Глава 3. Три победы

На следующий день Фрэнк Браун встал с радостным чувством. Он одержал три крупные победы:

– Я могу ещё пить, как когда-то, и могу получать откровения… А любить – я тоже могу, как когда-то!

Он быстро оделся и сошел вниз. Терезы там не было; ему прислуживал её отец. Оказалось, Тереза уехала к своему духовнику, но, не застав его в городе, вернулась раньше, чем предполагала.

Фрэнк Браун ел не торопясь, надеясь увидеть Терезу. Однако она не пришла.

Вечером он встретил её в саду, но она убежала, как только он приблизился к ней. И в тот, и на следующий день он хотел заговорить с нею, но она избегала его, почти скрывалась. Один раз он попытался пойти к ней ночью; но дверь оказалась запертой. Временами его почти бессознательно влекло к ней. Но скоро он перестал о ней думать.

Его мысли принадлежали работе. До глубокой ночи он просиживал над книгами, приводил в порядок таблицы и выписки и видел, как труд его растет и принимает осязательные формы.

* * *

Однажды он пошел на собрание к мистеру Питеру.

Огромная комната едва освещалась и вентилировалась одним окном, вделанным в боковую стену. Три стены её были из голого камня и только четвертая была обита досками.

Единственным украшением было большое распятие, висевшее на задней стене.

Все с жаром пели и молились. Затем Американец произнес проповедь, в которой он горячо нападал на дьявола, отца всех грехов. Он призывал к покаянию и закончил речь страстной молитвой.

Затем он спросил, не желает ли кто-нибудь «повидать свою душу».

Вперёд выступил его слуга, Скуро, здоровенный детина с огромной рыжей головой, и начал каяться:

– Я был раньше черен, как дьявол в аду, а теперь, по милости Спасителя, сделался чистым. Прежде я был полон вином, а теперь я наполнился Святым Духом…

Немного разочарованный, Фрэнк Браун ушел с собрания, когда «охотники на дьявола», как они назывались, запели в четвертый раз великопостную молитву.

* * *

Тереза стояла на коленях в исповедальне и, опустив голову на руки, закрыв крепко глаза, говорила без пауз, беззвучным голосом. Не прерывая, терпеливо слушал её старый священник, сидевший в кресле.

Тереза умолкла. Медленно подняв голову, она посмотрела на священника беспомощно и глубоко-вопросительно.

Минуты бежали, а старик ничего ещё не сказал своему духовному чаду и не знал, что он должен сказать: конечно, девушка согрешила; но так ли велик её грех?

Её губы опять зашевелились и тихо, так, что он скорее угадал, чем услышал её, она спросила его:

– Ваше преподобие, правда ли, что… его… прислал рок?

Старик молчал.

Девушка поднялась с колен и подошла к нему совсем близко.

– Что же мне делать? – спросила она.

– Я не знаю, – прошептал священник.

Тереза бросилась к его ногам, зарылась головой в его рясу и разрыдалась. Старик чувствовал, как её слезы промочили насквозь его платье; он хотел помочь её горю, но не мог и только тихонько гладил её по голове.

Вдруг девушка встала и схватила его руку. Она задыхалась.

– Ваше преподобие, скажите, это правда?.. Его послала судьба?

И в её глазах светилось горячее желание и бесконечная надежда услышать: да. Он ясно чувствовал это. Он знал, что все её существо наполнено прекрасным образом чужестранца – пылкого, мечтательного, бросающего вызов небесам.

Но, сделав над собой усилие, он ответил, не глядя:

– Не знаю.

Она разрыдалась. Бесконечное сострадание к ней заговорило в его душе; он поднял её голову и ласково спросил:

– Разве ты так сильно любишь его?

– Да, батюшка, больше жизни.

Он тихо поцеловал её в лоб.

– Тогда иди, дитя моё. Прими свой жребий. Это Божий промысел.

Она посмотрела на него с благодарностью; у неё не было сил сказать хоть слово. Потом, схватив его руки, она покрыла их слезами и поцелуями.

Глава 4. Исцеление

Фрэнк Браун поздно сошел вниз: он работал всю ночь до рассвета. Тереза молча стояла за завтраком подле него и ждала его взгляда. Но он почти не видел её. Он не заметил ни её отсутствия, ни возвращения. В следующие дни она тоже не отходила от него во время еды, но заговорить с ним не решалась; она только прислуживала ему, немая, как рабыня.

Однажды она тихо сказала ему:

– Дон Винченцо просил передать вам привет.

– Благодарю.

Он взглянул на девушку и заметил, что она была хороша.

– Ты видела священника?

– Да, четыре дня тому назад я была в городе.

– Ты исповедовалась?

Она кивнула головой.

Фрэнк Браун болтал с Терезой, но не прикасался больше к ней. Он был ласков и добр с нею, как с хорошеньким ребенком, присутствие которого терпят. Иногда, когда он брал лютню, он звал её к себе: она должна была спокойно сидеть и слушать.

Когда он отправлялся кататься по озеру, то давал ей весла, и она гребла. А он молча сидел против неё и о чем-нибудь думал или мечтал.

Он приучил её бегать рядом с ним во время прогулок, терпеливо, внимательно, как хорошо выдрессированная собака. Фрэнк высказывал ей свои мысли, спрашивал её совета и сам за неё отвечал: так ему легче было уяснять себе самому свои мысли.

Терпеливо, серьезно, целыми часами слушала его Тереза. Она мало понимала из того, что он говорил, но все ей казалось великим и прекрасным, а сознание, что её господин разговаривал с нею, делало её бесконечно счастливой.

Иногда, среди ночи, он приходил в её комнату, будил, садился на кровать и начинал рассказывать. Она, по обыкновению, тихо, серьезно слушала его. Иногда он оставался у неё, смеясь, обнимал и ласкал её, а она закрывала глаза и вся дрожала от счастья.

Однажды, уже вечером, к нему постучались.

В комнату ввалился служивший при гостинице Анджело и доложил, что Мариано Венье очень просит барина пойти навестить его жену, которая больна, при смерти.

– Но я – не врач! – заявил Фрэнк. Однако Анджело не двигался с места. Фрэнку пришлось ещё раз повторить, что он ничего не понимает в медицине; тогда слуга вышел, но тотчас вслед за ним в комнату вошли хозяин и Тереза.

– Венье стоит внизу и не хочет уходить. Пойдите же к его жене, доктор! – сказал Раймонди.

– Но я ничем не могу ей помочь. Я – не врач, – ответил Фрэнк.

Хозяин почесал затылок и плюнул.

– Вам ведь никто не поверит: все думают, что раз вы доктор, вы должны уметь лечить.

Было видно, что он и сам думает так же.

Наконец, Раймонди прибег к последнему доводу.

– Там теперь Американец; он хочет молится о её здравии; вы можете сделать для неё столько же, сколько и он.

Но у Фрэнка не было желания состязаться с Американцем.

Тут подошла к нему Тереза.

– Пойдите к бедняжке, – попросила она, – быть может, вы всё-таки ей чем-нибудь поможете.

Он рассмеялся.

– Право, дитя, я ничего не умею.

Тереза серьезно, большими глазами, посмотрела на него, взяла за руку и проговорила:

– Пожалуйста, пойди к бедняжке. Ты все можешь…

Он вздохнул, пожал плечами, достал опиум, хинин и пирамидон из дорожной аптечки и отправился к больной…

Спальня, в которой лежала Матильда Венье, была полна народу. Воздух в ней был сперт донельзя.

– Откройте окно! – приказал Фрэнк Браун. Но больная поднялась на кровати и громко закричала.

– Нет! Пусть окно будет закрыто! Пьетро Носклер приказал, чтобы его закрыли.

Фрэнк Браун обернулся. Рядом с ним стоял Американец. Он был весь в черном; в длинном сюртуке, застёгнутом до самой шеи, как у миссионеров. Безбородое лицо, маленькие, слегка косые, глубоко сидящие глазки, низкий, выдающийся вперёд череп, отсутствующий подбородок, приплюснутый нос, широко оттопыренные уши с приросшими мочками свидетельствовали о вырождении; шея была изрезана золотушными рубцами; движения торопливы, как у эпилептиков.

«Ему мне было бы легче поставить диагноз, чем больной», – подумал Фрэнк Браун.

– Дайте ваш пульс, – попросил он больную.

Но женщина спрятала руку под одеяло и взглянула на Фрэнка почти с ненавистью.

Тогда вмешался Американец.

– Дай руку, сестра! – сказал он больной, и та послушно протянула её Фрэнку.

Пульс больной свидетельствовал о сильной лихорадке. Её язык и весь рот были сильно обложены. Она хрипела и кашляла.

Не подлежало никакому сомнению, что она была серьезно больна. Но Фрэнк не знал, что нужно делать.

– Как долго она не спала? – спросил он неуверенно.

– Уже три ночи, – ответил Американец.

«Ей не может повредить ни в коем случае, если она как следует выспится, – подумал Фрэнк Браун. – Я дам ей немного опиума».

– Принесите воды! – попросил он, – я дам ей лекарства.

Но больная закричала и замахала руками.

– Он отравит меня!

Она запела священный стих, и присутствующие вторили ей.

Её муж сделал знак Фрэнку Брауну, и они вышли в соседнюю комнату. Венье подал здесь Фрэнку графин воды.

– Пришли сюда мистера Питера, – приказал он.

– Что вам угодно, доктор? – спросил, войдя в комнату, Американец.

– Вот стоит лекарство. Я уйду сейчас, и ты дашь его больной. Ты останешься всю ночь здесь?

– Да, – ответил Пьетро Носклер, – мы будем бодрствовать и молиться.

– Прекрасно, – продолжал Фрэнк Браун. – Один стакан ты дашь ей сейчас же. Она охотнее примет лекарство из твоих рук. Я надеюсь, что оно несколько успокоит её, и она скоро уснет. Если же больная снова проснется, ты дашь ей другой стакан!

Американец молчал, но по его лицу видно было, что он собирался сделать, когда уйдет доктор: взять стакан и вылить все его содержимое.

Фрэнк Браун вспыхнул. Схватив за плечи Американца, он начал его трясти изо всех сил.

– Взгляни на меня! – крикнул он повелительно. – Ты сделаешь то, что я говорю! Я этого хочу – понимаешь?

– Да, я сделаю это, – пробормотал Американец, взял стакан и вышел к больной.

* * *

На следующий день Фрэнк встретил мужа Матильды.

– Ну, как здоровье жены?

Мариан Венье посмотрел недоверчиво.

– Вы не помогли ей. Я не заплачу вам.

– Мне не нужно твоих денег. Я хочу только знать, как здоровье больной.

Венье сразу сделался любезнее:

– Ей лучше. Скоро она будет совсем здорова. Спасибо за то, что вы пришли.

Но тут же добавил:

– А спас её всё-таки Американец.

Вся деревня только и делала, что говорила о чудесном выздоровлении Матильды Венье. Говорили, что уже не было никакой надежды на её спасение, что даже искусство знаменитого немецкого врача было бессильно. И только мистер Питер своими молитвами и бдением в течение трех долгих ночей спас её тело, уже попавшее дьяволу в когти!