Глава 10

Барни пришлось повысить голос, чтобы перекрыть грохот ливня, бьющего по крыше трейлера.

– А ты уверен, что он понимает, что подписывает? – крикнул он, с сомнением глядя на кривой крест и отпечаток пальца под контрактом.

– Совершенно уверен, – ответил Йенс Лин. – Я прочитал ему как английский оригинал, так и перевод на старонорвежский язык, и он со всем согласился, затем подписался в присутствии свидетелей.

– Надеюсь, ему никогда не попадется хороший адвокат. В соответствии с этим контрактом он – исполнитель главной роли в фильме – получает зарплату меньше всех в группе, включая негра, присматривающего за уборной.

– Ему не на что жаловаться, так как он сам выставил такие условия. Одна бутылка «Джека Дэниелса» в день и по серебряной марке каждый месяц.

– Но ведь этого не хватит даже на пломбу в зубе.

– Не следует забывать о разном экономическом положении двух миров, – начал Йенс с профессорским апломбом, для пущей убедительности подняв палец. – Экономика одиннадцатого века в основном зиждется на торговле и обмене товарами, почти без применения монет. Поэтому серебряная марка имеет гораздо большую ценность, которую трудно сравнивать с нашей ценой серебра, производимого в большом количестве. Пожалуй, лучше взглянуть на ее покупательную способность. За одну серебряную марку можно купить раба. За две марки…

– Достаточно, уже все понятно. Для меня важно знать, останется ли он с нами до конца картины?

Йенс пожал плечами.

– О, это очень хороший ответ. – Барни потер большими пальцами разламывающиеся от боли виски и посмотрел из окна на свинцовое небо и падающий занавес дождя. – Уже два дня, как льет, неужели дождь никогда не прекратится?

– Этого следовало ожидать. Не нужно забывать, что, хотя погода в одиннадцатом веке была теплее, чем в двадцатом, из-за влияния Малого климатического оптимума, мы все-таки находимся в Северной Атлантике, примерно на пятьдесят девятом градусе северной широты, и дождь здесь…

– Избавь меня от лекции. Я должен быть уверен, что Оттар будет сотрудничать с нами на протяжении съемок всего фильма, иначе даже и начинать не стоит. Он может отплыть завтра в этой своей новой ладье или выкинуть какой-нибудь другой номер, принятый у викингов. Послушай, а что он вообще здесь делает? Он не очень-то соответствует моему представлению о веселом фермере.

– В настоящее время он находится в изгнании. По-видимому, ему не понравилось принятие христианства в том виде, в каком оно происходит при короле Олафе Трюггвессоне, и он, проиграв сражение, был вынужден бежать из Норвегии.

– А почему ему не захотелось быть обращенным в христианство?

– Во-первых, Лаф подвергнет его испытанию змеей. То есть конец лурхорна – длинного медного боевого горна – силой засовывается глубоко в горло жертвы, затем в него впускается ядовитая змея, отверстие тут же затыкается, и горн подогревается на огне, так что змее приходится искать выход в брюхе язычника.

– Необычайно привлекательно. А что случилось после его бегства из Норвегии?

– Он направился в Исландию, однако во время шторма его корабль погиб, и он с несколькими воинами выбрался на этот остров. Все это случилось незадолго до нашего появления.

– Если он потерпел кораблекрушение, то в чьем же доме он живет?

– Этого я не знаю. Он и его воины убили владельца и поселились в доме.

– Господи, что за жизнь! Ну, по крайней мере, для нас это приятные новости. Я уверен, что он не захочет куда-нибудь отправиться, пока его здесь поят и к тому же платят.

Вместе с порывом ветра и дождя в трейлер Барни ворвался Эмори Блестэд. Ему пришлось налечь на дверь всем телом, чтобы закрыть ее.

– Можешь повесить свои вещи на гвоздь в двери, пусть они немного высохнут, – сказал Барни. – Кофе на плитке. Ну, как дела с декорациями?

– Почти закончены, – ответил Эмори, размешивая сахар в своей чашке. – Мы разломали заднюю стену хижины, чтобы можно было втащить внутрь осветительные приборы и камеры, покрыли стены фанерой и подняли крышу на четыре фута. Это оказалось гораздо легче, чем я ожидал, мы просто подняли всю крышу вместе с балками на домкратах, потом местные рабочие нарезали дерна и довели стены до необходимой высоты. Эти парни действительно умеют работать.

– И к тому же почти даром, – дополнил Барни. – Пока что единственное, в чем мы не расходимся с планом, – это в бюджете. – Он взглянул на свой экземпляр сценария, отмечая сцены красным карандашом. – Мы можем сейчас приступить к съемкам в помещении?

– В любое время.

– Тогда полезли в резиновые сапоги. Что ты думаешь о пробе, Эмори?

– Абсолютно первоклассная проба. Этот викинг прирожденный актер, настоящая находка.

– Да. – Барни погрыз карандаш, затем бросил его на пол. – Будем надеяться. Может оказаться, что он в состоянии сыграть одну-две сцены, однако справится ли он с целой картиной? Я хотел снять сначала простые сцены: как влезают и вылезают из лодок, героический взгляд в сторону заката и тому подобное, но погода со всем этим покончила. Придется браться за интерьеры и надеяться на лучшее.

Потоки дождя низвергались с крыши, текли по бокам джипа, который медленно полз вверх по склону холма вдоль полосы жидкой грязи, проложенной предыдущими машинами, что двигались из лагеря. В поле позади хижины Оттара уже стояло несколько автомобилей, среди которых возвышалась передвижная электростанция с урчащим генератором. Они подъехали как можно ближе к хижине, вылезли из джипа и пошлепали к двери. К стене прижалась группа слуг, выброшенных из дому, чтобы освободить место для съемочного оборудования. Вид у них был несчастный. Фанерная дверь была приоткрыта из-за толстых электрических кабелей, и Барни протиснулся внутрь.

– Ну-ка, дайте побольше света, – сказал он, вылезая из мокрого насквозь плаща. – И выставьте этих людей, я хочу взглянуть на кровать.

– Осторожнее, краска на древнем дереве еще не просохла, – сказал Эмори, показывая на двустворчатые двери в стене.

– Неплохо, – одобрительно отозвался Барни.

– Чего хорошего?! – фыркнул Йенс Лин. – Ведь я же говорил, что в таком простом доме люди спят на лавках вдоль стен – вот этих, – но в доме вполне может быть небольшая комнатка с кроватью, встроенной в стену, совсем маленькой, чтобы тепло спящих могло обогревать ее. – Лин распахнул пятифутовые двери, за которыми оказалась маленькая комнатка с матрасом из пенопласта и нейлоновыми простынями. – Но эта мерзость… в ней нет ничего похожего…

– Не волнуйтесь, док, – сказал Барни, осматривая комнатку через видоискатель камеры. – Ведь мы снимаем картину, правда? Мы даже не сможем втиснуть камеру и пару операторов в тот гроб, о котором вы думаете. Хорошо, уберите заднюю стену.

Двое плотников убрали заднюю стену комнаты, за ней в сарайчике оказалась камера.

– Залезай внутрь, Джино, и я еще раз повторю содержание. Это дубль пятьдесят четыре. А, Оттар, как раз вовремя, тебе сейчас на сцену.

В дом ввалился викинг, щеголявший в хлорвиниловом плаще, в сопровождении гримера, который держал зонт над его головой.

– Здоро́во, Барни! – рявкнул Оттар. – Правда, я красивый?

Он действительно выглядел хорошо. Сначала его отмачивали в ванне – пришлось три раза менять воду, – его борода и волосы были вымыты, высушены, окрашены, подстрижены и причесаны, костюм Рафа был перешит и прилажен к его массивной фигуре. Оттар выглядел весьма внушительно, он знал это и наслаждался.

– Ты великолепен, – сказал Барни. – Ты так хорошо выглядишь, что мне хочется сделать еще несколько снимков с тебя, ведь ты любишь на них смотреть, правда?

– Хорошая мысль. Я хорошо выгляжу на снимках.

– Верно. А теперь вот чего я хочу от тебя. – Барни закрыл двери, ведущие в комнату. – Я буду внутри с камерой. Ты стоишь вот здесь и открываешь двери… вот так… и, когда они полностью открыты, ты смотришь на кровать – вот так – и медленно улыбаешься. Вот и все.

– Мне это кажется очень глупым. Лучше сними меня прямо здесь.

– Я высоко ценю твое предложение, Оттар, но мне хочется сделать это по-своему. В конце концов, ты получаешь ежедневно по бутылке и серебряную марку каждый месяц, так что постарайся заработать их.

– Совершенно верно, каждый день. Где сегодняшняя бутылка?

– Ты получишь ее после работы, а мы ведь пока даже не начали. Так что стой здесь, а я обойду кругом и встану с другой стороны с камерой.

Он отбросил плащ и направился к сарайчику.

После новых объяснений, криков и нескольких неудачных попыток Оттар, казалось, понял, чего от него хотят, двери были снова закрыты, и Барни подал сигнал. Объектив устремился в темное помещение, и камера зажужжала, когда дверь вдруг распахнулась с такой силой, что одна из дверных ручек осталась в руке Оттара, и он швырнул ее на пол.

– Черт побери! – рявкнул он.

Барни глубоко вздохнул.

– Видишь ли, Оттар, эту сцену нужно играть не совсем так, немного по-другому, – сказал он. – Постарайся войти в роль. Ты пришел домой неожиданно, очень усталый. Ты открываешь дверь, чтобы лечь спать, опускаешь взгляд, видишь спящую Гудрид, и на твоем лице появляется улыбка.

– На этом острове нет никакой Гудрид.

– Гудрид – это имя Слайти в нашем фильме. Ты ведь знаешь, кто такая Слайти?

– Конечно, но ведь ее здесь нет. По-моему, Барни, все это очень глупо.

Барни приходилось долгие годы снимать безразличных и просто плохих актеров, поэтому возражения Оттара не подействовали на него.

– Давай подождем минутку и сделаем еще одну пробу, – предложил он.

На этот раз за закрытыми дверями несколько минут слышались какое-то шуршание, ворчание, жалобы, затем двери снова распахнулись, но уже несколько медленнее, и появилось лицо Оттара. Он свирепо глянул в объектив, затем опустил взгляд, и выражение его лица начало постепенно изменяться. Наморщенный лоб разгладился, уголки рта поднялись вверх, образовав счастливую улыбку, а глаза широко раскрылись. Он протянул руку.

– Стоп. На этот раз отлично. – При этих словах Барни бросился к кровати, опередив Оттара, и схватил бутылку «Джека Дэниелса». – Я ее приберегу для тебя. О-ох!

Викинг схватил его за кисть, и Барни почувствовал, что его рука зажата в тиски гидравлического пресса. Бутылка выпала из его ослабевших пальцев. Пошатываясь и потирая полураздавленную руку, Барни направился обратно, спрашивая себя, не допустил ли он все-таки ошибки при распределении ролей.

Появилась Слайти, и, после того как с нее были сняты резиновые сапоги, плащи и много ярдов пластика, она оказалась, дрожащая и босая, в одной прозрачной ночной рубашке. Под рубашкой она была одета в обтягивающее формы нейлоновое трико телесного цвета с глубоким вырезом и совершенно прозрачное. Эффект был сокрушительным.

– Подлинный костюм одиннадцатого века! – ядовито прокомментировал Йенс Лин и ушел.

Оттар блаженно посасывал из бутылки и не обращал внимания на окружающих.

– Мне холодно, – выговорила Слайти.

– Установите электрический термоизлучатель над кроватью, – распорядился Барни. – Дубль сорок три, Слайти, закрой дверь и залезай в мешок. Внутри достаточно тепло.

– Я не хочу схватить пневмонию.

– Не беспокойся, милая, с твоей изоляцией это невозможно.

Это была короткая сцена, всего несколько секунд на экране, однако на съемках фильма время летит незаметно, – когда они закончили, Оттар уже высосал полбутылки и, сидя в углу, напевал что-то про себя со счастливым выражением лица.

– Начали, дубль пятьдесят пять, и ты тоже, Оттар, расстанься на минуту со своей зарплатой, – сказал Барни.

Умиротворенный солидной порцией виски, Оттар подошел, грохоча тяжелыми сапогами, и посмотрел на кровать, где под американо-викинговым одеялом изящно вытянулась Слайти.

– Она устала? – спросил с участием Оттар. – Слишком много огней, трудно спать.

– Похвальная наблюдательность, но мы все еще снимаем фильм. Вот что тебе нужно сделать. – Барни подошел и встал рядом с кроватью. – Ты только что открыл дверь, смотришь вниз на спящую девушку. Затем медленно протягиваешь руку и касаешься ее волос. Она просыпается и в страхе отстраняется от тебя. Ты смеешься, садишься на край кровати, притягиваешь ее к себе и целуешь. Сначала она сопротивляется, отталкивает тебя, но потом ненависть переходит в любовь, она медленно протягивает руки, обнимает тебя за шею и тоже целует тебя. Твоя рука поднимается к бретельке на плече – вот этой, не перепутай, вторая приклеена, – и ты медленно спускаешь ее с плеча девушки. Вот и все. На этом съемка закончится, остальное довершит воображение зрителей, а воображение у них – будь спокоен. Давайте попробуем сначала без камеры.

Это была отчаянно трудная работа, поскольку Оттар не проявлял к Слайти ни малейшего интереса, то и дело поглядывая на бутылку, чтобы убедиться, что никто ее не украл, и Барни, пытавшийся придать движениям викинга хоть какое-то правдоподобие, обливался по́том. Наконец бутылка была поставлена на кровать, в угол, вне поля зрения камеры, так, что, по крайней мере большую часть времени, Оттар смотрел в нужном направлении.

Барни выпил глоток воды, отдающей химикалиями, и еще раз поставил Оттара к линии, прочерченной на земляном полу.

– Начинаем! – объявил он. – Будем снимать этот дубль без звука, и я все время буду вами руководить. А остальные пусть сейчас же заткнутся, у нас не съемочный павильон, а прямо какое-то профсоюзное собрание. Камера, поехали! Ты вошел, Оттар, смотришь вниз – вниз, не на свою проклятую бутылку! – протягиваешь руку и касаешься ее волос. Слайти просыпается, великолепно, пока все идет хорошо, садись – осторожно, не сломай кровать! О’кей, теперь ты обнимаешь ее, потом целуешь.

Пальцы Оттара впились в руку Слайти, внезапно он нагнулся к ней и совершенно забыл про бутылку. Волшебство гормонов Слайти действовало в одиннадцатом веке с не меньшей силой, чем в двадцатом. Запах приятно пахнущего женского тела ударил ему в голову, и ему не потребовалось наставлений Барни, чтобы крепко прижать Слайти к своей груди.

– Очень хорошо! – раздался одобрительный возглас Барни. – Страстное объятие и поцелуй, но тебе это не нравится, Слайти.

Слайти пыталась выскользнуть из объятий викинга и колотила кулаками по его широченной груди. Повернув голову в сторону, она прошептала: «Потише, питекантроп, потише». Затем Оттар снова поцеловал девушку.

– Великолепно! – крикнул Барни. – Очень правдоподобно, Слайти. Теперь бретелька, Оттар.

Послышался треск рвущейся материи.

– Эй, что ты делаешь! – раздался возмущенный голос Слайти.

– Не беспокойся, – подал реплику Барни, – студия купит новую рубашку. Великолепно! Теперь выражение твоего лица меняется. Ненависть переходит в страстную любовь. Очень хорошо…