В июне 1938 года я прибываю в Грац, расположенный в живописной Штирии, чтобы стать старшим офицером соединения бомбардировщиков «Штука». С того момента, когда немецкие войска вошли в Австрию, прошло всего три месяца, и местное население принимает нас с энтузиазмом. Пилоты нашей эскадрильи проживают в деревеньке Талерхоф, расположенной недалеко от города. Эскадрилья недавно получила «юнкерсы»; одноместный «хейнкель» больше в качестве пикирующего бомбардировщика использоваться не будет. На новом самолете мы учимся пикировать под разными углами – вплоть до 90 градусов, – точно бросать бомбы и стрелять из бортового оружия. Скоро мы уже достаточно хорошо осваиваем «юнкерсы». Не могу сказать о себе, что я быстро учусь; к тому же я приступаю к прохождению тестов, когда значительная часть пилотов их уже прошла. Потому конечные тесты я сдаю с большим опозданием – слишком большим, чтобы обо мне сложилось хорошее впечатление у командира эскадрильи. Я набираю ход столь медленно, что у него возникает подозрение, что я вообще никогда не приду к финишу. Моему положению в эскадрилье не способствует ни то, что я редко бываю в офицерской столовой, предпочитая молочную диету, ни то, что держусь особняком, проводя свободное время в горах или на спортплощадке.

Тем не менее я получаю звание лейтенанта. Под Рождество 1938 года эскадрилья получает команду выделить одного человека для спецподготовки для полетов на разведывательном самолете. Другие эскадрильи отказались это сделать, поскольку не хотят терять своих людей, но наш командир счел, что ему представляется удобный случай сплавить «любителя молока». Я, естественно, не соглашаюсь – хочу остаться пилотом «Штуки», – но запущенной в действие военной машине противостоять бесполезно.

Таким образом, в январе 1939 года я начинаю учебу в школе летчиков-разведчиков в Хильдесгейме. Глубина моего горя не поддается описанию. Нам преподают теорию и практику воздушной фотосъемки. Ходят слухи, что по окончании учебы нас распределят в подразделения для выполнения специальных операций для военно-воздушных сил. Нас всех учили быть наблюдателями, но в разведывательных самолетах наблюдатель еще и штурман, так что пришлось изучать и это искусство. Нам – обученным пилотам – приходится теперь просто сидеть в самолете, вверяя свою жизнь пилоту. Естественно, мы ему не доверяем и думаем про себя, что рано или поздно он рухнет на землю, вместе с нами. Аэрофотосъемке мы обучаемся, делая вертикальные, панорамные и прочие снимки в районе Хильдесгейма. Остальное время посвящено скучной теории. Закончив курс обучения, мы все получаем назначения в соответствующие части. Я должен был отбыть в 2/F121 – дальнюю разведку в Пренцлау.

Через два месяца мы перебраемся в район Шнайдемюл. Началась война с Польшей! Никогда не забуду мой первый полет через границу в другую страну. Я напряжен, сидя в своем самолете и ожидая того, что должно произойти. Первое знакомство с зенитной артиллерией внушает нам страх и почтение. Истребителей, однако, над Польшей оказывается на удивление мало, и это в дальнейшем становится частой темой наших разговоров. То, что раньше было сухим теоретическим материалом в учебных классах, сейчас стало волнующей реальностью. Мы делаем фотографии железнодорожных станций в Торне, Кульме и других городах, чтобы определить направление передвижения польских войск и места их концентрации. Позднее нас стали направлять на самый восток Польши, к железнодорожной линии Брест-Литовск – Ковель – Луцк. Высшее руководство желает знать, как осуществляют перегруппировку сил русские и что они собираются делать. Мы используем Бреслау как базу для полетов в южном направлении.

Война в Польше скоро завершается, и я возвращаюсь в Пренцлау с Железным крестом 2-го класса. Здесь командир моего звена сразу понимает, что я не хочу быть пилотом разведывательного самолета, но он считает, что в условиях напряженной обстановки рано думать о переводе меня в пилоты «Штуки». Я дважды делаю попытки перевестись, но обе успеха не имеют.

Зиму мы проводим в Фритцларе около Касселя в земле Гессен. Отсюда наша эскадрилья делает вылеты на запад и северо-запад, стартуя с аэродромов, выдвинутых на запад и северо-запад насколько это возможно. Мы совершаем полеты на очень больших высотах, и потому каждый летчик должен выдержать экзамены в мастерстве проведения разведывательных полетов на большой высоте. Я выезжаю в Берлин и проваливаю экзамен. Поскольку самолеты «Штука» действуют на низкой высоте, командование наконец принимает во внимание мою просьбу о переводе в пилоты пикирующих бомбардировщиков. Я полон надежд о возвращении к моей «первой любви». Однако вскоре два экипажа теряют пилотов, и меня снова посылают на экзамен. На этот раз оценка следующая: «Исключительно хорошо подготовлен к полетам на больших высотах». В первый раз со мной явно обошлись чересчур круто. Хотя министерство не отдало какого-либо конкретного распоряжения по моему адресу, меня отправляют в Штаммерсдорф (под Веной), в подразделение авиационной подготовки; позднее это подразделение переводят в Крайльсгейм.

Во время начала кампании во Франции я служу адъютантом. Мои попытки найти обходные каналы и обратиться в управление по личному составу люфтваффе успехом не завершаются – о боевых действиях я получаю информацию только из газет и по радио. Никогда я не чувствовал себя столь отвратительно, как в это время. У меня появляется чувство, что я за что-то сурово наказан. Только спорт, на который я направляю всю свою энергию и которому посвящаю все свободное время, приносит мне облегчение. В то время совершать полеты я могу только в маленьком спортивном самолете. Главной моей работой становится военная подготовка курсантов. Однажды в выходной, перевозя нашего командира на «Не-70» в отвратительную погоду, я чуть не попал в аварию. Но мне повезло, и самолет благополучно возвращается в Крайльсгейм.

Мои многочисленные письменные просьбы и телефонные звонки наконец приводят к желаемому результату. Подозреваю, что просто оказался неудобен и от меня решили избавиться. Я оправляюсь в знакомое мне по Грацу подразделение – в тот момент оно находилось в Кане на берегу Ла-Манша. Операции здесь уже практически завершились, и один из моих друзей по Грацу передает мне полученный в Польше и Франции опыт, совершая со мной полеты. Я жадно впитываю эти знания, поскольку ждал их два года. Но за пару дней догнать остальных невозможно, да и ученик я всегда был неважный. Без практики усвоить что-либо трудно. И здесь моя приверженность к воздержанной жизни, привычке пить молоко и преданность спорту вызывает неприязнь – еще большую, чем раньше, поскольку многим это кажется странным в располагающей к удовольствиям Франции. Из-за этих моих странностей, когда эскадрилью переводят в Юго-Восточную Европу, меня отправляют в резервное звено в Граце ожидать дальнейших распоряжений. Интересно – когда-нибудь я изучу свою работу на практике?

Начинается кампания на Балканах – и снова без меня. Грац временно используется как база для подразделений самолетов «Штука». Мне трудно следить за этой войной. Следом за Югославией войска входят в Грецию – а я нахожусь в тылу и практикуюсь в полетах в строю, в сбрасывании бомб и стрельбе из бортового оружия. Так продолжается три недели, и внезапно я говорю себе: «Теперь твое обучение закончилось, и ты можешь делать с самолетом все, что захочешь». И это чистая правда. Инструкторы просто изумлены моим мастерством. Дилль и Йохим могли выделывать любые трюки, когда возглавляли наш так называемый «цирк», но при этом мой самолет держится за ними следом на определенной дистанции словно привязанный – независимо от того, делают ли они петли, уходят в пикирование или летят вверх колесами. Я бросаю бомбы так, что они отклоняются от цели не больше чем на десять метров. При стрельбе из бортового оружия получаю девяносто очков из возможных ста. Словом, я преуспел в своем деле. Как только фронт потребует новых пилотов для замены, я непременно отправлюсь одним из первых.

Вскоре после пасхальных каникул, которые я провожу с коллегами в окрестностях Пребикля в лыжных походах, наступает долгожданный момент. Пришел приказ о переброске самолетов в эскадрилью пикирующих бомбардировщиков, размещавшуюся на юге Греции. Этим же приказом я зачислялся в эту эскадрилью. Прилетев через Аграм и Скопье в Аргос, я узнал, что должен следовать дальше на юг. Подразделение самолетов «Штука» находится на самой южной оконечности Пелопоннеса. Поскольку я изучал древнегреческий, полет вызывает во мне много эмоций и заставляет вспомнить школьные годы. Приземлившись, я немедленно обращаюсь с докладом о прибытии, поскольку испытываю жгучее желание наконец принять участие в настоящих боевых действиях. Первый человек, который меня встречает, – это адъютант командира эскадрильи. Когда я его вижу, мое лицо мрачнеет – как и его. Это мой старый знакомый – бывший инструктор из Кана.

– Что вы здесь делаете? – спрашивает он. Его тон мигом охлаждает мой пыл.

– Я прибыл за назначением.

– У вас не будет боевых вылетов, пока вы не научитесь управлять «Штукой».

Я с трудом сдерживаю гнев, но молчу, даже когда вижу на его губах снисходительную улыбку.

– Вы еще учились?

Я выдержал ледяную паузу – столь долгую, насколько это было возможно, и ответил:

– Я в совершенстве владею самолетом.

Почти презрительно – или мне это только показалось? – он медленно, с выражением говорит то, от чего у меня по коже пробегают мурашки:

– Я доложу о вас командиру – и будем надеяться на лучшее. Решать ему. Это все. А вы пока ждите, устраивайтесь.

Выйдя из темной палатки, я щурюсь – и не только от яркого света. Пришлось бороться с охватившим меня отчаянием. Но здравый смысл подсказывает: нет причин терять надежду. Адъютант не расположен ко мне, но решать командиру, а он может пойти навстречу, даже если и прислушивается к мнению своего адъютанта. Не может же командир, который меня совсем не знает, составить обо мне негативное мнение, руководствуясь чьими-то словами? В результате этих размышлений я пришел к мысли немедленно явиться к командиру. Нет сомнения, что он будет объективен. И я отправился доложить о себе. Командир небрежно отвечает на приветствие и устремляет на меня долгий изучающий взгляд, затем произносит:

– Мы уже знаем друг друга, – и, сочтя по моему лицу, что я хочу возразить, отмахивается.