«Поляна N 7»

-Так-так-так. Как же, как же – помню. – И Маруся припомнила одно из наставлений, котор

ое давала ей мать перед дорогой: «Сегодня ступай через поляну номер семь. Вот она, – и мама ткнула указательным пальцем в салатового цвета пятнышко на топографической карте. Выйдешь на поляну, там, справа от тропинки, в траве, увидишь пенёк. Ты его сразу узнаешь. Так вот. Не садись на пенёк, не ешь пирожок. А сунь руку в норку, что между крепких корней в пеньке и достанешь оттуда телефон. Позвони мне, скажи, как у тебя дела, чтобы я не волновалась».

Маруся вышла на полянку и медленно пошла по тропинке, всматриваясь в траву, стараясь не пропустить нужный ей пенёк. Но такая предосторожность оказалась совершенно излишней – пенёк сам бросился ей в глаза и пройти мимо него, оставив незамеченным, казалось не было никакой возможности. Это был довольно таки

приличных размеров пень, высотой никак не меньше полуметра, ровно срезанный, аккуратно отполированный и покрытый паркетным лаком под красное дерево. А его плоский верх под слоем лака был разрисован необыкновенной красоты неведомыми цветами и ещё какими то причудливыми завитушками и узорами.

– Красота… – восхитилась Маруся, высоко оценив работу неизвестного зодчего, – «Ручная работа. Семнадцатый век». Стиль ко-ко-ко. Мимо такого не пройдёшь. Не иначе как фламандские мастера делали. Мимо проходили и здесь отобедали. Культурные люди на чём попало кушать не станут, всегда сначала основательно приготовятся. Конечно, на таком сидеть не станешь. Да и не скамейка это, не табуретка, а целый стол, хоть и «журнальный». Вот где н

адо краеведческий музей строить! Чтобы сберечь такой удивительной красоты и тонкой работы уникальный экспонат. Не отрывать же его от корней, от земли, чтобы не нарушить исторической целостности предмета. Интересно – а где само дерево от этого пня? Не иначе как с собой унесли. А, может быть, табуреток из него наделали, когда обедать готовились? Точно! Зачем им с собой целое бревно по лесам таскать? Тяжело это, да и неудобно. И не табуретки они вовсе делали, а стулья! Венские. Мастера всё-таки. Станут они по мелочам размениваться… Интересно – сколько их было? И где сейчас этот гарнитур?

Маруся осмотрела пень со всех сторон, просунула руку между двух мощных корней, намертво удерживающих пень в земле, и извлекла из норы на свет старый армейский полевой телефон:

– Та-ак… Знакомая техника. Простая и надёжная. На века. Тоже в музее пригодится.

Она сняла трубку, крутанула три раза медную ручку на боку телефона и дождавшись ответа прокричала в трубку:

– Алё, барышня! Три-семь-семь, пожалуйста! – и немного погодя снова прокричала,– Алё! База?! Говорит пилигрим! Обстановка норма! Иду по маршруту!

В трубке что-то прохрипело и она сквозь шуршание услышала тихий мамин голос. Выслушав по телефону ещё несколько немного утомительных и привычных наставлений, Маруся положила трубку, спрятала телефон на прежнее место и, немного забывшись, о чём рассуждала только что сама с собой, присела на краешек пня.

– Пирожок что ли съесть? – задумчиво произнесла она, между тем ещё думая о чём-то совершенно другом, – Проголодалась немного. Нет, нельзя – это для бабушки. Разве что записку слямзить и подкрепиться? Вроде тоже ещё не время. Оставлю на НЗ. Ладно, по дороге встречу черничную поляну, там и подкреплюсь. Объемся ягод и лопну от удовольствия, – и она невольно улыбнулась своей такой забавной шутке-затее.

И только она сообразила, как бесцеремонно сидит на уникальном экспонате работы неизвестных пока, но выдающихся мастеров, как откуда-то сверху, из-под самого высока пробило двенадцать раз. Это солнце ударилось о полдень и возвестило об этом всю округу, проиграв в довершение сего мелодичный ритм какой-то старинной песни. А вот какой?  Маруся припомнить так и не смогла. Единственное что пришло ей на ум, так это: «Боже, царя храни». Но это вряд ли.

– Ох, и чего это я тут расселась? – встрепенулась Маруся. Идти же надо. Такая жара – пироги высохнут и зачерствеют. Уже, наверное, черствеют, – она быстро вскочила, взяла в руку корзинку и собралась уже было уходить, как вдруг… Она окинула пень прощальным взглядом, желая напоследок ещё разок полюбоваться необыкновенным рисунком на его плоской лакированной поверхности из удивительных цветов и замысловатых линий, как, вдруг, её осенила неожиданно пришедшая ей в голову догадка. (догадка пришла без стука и предупреждения, потому была по настоящему неожиданна и непредсказуема):

– А ведь это… Это же карта! – и Маруся ещё внимательнее стала всматриваться в яркий необычный рисунок, – Ну да, так оно и есть! Вот этот цветок с пестиком – моя деревня. Причудливые линии – это тропинки. Вот тропинка, по которой я пришла. А это… это поляна «помер 7»! Вот этот цветок. У него и лепестков ровно семь. А в центре «фламандский пень». Вот этот маленький расписной цветочек цвета красного дерева. Это точно он, его ни с чем не перепутаешь. Да тут целый шифр! Тайна. Всё так заколдовано. Вернее, закодировано. А где есть карта, шифр и тайна, там непременно должны быть и несметные сокровища! И если подобрать правильный код, то появится ключ, и тогда уже даже можно удачно всё это расколдовать. Надо только немного потрудиться и подумать. Главное подумать. И желательно – правильно. Эх, хорошо бы эту карту с собой унести. Или перерисовать, чтобы не бегать каждый раз думать сюда и посмотреть – далековато всё-таки.

 Немного поразмыслив, Маруся быстренько сообразила, что она может сейчас сделать в такой ситуации. Она достала со дна корзины обрывок газеты – записку для бабушки, а покопавшись рукой в кармашке сарафана, достала оттуда маленький огрызок химического карандаша:

– Годится для начала,– заключила она, осмотрев свои приготовления, и, послюнявив кончик карандаша, начала старательно и как можно аккуратнее срисовывать не очень-то пока понятный ей узор.

– Главное повнимательнее, – напутствовала и предостерегала она сама себя от возможных ошибок и неточностей, – Интересно – а невидимая

записка от этого не испортится? Ай, да ладно, на словах всё передам. Всё равно, наверняка, ничего нового там не написано, а как мы живём-поживаем, я и так расскажу, да ещё и краше, с комментариями.

Провозившись и покончив с рисунком, Маруся сложила газетный листок, убрала его снова на дно корзины, спрятала в карман карандаш и уж на этот раз двинулась в путь, рассуждая по дороге:

– Интересно, и зачем мама кажд

ый раз бабушке записки посылает? Что в них такого? Неужели нельзя просто по телефону поговорить, узнать, как дела? Интересно, а есть ли у бабушки телефон? Наверно есть, только она об этом никому не говорит. Чтоб не доставали. О чём чаще всего взрослые по телефону говорят

? Да ни о чём. Трепятся обо дном и том же часами как попугаи, переливают туда-сюда в трубку, будто процеживают, а толку никакого.  Я сама сколько раз слышала. Редко, когда по делу и то одну минуточку.  Не, бабушка у меня молодец, умеет время беречь. А вдруг у неё нет телефона?! Тогда как? Но ведь рация, рация наверняка есть. Эти «ти-ти, та-та – Привет! Как дела?» Это же так просто! – Маруся почему-то с ранних лет была уверенна, что почти в каждом доме, если хорошенько покопаться на сеновале или чердаке, а может в чулане, то можно непременно отыскать вполне приличную радиостанцию и ещё много чего интересного. А уж у бабушки, как она помнила, всегда что-то похожее стояло в комнате на этажерке, нет – на комоде, заботливо прикрытое белой кружевной салфеткой ручной работы.

– А уж морзянку бабушка точно знает,– заключила Маруся, – Я помню, как однажды она мне переводила то сообщение, которое ей отстукивал дятел на старой берёзе недалеко от её дома. Это ей лисичка привет передавала и в гости просилась. Так сказала бабушка. А бабушка дятлу то же что-то отстучала деревянной ложкой по перилам крыльца, и дятел улетел – понёс сообщение лисичке, пока не забыл. Не помню точно, что бабушка сообщила лисичке, но кажется такое коротенькое сообщеньице : «Кур нет тчк».

И ещё Маруся вспомнила, как ей рассказывали, что раньше целая такая сеть была социальная. Так и называлась – радиосеть. Весь мир был ею опутан. И в неё попадали радиолюбители. Для этого надо было самому собрать радиостанцию, зарегистрироваться, выучить морзянку и вуаля – готово. Садишься вечерком в тишине перед радиоприёмником, надеваешь наушники и телеграфным ключом отбиваешь в эфир: «Ти-ти, та-та… Я Зорька, Я Зорька, всем привет. Кто меня слышит? Привет!» А тебе кто-нибудь с другого конца планеты отвечает также тититаками: «Я Примус, Я Примус. Привет. Как дела?» И столько радости, восторга от этого было. Особенно если тебе отвечали откуда-нибудь очень издалека, например, с Антарктиды.

– Вот времечко-то интересное было. Интересно, а как сейчас? Кто-нибудь ещё сидит в этой радиопаутине? То есть – сети. Или все уже давно повылезли и разбежались кто куда? Ну да ладно, как хотят. А мы тут по старинке, по винтажному – записочками.

И тут Маруся вспомнила, что она сделала с запиской для бабушки и ей стало немного тревожно от этого:

–А может в записке и правда что-то важное написано?! А я с ней так небрежно обошлась… – всполошилась вдруг Маруся, – Надеюсь, невидимые чернила не пострадали и всё ещё можно будет прочитать. А может ценность записки в самой записке?! – осенила её неожиданная догадка, – слово по телефону конечно тоже приятно, но слово – что оно? Вылетело и бегай за ним потом по полям, догоняй. А записка – это что-то такое особенное, от близкого человека, что можно взять в руки, пощупать, прочитать сколько захочешь раз и сохранить, сберечь как нечто самое дорогое. Положить в шкатулочку и сохранить. И доставать, когда захочется. Как открытку. Я видела у бабушки коробку с открытками. Все такие интересные. С картинками, с марками. С печатями – откуда каждая из открыток пришла. Целая история в коробке. Надо будет тоже всем знакомым открытки послать – на память. Может и мне тогда кто-нибудь пришлёт. И будет у меня своя коробка с открытками и со своей историей. Ух, и молодец я. Такая догадливая! Только бы не забыть и не полениться потом.

Так рассуждала Маруся, шагая по тропинке. Лесные дорожки то сходились, то расходились в разные стороны, переплетаясь между собой, местами пересекаемые звериными тропами. У каждого в лесу был свой путь. Между тем, за своими рассуждениями, она подошла к знакомой развилке, где тропинка делилась на две части. Одна тропка уходила вправо, другая вела влево. Между расходящимися в разные стороны тропинками лежал огромный камень, на котором ничего не было написано. Та тропинка, что вела вправо, была довольно нахожена, и Маруся знала, что ей надо бы идти туда, другая же, которая вела влево, почти вся поросла травой и была уже мало заметна.

– Давненько я что-то налево не ходила,– задумалась Маруся, – пойти, что ли, прогуляться ненадолго? Старых знакомых проведаю. Может ещё не уехали? Хотя по времени пора бы уже. Ну хоть знакомые места посмотрю, а то, когда ещё соберусь? Я быстренько, туда и обратно…