут не правы в той или иной степени по более фундаментальной причине: у них на сегодняшний день нет метода – метода интерпретации, истолкования того, что они читают, – применительно к вопросу о власти, о реализации провиденциального смысла пребывания человека на земле.

У этих мыслителей есть общее понимание, самые общие теологические позиции, общий словарь. Человек – наместник Бога. Но что значит быть наместником? И почему он наместник Бога? И что – это параллельно? Есть Бог, Который контролирует все, Вездесущий, – не падает листок с дерева и не происходит ничего ни с муравьем, ни с пылинкой, а с другой стороны – параллельно с Ним существует наместник. Наместник – это есть некая степень свободы, некая степень удаленности, некая степень замещения. Одно значение арабского слова «халиф» – «наместник», а другое интересное значение – это «наследование», то есть человек поставлен наместником и преемником Бога. Эту общую теологическую позицию надо раскрыть, потому что главная проблема состоит в том, что масса очень глубоких странных позиций, данных в Коране, подвергаются поверхностному, банальному раскрытию на клерикальном уровне, и эти тафсиры38 сводятся, как правило, вообще к повторению того, что сказано – чуть иными словами, в другом порядке… Но даже более глубокие комментарии в большинстве случаев просто жуют нечто осторожно, в диком рационально-клерикальном страхе зарваться, сказать что-то лишнее, подпасть под критику, под отповедь и т.д. Но мы не должны этого бояться, – а, видимо, многие мыслители, которые поднялись в ХХ веке, были скованы этой традицией неправильного понимания «страха Божьего», из-за чего у них были связаны языки и мысли, и они вообще фактически отказывались от глубокого анализа.

Итак, первая задача – понять, о чем говорили эти мыслители. Второе – осознать их слабые и сильные места. Третье – выявить их методы и четвертое – выработать, соответственно, собственный метод. На базе критического анализа этих мыслителей мы должны понять, чего им не хватало методологически. После этого, на пятом уровне, мы попробуем выступить с философским анализом того, какого типа мыслители нужны сегодня и какого типа мыслителей следует ожидать в ближайшее время новой волны идеологизации политического ислама.

Ну и, конечно, побочный момент – это взаимодействие существующей исламской политической мысли с европейской мыслью. Настей с самого начала тонко проведен курс на ощущение того, что Али Шариати работал в пространстве французского, сартровского экзистенциального философствования, но вместе с тем у нее хорошо чувствуется, что Али Шариати не в полной мере интегрировал в себя методологию западного философствования, оставшись национальным и эклектичным мыслителем, у которого не было внутренней интуиции метода, единства метода и стиля. Такие философы есть и на Западе. Например, Николай Гартман39 – эклектичный мыслитель, можно упомянуть и неокантианцев Марбургской школы… То есть нельзя сказать, что эклектизм – это вообще характеристика восточных мыслителей.

Восточные мыслители в сегодняшних условиях неизбежно страдают вкусовщиной. И они, естественно, слабы в ощущении приоритетов и часто ссылаются на совершенно маргинальные имена. В частности, очень многие иранские теологи изучают «Многообразие религиозного опыта» Джеймса, совершенно ныне забытого автора, любопытного, – конечно, хорошо его знать, быть эрудитом…

Анастасия Ежова. Мы, кстати, два месяца его изучали на философском факультете в прошлом семестре, главу за главой. У нас предмет такой был – «Психология религии».

Гейдар Джемаль. Видимо, то же самое происходит и в кумских семинариях.

Антон Шмаков. Я слышал об одном шотландском товарище, Якубе Заки40.

Гейдар Джемаль. Это мой друг. Он прекрасно знает правый спектр Европы, был очень дружен с внучкой Муссолини. Вообще Якуб Заки – это человек, который вхож в разные двери, салоны и ложи. Он очень бодр и подвижен, хотя ему уже за шестьдесят.

Антон Шмаков. Когда-то я интересовался Клаудио Мутти41.

Гейдар Джемаль. Клаудио Мутти – издатель.

Антон Шмаков. У меня есть его книжка о «Железной Гвардии».

Гейдар Джемаль. Да, наш друг Мутти…

Антон Шмаков. У него есть брошюрка «Нацизм и ислам».

Гейдар Джемаль. Я думаю, что сегодня эта тема – нацизм и ислам – устарела. Правый спектр вообще перестал быть актуальным. Он сегодня уже настолько маргинализировался… Кроме того, в нем есть фундаментально неприемлемые позиции – трудно себе представить правый спектр без национализма.

Антон Шмаков. У Клаудио Мутти я читал, кстати, работу «Эвола и ислам».

Гейдар Джемаль. У него есть «Ницше и ислам», «Эвола и ислам», «Нацизм и ислам». У бедняги Мутти есть религиозная вера – он мусульманин – и существуют личные пристрастия. Он пришел в ислам из нацизма, ну, и хочется ему это как-то совместить… Я внимательно и с большим сентиментальным сочувствием читал его книжку «Ницше и ислам», но я бы написал лучше, потому что он пропустил целый ряд выгодных позиций, хотя даже эти выгодные позиции тему не спасают. Не он первый любит Ницше в исламе. Мухаммад Икбал, кашмирский поэт, написал книжку «Джавад-наме», посвященную своему сыну Джаваду. «Джавад» означает еще и «вечность». В этой книге Джавад путешествует по планетам, по семи небесам, на каждом из которых он встречается с мыслителем.

Антон Шмаков. «Божественная комедия»?

Гейдар Джемаль. Там есть Платон42, но там есть и Ницше43, о котором Икбал пишет очень тепло и нежно. Откровенно говоря, я все это воспринимаю как парарефлексию, мотивированную экстрафилософскими опусами. Ницще, конечно, интересен, не понят, в чем-то устарел – даже стилистически, какие-то места перестали восприниматься адекватно, но к исламу его очень трудно притянуть.

В чем проблема этих правых мыслителей, в том числе и «Языческого империализма»? Эвола вообще очень проблемный автор, у которого чересполосицей интересные места сменяются откровенно слабыми. Проблема всех этих авторов – их гуманизм. Все фашистские мечтатели зациклены на любви к человеку. Даже Ницше – с его страшной суровой критикой человека, с его оправдавшимся предсказанием о последних людях, которые будут «моргать и прыгать как блохи» (гениальнейшая формула постмодерна!), со своей ставкой на сверхчеловека – был эгоцентричным приверженцем земли. Понятен его пафос ненависти к лживой сентиментальной пасторской патоке, к психичности, которую он отрицает во имя брутального experience'а – но на самом деле это две версии одного и того же.

К сожалению, очень многим современным мыслителям неочевидно, что глина имеет широкий спектр манифестаций, она может быть грубой, может быть тонкой и огненной. Как тонкая глина она может выглядеть просто духом. Весь спектр переживаний и опытов, связанных с медитацией, с йогой, с внезапным интуитивным прозрением, – это спектр глины, которая может представлять собой даже чистую энергию – причем не низшего типа, как разряды молнии, а незримо абсолютного, декретного – очень высокий порядок джиннов. Потом существует еще более высокая энергия рока, которая манифестируется в нашем пространственно-временном континууме как необратимость причинно-следственного ряда. В парафизических построениях, делаемых фундаментальными учеными, сейчас заново ожила тема возможности амбивалентного тока времени – но это непонимание природы времени. Время не есть субстанция, время есть просто последовательность состояний, каждое из которых меньше предыдущего, попросту – энтропия. Время и энтропия – это одно и то же. И время – неотъемлемая функция гравитационного поля. Время пожирает пространство и убивает само себя. Энергия гравитации, энтропии и причинно-следственного ряда – это тоже энергия глины. Алхимики так прямо и говорили: наша задача – сделать материю духовной, а дух – материальным. Есть глина, цветовой ряд – от наиболее холодных цветов до наиболее теплых, от фиолетового до красного. Ницше не понимал, что задача Единобожия – полностью выйти за этот регистр.

Можно выйти через Белое, можно через Черное. Выйти через Белое, через синтез всего, – ложный путь, который ведет нас к космизму, неоплатонизму, к адвайта-ведантизму, к постулированию Великого Тожества, лежащего в основе клерикально-инициатического мировоззрения. Фатальное и финальное Черное – это не-цвет. Тут на помощь нам приходит некий контекст некоторых радикальных герметиков прошлого, которые говорили: наш свет рождается из Черного чернее Черного – Negrum plus quantum negri. Если помещаешь в центр черного еще более черное, то начинает сиять потрясающий свет, распространяющийся по черному предыдущему. Это не свет огненного светила, он не иррадиирует – это и есть Нур, Аллаху нуру-ус самавати ва-аль ард.

Антон Шмаков. «И Господь – свет небес и земли».

Гейдар Джемаль. Правильно.

Максим Трефан. Вы как-то заметили, что в сонете Рембо «а» – черного цвета. В моем представлении это еще и цвет последней определенности, последнего утверждения. Это ведь определенный артикль, как the, то есть al начинается с «а», это первая гласная, алеф. Я думаю, есть три основных звука – «а» (открытый рот), «м» (сомкнутые губы) и «ф» – звук выдыхаемого воздуха.

Гейдар Джемаль. Я бы сказал – «х», которое не предполагает действия губами, просто щелевое сужение гортани. Вы совершенно правильно увидели ситуацию, но забыли еще «л». «М», «л» и «х» – являются наиболее крайними точками в любой фонетической системе…

Я думаю, что универсальности Послания не существует. Если Послание обращено ко всему сущему, то в нем нет напряжения, энергетического потенциала. Послание должно быть обращено к одной исключительной точке, которая лимитирует неопределенное безграничное множество. Вы берете лист бумаги, на котором существует неопределенное множество точек, сосчитать которые нельзя, – но лист конечен. Всякое Послание может быть только о конечности. И выявить эту конечность можно, только адресовавшись к одной-единственной точке. Вы ставите карандашом на лист точку – и сразу это пространство структурируется. Появляется точка, противопоставленная всем остальным – невидимым, потенциальным, непересчитанным. Эту точку не надо считать, она одна, но она мгновенно обнаруживает конечность всего множества, всей плоскости. Не дурную бесконечность цифрового ряда, а трансцендентную конечность. Именно к ней обращается Послание и говорит: докажи своей судьбой, своей единственностью, что лист, внутри которого ты выделена, действительно конечен.

Естественно, данной точкой является Человек – Пророк и Умма. Если бы это Послание было адресовано к джиннам, ангелам, к звездам – то оно было бы бессмысленно. Вот почему в Коране Аллах говорит, что все эти точки на листе, все реалии манифестированного космоса – отказались от Завета. И только наислабейший человек – согласился. Но ведь отказ от Завета свидетельствует о том, что Послание-то не универсально, а эксклюзивно.

Максим Трефан. Как же соединить «местечковый патриотизм» планетарного человека с его эксклюзивностью?

Гейдар Джемаль. Мы же говорим об эксклюзивности его инструментальной функции. Человек перифериен как онтологическая данность, но он помещен наместником, он избран.

Максим Трефан. Избрание не ставит его в привилегированное положение?

1
...
...
13