В конце концов отец Самюэль вышел, заперев дверь. Во дворе опять воцарилась тишина. Шиферная крыша блестела под последними лучами солнца. Я потихоньку успокаивалась, сидя на кровати, уткнувшись лбом в колени.

Но одна картина засела у меня в голове: Дедушка, молчаливый, неподвижный. То есть Дедушка меня предал? То есть он все решил за меня и даже не сказал?

Как только за дверью послышался шум, я спряталась под одеялом. Шаги и детские голоса ворвались в комнату. Женский голос обратился ко мне, кто-то попытался стащить одеяло. Дети смеялись. Я не поддавалась: глухо, молча, упрямо. Никто не проникнет в мой грот. Голос велел детям, чтобы те замолчали. Вскоре женщина вышла из спальни, оставив после себя лишь редкие перешептывания. Я заснула.

Утром зазвонили церковные колокола, потом голос приказал нам встать. Я не двигалась под одеялом, но никто и не подходил его стаскивать. Девочки пересмеивались между собой, звали меня, проходя мимо. И вновь тишина… Я знала, что осталась одна. Чуть позже я вылезла из-под одеяла. День был серый. Девочки снова шумели во дворе. Кто-то положил яблоко рядом с моей подушкой.

Эй умел жить и быть сильным, не произнося ни слова. Никто им не командовал. Кажется, настал мой черед сделать выбор, о котором говорил Дедушка.

Следующая ночь тянулась бесконечно. Я слышала, как пробило три, затем – четыре. Как только пробило пять, я встала. Второе яблоко. Я положила его в шапочку. Медленно открыла окно – ветер полон запахов моря, кроны деревьев бесшумно качаются. Я соскользнула во двор по водосточной трубе. Никого. На крыльце было так темно, что ворота я нашла почти на ощупь. Закрыто, конечно же. И я ждала, на коленях, в темноте. Прошел еще один час, прежде чем я услышала чьи-то шаги во дворе. Приближался свет фонаря. Я застыла, едва дыша. Ключ повернулся, и одна из створок ворот приоткрылась. Фонарь исчез. Не колеблясь, я ринулась на улицу и со всех ног понеслась в порт. За моей спиной не доносилось ни звука.

Все произошло очень быстро. Я сделала свой выбор, пока бежала. Домой не вернусь – там Дедушка. В порту несколько человек уже принялись за работу. Лодка Эя не пришвартована. Он вышел в море или же направился в грот? А ключ он нашел? Без тени сомнений я побежала к скале. Если Эй там, мое место рядом с ним. Если его там нет, надо убедиться, что туда никто не ходит. Мне стало лучше после того, как я приняла такое решение. Я свободна от отца Самюэля. Я чувствовала, что сама стала легче, а в голове прояснилось.

Холодный и серый рассвет наступил поздно. Пошел косой мелкий дождь. Ветер раздевал деревья, листья забивались в дорожные ухабы. Но я мчалась вперед, окрыленная радостью. Больше никаких тайн, никаких сомнений! И нет нужды прятаться – никого не удивит деревенский ребенок на дороге между двумя селами.

Проникнуть в грот предстояло через пляж, ведь ключа у меня не было. Я свернула в последнюю расщелину на северо-запад. На склонах виднелись две фермы, а дальше – ничего. Тропинка вела вдоль ручья, который бежал по пустошам, усеянным травой и еловыми иголками. Несколько овец паслись, не обращая на меня внимания. Перед пляжем тропинка резко пошла вниз и сузилась. Я изо всех сил старалась не поскользнуться. На горизонте белели редкие паруса. Вода прибывала, и мне приходилось идти по тонкой линии неустойчивой гальки. Местами море подобралось совсем близко к скале, поэтому ноги у меня быстро намокли. Идти стало трудно. Гораздо утомительнее, чем я думала. Я возвращалась мысленно ко всему, что видела и слышала у отца Самюэля. Игры во дворе. Девочки в одинаковой одежде. Спальня, наполнявшаяся то шумом, то тишиной. Интересно, что еще дают на ужин кроме яблок? Что это за школа? Что там за учителя? Эти женщины, эти монахини… Их голоса, то нежные, то суровые…

А вот и ослепительный известняк, который море еще не поглотило, – осталось идти совсем чуть-чуть. Я заметила, что волны небольшие, но с легкостью вкатываются в грот. Надо было подождать отлива.

Голод терзал меня изнутри. Я уселась и принялась старательно грызть сразу оба яблока. Что за удивительная терпкая нежность! Я бы целую бочку таких съела…

Вода окрасилась в горчичный цвет после недавних дождей. Ритмичный шум волн убаюкивал меня. Они оставляли после себя потрескивающую пену, замиравшую на гальке от волны к волне.

Наверное, я походила на маленькую точку на линии скалы, сдерживавшей море. Кто еще кроме меня вырос в подобном месте? Чайки, вечно мечущиеся между морем и землей, гнездились вдоль скалы. Я смотрела, как они вьются и кричат. Нигде больше в мире не смогут они поселиться. Все время в западне этих мест, как и я.

Эй уже в гроте? Знает ли он, что я пришла?

Постепенно начинался отлив, и волны удалялись. Я смогла наконец-то проскользнуть вдоль стены и добраться до входа.

Верфь выглядела такой же, какой мы ее оставили. Казалось, ничего не изменилось. Бот мирно стоял на якоре. Перед входом в туннель песок остался нетронутым. Никто не приходил. И тем не менее я поклясться была готова, что кто-то передвинул тюк. Меня охватило смятение. Ни Эя, ни незнакомца. Выбившись из сил, я опустилась на землю у тюка с бельем и закрыла глаза.

Ветер в лицо. Резкий сквозняк ворвался в самую глубь сознания. Я пришла в себя и поняла: кто-то открыл люк наверху. Кто-то идет. Послышался голос в туннеле. Это не Эй! Куда спрятаться? Я проскользнула за гроб и пристроила крышку поверх головы. Теперь я дрожала, оставленная на милость незнакомцу. Инстинктивно закрыла глаза, будто это помогло бы не двигаться и контролировать вдох и выдох. Но дыхание не хотело угомониться. Время тянулось бесконечно. Я открыла глаза, по-прежнему не двигаясь. Прислушалась к шуму волн. Вдруг рядом раздался голос. Совсем рядом – тонкий голос с забавным акцентом. Он что-то насмешливо напевал. И перемещался по гроту, потому что я слышала, как незнакомец передвигал вещи, поднимался на борт, ходил и ворочал веслами.

Я сказала себе: тот, кто поет, не может быть опасен. Он или слишком занят, чтобы осмотреться, или слишком спокоен и не подозревает, что я здесь. Очень медленно я высунула голову из-за гроба. Мужчина, низкого роста, рыжий, стоял в боте, спиной ко мне. На плече у него висело короткое ружье. Он снял его, положил на дно и стал прибивать какую-то доску. Под ритм молотка зазвенел в гроте насмешливый и фальшивый голос. Звуки песенки гулким эхом разлетались вокруг, как крики ребенка в церкви.

 
Парро́ и Вааст, Вааст и Парро́,
Князья морей, короли воров,
Пусто в кармане, но им все равно,
Парро и Ваасту, Ваасту с Парро.
Князья ветров, цари кораблей,
Судьба зовет их из бездны морей.
Не оступись, дружище Вааст,
Я верю всем сердцем:
Настанет наш час.
 

Незнакомец прибил вторую доску к фальшборту^[3]. Когда он поднялся, ружья уже не было.

Мужчина явно знал Эя. Он чувствовал себя на верфи как дома. Работал не спеша, напевал… Он пришел сюда по туннелю – получается, у него был ключ. Я ничего не понимала.

Я выскочила из своего укрытия, но нога зацепилась за крышку. Мужчина выпрыгнул из бота, как кошка. Наши взгляды пересеклись. Он разразился смехом. Я нырнула между двух волн навстречу свежему воздуху и помчалась вдоль скалы как можно быстрее.

Кто этот незнакомец? Почему у него ружье? Получается, на верфи работал не один человек?

Но какая разница, если Эй в курсе?

Я поднялась на очередную ступеньку воображаемой таинственной лестницы, но сколько еще там осталось ступенек? Эй никогда ни о чем мне не рассказывал. Любил ли он меня или же просто использовал? В голове была каша…

Сил идти по гравию не осталось. Утренняя радость покинула меня. Каждый шаг давался с трудом. А еще я здорово проголодалась. Стало ясно, что придется встретиться лицом к лицу с Дедушкой. Какое у него будет настроение? Может, его уже предупредили о моем исчезновении. Мне хотелось, чтобы он волновался, чтобы он сожалел. Чтобы был зол, но только на отца Самюэля.

Впрочем, было бы что поесть, а остальное неважно.

Наконец-то вдали показался дом. День подходил к концу. Я совсем обессилела.

В приоткрытую дверь виднелось разбитое окно. Как по волшебству сзади меня вырос Эй в своей рыбацкой одежде. Он толкнул дверь, но рукой загородил мне проход. В нос ударил сильный запах алкоголя. На полу была разлита бутылка настойки, стол перевернут. Я пошла за Эем, но Дедушки нигде не было. Шаги Эя раздавались над моей головой, на втором этаже; он рычал, двигал мебель, похоже, вырывал половицу. Я подняла с пола чернильницу, перо и Дедушкино вязание. Одна из спиц оказалась липкой от крови. Где же он? Комната выглядела странно пустой, но в очаге еще тлели угли…

Эй вернулся с зажженной свечой и пистолетом на поясе. Он был страшен; рот открыт, словно бездна. Эй побежал на террасу, остановился перевести дух, затопал ногами, вернулся за подзорной трубой и наконец обвел взглядом порт, гавань и море. В нем кипели вопли – вопли, которые бились внутри и не вырывались наружу. Он ринулся в свою комнату, громко хлопнул дверью, а потом – снова шум и топот. Дедушка исчез, но Эй обезумел не поэтому. Вот он опрокинул что-то из мебели на пол. Слышалось, как из оконных рам вылетают стекла. Эй промчался по лестнице, схватил огромный мешок и бросил на пол свечу. Тут же пролитый алкоголь вспыхнул. Желтое пламя облизало стол, поцеловало соломенные стулья и, втянутое дымоходом, разбухло, словно волна. Вспомнив обо мне, Эй схватил меня за руку и вытянул наружу. Я схватила было перо и чернила, но Эй вырвал их у меня из рук.

Снаружи я увидела, как дым красит в черный цвет черепицу. Потрескивало пламя. Черная колонна дыма высилась над крышей и наполняла ночь искрами.

Эй даже не пытался остановить пожар. Мы сразу побежали в густом дыму и добрались до любимого Дедушкиного места. Не хватало дыхания, я перешла на шаг. Ледяной ветер, казалось, пронизывал нас насквозь. Не предупредив, Эй толкнул меня и прижал к земле животом вниз. Он задрал мне рубашку на голову, уперся локтем в поясницу, а другой рукой крепко держал за шею. И внезапно я закричала от острой боли в спине – мне как будто загнали иглу под кожу. Как будто к ней что-то пришивали. Снова и снова. Чуть сбоку. Чуть выше, чуть ниже. Я извивалась под его рукой, рыдала от боли, но Эй не ослаблял хватку. Осталась лишь эта боль по всей спине. Справа, слева. Медленная. Старательная. Механическая.

Когда он меня наконец отпустил, я не смогла встать. Эй перебросил меня через плечо и продолжил путь на вершину скалы.