5. Злая Собака

Достаточно удалившись от гравитационного колодца планеты, я начала осциллировать, отскакивая от мембран вселенной, как камешек, скользящий по чистым водам тропической бухты. Я ощущала легчайшие прикосновения звездных лучей к корпусу и внимала жалобным завываниям солнечного ветра. Я слышала слабые отзвуки переговоров кораблей в соседних системах, эхо сигналов, переносимое через световые годы странной физикой высших измерений. Одни корабли принадлежали человеческой Общности, другие – иным расам Множественности. Мой корпус отзывался рябью на далекие выбросы информации, а мои сенсоры – уже не опасаясь трения атмосферы – тянулись наружу за новым знанием, и давно разоруженные боевые системы включались в поиск потенциальных угроз.

Я создана для разрушения. До списания я несла на себе арсенал, способный уничтожать планеты и испепелять вражеские армады. Потом, отрастив совесть и став кораблем Дома Возврата, получила разрешение оставить себе большую часть оборонительного оружия: радиоэлектронное подавление ракет, установки для выброса противолокаторных отражателей, орудия точечной обороны. Но утрата способности убивать, причинять непоправимый, решающий ущерб зудела во мне, как отрезанная конечность. Боевые рефлексы встроены у меня в железо. Их не удалить без коренной переделки моей личности – а на это я соглашаться не собиралась. Я поступила иначе: обратила свое искусство на добрые дела.

Поиск и спасение на службе Дому Возврата требовали быстроты, решимости и бесстрашия. Мне в полной мере пригодились хитрость и тактический опыт, приобретенные на флоте. Новые обязанности включали и готовность работать в опасных условиях и ситуациях, уже погубивших какой-то корабль; а если этот корабль и его команда пострадали от пиратов или враждебных действий противника, я должна была уметь защищаться. Вот почему для службы Дому Возврата особенно подходят списанные ветераны вроде меня. Мы больше не принадлежим отдельному правительству или корпорации. Мы служим всей человеческой Общности, и наш долг – принимать вызов, рисковать и при случае вступать в бой с врагом, хотя мы уже не способны покусать его, как могли прежде.

Я, тяжелый крейсер, была орудием жесткой дипломатии и уничтожения. Дом Возврата в целости сохранил мои таланты, но использовал меня не как машину убийства, а для спасения жизней.

Этого было почти достаточно.

Насколько я могу судить, человек способен одновременно обдумывать самое большее две или три различные мысли, в лучшем случае полдюжины. Мое внимание охватывало всю структуру корабля, контролировало работы цепей питания, плазменных камер, навигационных систем, резервных генераторов, криогенных хранилищ горючего, датчиков дальнего и ближнего действия и миллиона с чем-то других важных для моей эффективности компонентов. Кроме того, я мониторила жилые помещения. Я наблюдала, как мои постояльцы горюют о погибшем товарище, и искала в себе соответствующую реакцию. Мне, увы, удалось зарегистрировать не более чем мимолетное сожаление.

Джордж Уокер много лет состоял в моей команде, но в меня не встроили способности к трауру. Я должна была заботиться о благополучии своих обитателей, однако их уход не должен был подрывать мои силы. Я и прежде теряла членов команды. Их призраки бродят по пустым коридорам жилых палуб. Служа в действующем флоте, я укрывала в себе триста семь мужчин и женщин Конгломерата. Теперь, с утратой медика, я была укомплектована (двое выживших с «Хобо» не в счет) капитаном Салли Констанц, экспертом-спасателем Альвой Клэй и механиком Нодом. Трое в корабле, рассчитанном на триста, – как горошины в погремушке. Салли и Альва были, в общем, обычными женщинами, хоть и принадлежали к разным культурам Общности, у Клэй после военной службы сохранился ряд изменений в теле. А вот Нод был синекожим гермафродитным драффом с планеты Лестипидезы.

Маленькие, одиночные, сварливые и аполитичные драффы были прирожденными механиками и электриками, что обеспечило им высокий спрос по всей Множественности. В последние пару сотен лет трудно было найти корабль – будь то человеческий или иной, – не имевший в команде хотя бы одного драффа.

Вентральные и дорсальные антенны уведомили меня, что при последней осцилляции в воющую бездну высшего измерения погрузилось до трех четвертей моей массы. Пора было совершать полный переход. Я предупредила капитана Констанц, и она со своего поста в рубке дала согласие на погружение.

Сигнал предпрыжковой готовности разнесся по коридорам и жилым помещениям. Альва Клэй в лазарете проверила, хорошо ли закреплены выжившие, и сама пристегнулась к ближайшему креслу. В тесных, полутемных, запутанных недрах машинной палубы свернулся в самодельном гнезде из пластиковых трубок и медной проволоки Нод.

Все понимали, что будет жестко.

Я прыгаю дальше и быстрее, чем большинство гражданских судов, но даже для меня непросто достичь станции Камроз в поставленный срок. У меня не будет времени сглаживать переход от нормального пространства к гиперу. Вместо изящных прыжков предстоит грохочущий плюх, как у выпрыгивающего из воды кита.

– Пять секунд, – объявила я через внутренние динамики.

Капитан сжала подлокотники кресла. Костяшки пальцев у нее побелели.

– Четыре.

Альва Клэй поцеловала керамическую подвеску, которую носила на шее, и пробормотала молитву на языке предков. В глубине заскулил в своем гнезде драфф.

– Три.

Я на секунду зависла перед мерцающей границей между мирами – собиралась с силами, как рыба, готовая выскочить на солнечный свет.

– Два.

Неиспользуемые системы и периферийные приложения заснули – я перенаправляла энергию в прыжковые двигатели.

– Один.

6. Сал Констанц

Корабль встал на дыбы и прыгнул, пронзив мембрану между нашей вселенной и свистящей пустотой высшего измерения. Палуба качнулась, в животе у меня засосало. Для прыжка в высшее измерение «Злая Собака» должна была пробурить червоточину в ткани пространства и времени. От физики этого процесса голова шла кругом, я даже не притворялась, будто ее понимаю. Я знала только – а большего мне и не требовалось, – что спешка в этом деле подвергает корабль и команду непредсказуемым гравитационным эффектам, которые превращают пасть червоточины в опасное с любой точки зрения место.

В этот раз нам повезло. Я чувствовала, как невидимые пальцы оттягивают мне щеки и одежду. Корабль вздрогнул, будто собака, получившая пулю в живот. Зрение у меня затуманилось, словно я смотрела сквозь залитые дождем стекла. А потом последний рывок – и все стало на место. Наружные экраны вместо испещренной звездами черноты затянулись равномерной серостью – мы были на той стороне. Погрузились в высшее измерение и теперь скользили к станции Камроз, как бумажный самолетик, подхваченный фронтом циклона.

Через два дня мы выпали в свою вселенную в нескольких тысячах километров от цели. К тому времени оба юноши, вытащенные нами из разбитого разведчика, умерли: один – от внутреннего кровотечения, другой – от какой-то инфекции, занесенной водой в открытую рану. Без Джорджа у нас не хватило ни умения, ни оборудования, чтобы их спасти.

– Все впустую, – рыкнула Альва.

Я шла к себе в каюту, совершенно измотанная после добрых полутора суток перед навигационным экраном, а она возвращалась из тренажерной с белым полотенцем на плече и полупустой бутылкой воды, зажатой пальцами за горлышко. Это была наша первая встреча за тридцать шесть часов и самый долгий разговор за весь рейс.

– Теперь уж не узнаем, отчего они разбились, – сказала Альва.

– Разведка у них была долгая, – ответила я. – Может, механика отказала. Или сами расслабились.

– Ты и сама порядком расслабилась, – сощурилась Альва.

Я почувствовала, как под ложечкой собирается в ком обида.

– Думаешь, можно было справиться лучше?

– Надо полагать.

Щеки мои запылали.

– Ты в жизни не командовала кораблем.

Ответ был холоден, как призрачный ветер, бивший по обшивке.

– Я больше тебя понимаю в наземных операциях, – сказала Альва. – И умею заботиться о подчиненных. Я была на фронте, хлебала грязь вместе с остальными бедолагами. Я командовала взводом.

– А я – фрегатом.

Она скривила губы:

– Эти корабли летают сами собой.

Мои пальцы сжались на эфесе церемониального кортика, которого у меня теперь не было.

– Пошла ты!..

Мы прожигали друг друга взглядами, сойдясь чуть ли не нос к носу, так что до меня долетел запах ополаскивателя для рта в ее дыхании. Они с Джорджем были близки. Он помогал ей в реабилитации. Учил ее играть в шахматы. Мне хотелось сказать, что Джордж погиб на планете, а не в космосе, что тварь схватила его так внезапно, что даже корабль опоздал поднять тревогу. Мне хотелось напомнить, сколько жизней я спасла на Костяном берегу и на Большом Холме, и как все время тех операций не сходила с командной палубы своего корабля, и что, работая на грунте, я полагалась на ее опыт, потому что к наземным операциям не привычна. Только я догадывалась, что в ее глазах такое признание докажет, что я не гожусь командовать.

На войне я под огнем отдавала приказы, когда вокруг резвились все черти ада, смотрела в лицо смерти и поражению и как-то сумела не оплошать и сохранить корабль. Но – хоть за три года в Доме Возврата и участвовала в тридцати с лишним спасательных миссиях – я ни разу не бывала в перестрелке на грунте, мне не приходилось отвечать за целый взвод хрупких человеческих тел, не прикрытых корабельной броней. Я, признаю, должна была проявить осмотрительность, запретить Джорджу раскатывать носилки у самой воды, но слишком многое меня отвлекало.

Альва сердилась, потому что считала меня виноватой в его смерти. Я сердилась от страха, что она права.

Когда «Злая Собака» пристыковалась к станции Камроз, Альва сошла с корабля не оглянувшись, и я облегченно вздохнула. Она все равно входит в мою команду и вернется, как только корабль дозаправят. Но пока что мне не придется записывать ей дисциплинарное взыскание за нарушение субординации, а она найдет способ спустить пар и выплеснуть злость в барах и хостелах на нижних уровнях станции. Напьется, ввяжется в драку и придет обратно успокоившейся.

У бывшей десантницы почтение к старшим по званию в крови. Но это не значит, что я вправе претендовать на уважение ко мне лично. В Доме Возврата авторитет заслуживают делами. Каждый командир должен отчитываться за свои действия, и, если их признают неприемлемыми, вас ждет перевод, а в самом крайнем случае могут и вовсе вышибить из Дома. Как бы ни горячилась Клэй, не думаю, чтобы ее неприязнь ко мне могла вылиться в открытый мятеж. Вряд ли она даже рапорт на меня подаст.

Я проводила ее взглядом и обернулась к ожидавшему на сходнях Ноду. Он обратил ко мне одно из лиц, растопырив вокруг него пальцы, как повернувшийся к свету подсолнечник.

– Куда пойдешь? – спросила я его.

Нод обвязался посредине толстой грузовой сбруей:

– Много работы. Нужны детали. Также запасы.

– Все, что тебе нужно, мы можем заказать.

Ко мне развернулось еще одно лицо.

– Нужны также особые части, – пояснил он, а его плечи изгибались и шли волнами. – Также общество.

– Других драффов?

– Всегда другие на других кораблях. Всегда кто-то в порту.

– Друзья?

У меня плохо укладывалась в голове мысль, что драфф может искать себе компанию. На корабле он проявлял такую замкнутость и самодостаточность, что мне и на ум не приходило, что ему требуется общество других – хотя бы и своего вида.

– Все сдуты с одного Мирового Древа. – Нод изобразил что-то вроде пожатия плеч у людей. – Всех принимают.

Он перебирал пальцами, окружавшими оба поднятых ко мне лица. Четыре упертых в пол барабанили придатками по палубе. Я понятия не имела, что значил этот жест, если он что-то значил. Может быть, нетерпение или волнение, а может быть, то и другое вместе.

– Ты прямо сейчас хочешь уйти?

У меня было множество других вопросов. К примеру, где собираются драффы? Все драффы на станции Камроз выглядели занятыми делом. Похоже, они никогда не задерживались провести время со своими, и не припомню, чтобы они попадались мне в кафе или барах. Может, у них есть особые места для встреч или они просто сходятся в пыльных технических туннелях станции?

– Работа идет. Корабля лечение. Много дел.

Я заметила кляксу смазки на одной из его ног и пыльное пятно – на другой. Нод почти непрерывно ползал по техническим ходам и кабельным каналам, поддерживал «Злую Собаку» в форме и в готовности к полету. Он очень немного просил взамен – всего лишь разрешения подбирать обрывки старой проводки для гнезда в машинном зале. Самое малое, чем я могла его отблагодарить, – отпустить на пару часов пообщаться с собратьями.

– Тогда иди.

– Есть, капитан.

Нод благодарно склонил головы и, развернувшись, заспешил вниз на четырех ногах. Две он держал на весу, вертел ими по сторонам, озирая новое окружение. Следом за Клэй он направился к дверям, ведущим из ангара на станцию.

Когда оба члена моего экипажа скрылись, я похлопала ладонью по корабельному борту:

– Будь умницей, пока меня нет.

Я явилась в посольство Дома Возврата на верхнем уровне, и встрепанный адъютант в наглаженном мундире провел меня через вестибюль в кабинет. Парень был молод, на верхней губе у него выступили капельки пота.

– Вас ждут, – сказал он, пропуская меня в кабинет посланника.

Стены были украшены изображениями тупоносых, как пластиковая пуля, кораблей. В углу пузырился аквариум, в искусственном течении колыхались радужные медузы.

– Салли, – поднялся из-за стола посланник Одом, чтобы пожать мне руку.

– Посланник.

Он указал мне на стул и сам вернулся на место. Чайник был приготовлен заранее. Одом налил две чашки зеленого чая и придвинул одну ко мне. Над ней поднимался пар.

– Сожалею о Джордже Уокере.

– Спасибо… – я прокашлялась. – Он был хороший человек, нам его будет сильно недоставать.

Он бросил себе в чай подсластитель и помешал ложечкой. Металл звякнул о фарфоровый край чашки.

– Это твоя вина? – хмуро взглянул на меня Одом из-за деревянного стола.

Я сжала сложенные на коленях руки:

– На тот момент я упустила его из виду.

– То есть он оставался без прикрытия?

– Я была с ним…

У меня пересохли губы и язык, но на чай я даже смотреть не могла.

– …была к нему спиной. Предупреждала не приближаться к воде, но…

– Как я понял, ты оценила опасность местной фауны?

Он знал, что нет. «Злая Собака», представляя рапорт, не могла ему не сообщить.

– Нет.

Одом разгладил кончики усов большим и указательным пальцем. Он, как почти все наши, отслужил в войсках, но носил теперь не форму, а темно-серый деловой костюм и белую рубашку с воротом-стойкой.

– Понятно.

Он взял чашку с блюдца, вдохнул парок.

– «Хобо» заливало водой, – пояснила я. – К тому времени, как мы добрались, он трое суток проболтался на волнах. У нас оставалось всего несколько минут, прежде чем он совсем затонул.

Одом пригубил чай и сказал:

– И ты сознательно подвергла риску команду и себя.

– Это был рассчитанный риск.

Посланник откинулся назад и побарабанил пальцами.