Часть 2

 
Горевший в Одессе огромный костер
Светил на большую дорогу.
По этой дороге шагал один вор,
Но путь этот вел лишь к острогу.
Играл он с властями, как тореадор,
И шел на поклон только к Богу.
 

Глава 4

Семья Раппопорт была типичной еврейской, жившей в Одессе в районе Молдаванка, на улице Богдана Хмельницкого. Это были те самые исторические для любого одессита кварталы, где когда-то обитал Мишка Япончик со своей бандой налетчиков. Но Раппопорты были далеки от этого. Марк Абрамович, отец семейства, фронтовик, человек умный и осторожный, работал в школе завучем и учителем алгебры. Сразу после окончания войны он женился. Его жена, Хая Зеленская, тоже являлась коренной одесситкой и трудилась поварихой в Городской клинической больнице № 1.

Все было в шаговой доступности от их дома. 103-я школа, где работал Марк Абрамович, находилась на улице Буденного, в пяти минутах ходьбы. А место работы Хаи располагалось еще ближе. Будучи коренными одесситами, родители Соломона чаще называли свою улицу по-старому – Госпитальная. Именно так она называлась до 1954 года, и именно из-за этой самой ГКБ № 1, которая раньше носила название «Еврейская больница», так как была построена на деньги богатых евреев меценатов.

Марк и Хая жили хорошо и дружно, у них было два сына. Старший, Леня, родился в 1947 году, спустя год после свадьбы. И лишь по прошествии десяти лет на свет появился Соломон. Два сына – для любого отца это счастье. Так и Марк Абрамович радовался. Ему к моменту рождения младшего сына уже было около пятидесяти лет, а тут такой подарок. Жила семья в типичном одесском общем дворе, каких полно на Молдаванке. Соседей было много, и типично по-одесски разных национальностей. Пять квартир занимали евреи, четыре – украинцы, два брата болгарина обретались сразу в двух квартирах, была еще одна семья греков, две квартиры достались молдаванам, а в одной крошечной комнатушке жил одинокий старый армянин Самвел. Когда-то до революции в таких домах жили только евреи. Но с приходом советской власти все изменилось. Идеи социализма убивали религию и национальное самосознание людей, пропагандировалось лишь преклонение перед Лениным и партией. Но одесскую самобытность убить было невозможно. Жители бедных общих дворов, обитатели небольших квартирок существовали как одна большая семья. И даже когда в 1973 году у Марка Абрамовича появилась возможность переехать в новый район, где давали квартиры ветеранам войны, он уперся рогом и отказался.

– Марик, не расчесывай мне нервы! Мы должны-таки переехать в новую хату! – кричала Хая на мужа, уговаривая его.

Но Марк Абрамович был тверд в своих решениях и спокойно отвечал жене:

– Никуда я отсюда не уйду! Мой отец жил тут, дед жил тут и был раввином! А теперь ты хочешь, чтоб я ушел?

– Ты подумай о детях! – не унималась жена. – Леня, если женится, куда пойдет?

– Ты хочешь, чтоб мой сын жил ин тохес ин веинкле?!²

– Это мы там живем! – парировала Хая. – Молдаванка уже еле дышит! Одни крысы да тараканы!

Марк Абрамович так же спокойно продолжал стоять на своем:

– Молдаванка – наш дом! И мы никуда не уйдем отсюда! Пусть разквецанный³, но наш!

Хая еще долго продолжала причитать и возмущаться, но смысла не было. Решение мужа осталось непоколебимо. А дом, точней квартира их, действительно был уже старый и обветшалый. Жилище семейства Раппопортов находилось в правой части П-образной двухэтажной постройки, на втором этаже. По периметру всего дома проходил общий сквозной балкон, через который можно было заглянуть к соседям в окно. Как правило, во всех квартирах на балкон выходила кухня, и стоило только кому-то из соседей начать готовить что-то праздничное, как аромат распространялся по всем помещениям. Через дворик от одной стороны до противоположной ровными линиями были протянуты веревки для сушки белья. Кроме кухни у Раппопортов в квартире было две маленькие комнатушки и санузел. Вся квартира была не больше сорока квадратных метров, но жизнь в таком дворе была настолько веселой и привычной, что уходить отсюда никто не хотел. В теплые дни пятничными и субботними вечерами весь дом собирался во дворе, накрывали большой стол и как одна семья садились ужинать. Потом играли в лото, кто-то болтал, старый Самвел учил детей играть в нарды. Все жители были небогатыми, рабочими людьми, но из-за этого, казалось, никто не переживал. Самый зажиточный в доме был Фима Крамер. Он работал ювелиром в магазине на Дерибасовской, устранял мелкие поломки на изделиях. Но основной доход Фима получал со спекуляции драгоценностями. Его сын, Гриня, был двоечник и не хотел учиться в школе. Фима и не заставлял его, и мальчик с детства помогал отцу, познавая азы ювелирного искусства. Гриша дружил с Соломоном, ребята были почти ровесниками. Правда, общего у мальчиков было немного. Соломон учился хорошо и слыл прилежным и послушным ребенком. Больше он, конечно, дружил с другим соседом, болгарином Георгием. Ребята учились в одном классе и были просто не разлей вода.

А вот старший брат Соломона, Леня, был полной его противоположностью. Он родился самым настоящим бунтарем, не признававшим ничьей власти и вечно отстаивавшим справедливость. А еще Леня был щедрым и благородным парнем, а потому любили его все. Несмотря на то что парень бросил школу еще в седьмом классе и вечно попадал в какие-то неприятные истории, у него всегда водились деньги, и он был одет как сын министра, а не школьного учителя. Тогда его все считали обычным франтом, не понимая, что ему нужно выглядеть богато для «работы». Леня многих людей вводил, если можно так выразиться, в заблуждение. Но своих близких он любил всем сердцем. Не было ни одного человека из соседей, кому хоть один раз чем угодно, но Леня не помог. Кому-то одалживал деньги, у кого-то украли кошелек на Привозе, а он нашел и вернул, другим просто дал мудрый не по годам совет. Но больше всех Леню любил его младший брат. Для Соломона с детства он был настоящим кумиром. Мальчик подражал брату во всем, и для него не было чего-то такого, в чем Леня мог быть не прав. В свою очередь старший брат просто обожал Соломона, вот только любовь его проявлялась немного иначе. Для Лени брат был воплощением нежности, беззащитности и ума. Он видел, как сильно Соломон стремится к знаниям, и мечтал, что его брат выучится и станет большим человеком.

В 1975 году Леня все-таки угодил в тюрьму. Для всей Молдаванки это была настоящая трагедия. Вместе со своим закадычным другом из соседнего двора, Яшей Амзелем, Леня за разбой загремел на семь лет в колонию. Срок был немалый, смягчающих обстоятельств не нашлось. Оказалось, что парни ночью решили обчистить двух иностранцев в районе Аркадии. На их беду, рядом проезжал милицейский патруль, и молодых разбойников взяли тепленькими. Соломон тогда закончил школу, но, несмотря на взрослый уже возраст, не мог сдержать слез. Ночами он рыдал, думая о том, как сейчас несладко приходится его брату, которого отправили в Коми АССР.

Пока Леня отбывал срок, Соломон поступил в Одесский государственный университет им. Мечникова на экономический факультет. Он работал над собой и, стараясь стать образованным человеком, практически не использовал одесский уличный жаргон, говоря по-русски чисто, без акцента. Жизнь шла своим чередом, парень вырос и из студента превратился в дипломированного специалиста. Но бизнеса как такового в Советском Союзе просто не было. В стране существовала только спекуляция, которая преследовалась законом. Соломон это прекрасно понимал и, еще будучи студентом, наладил отношения с моряками, которые привозили из-за границы пластинки групп «Битлз», «Бони Эм», «Пинк Флойд» и других популярных исполнителей. Покупая этот контрабандный в то время товар, Соломон продавал его фарцовщикам из Москвы и Ленинграда, туристам из России… Да вообще всем желающим. Накидывал он обычно двести процентов, но если клиентом был перекупщик, то делал скидку.

В городе большинство карманников, орудовавших на Приморской, знали, что Соломон – брат Лени Ворона. Кличку эту Леня получил благодаря фамилии, которая с немецкого «рабе» означала «ворон». На Молдаванке же обреталось много евреев, а идиш был схож с немецким. Многие взрослые говорили, что у Раппопортов даже есть свой герб с изображением ворона и что к этой фамилии принадлежит немало ученых, раввинов, да и просто людей интеллигентных. Теперь же все поменялось. Соломон Раппопорт продавал контрабандно ввезенные пластинки, а его брат Леня сидел в тюрьме за разбой.

Марк Абрамович не дождался возвращения сына. Он умер от инсульта, разбившего его прямо на уроке в школе в 1981 году. Хая горевала по мужу сильно. Она любила его всем сердцем, несмотря на то что постоянно ворчала.

Жизнь на Молдаванке меж тем шла своим чередом. Гриша Крамер работал у отца, уже практически полностью взяв все в свои руки. Яша Амзель, подельник Лени, вернулся с зоны в январе 1982-го. Теперь его из-за охрипшего навсегда голоса называли Яша Сиплый. Отбывая срок на Колыме, он с сокамерниками раздобыл где-то самогон. Яша первый решил испробовать напиток и залпом глотнул полстакана. Оказалось, что это не самогон вовсе, а чистый спирт. Смельчак обжег себе горло, и голос после этого сел. Оказавшись на воле, Яша в первый же день навестил Раппопортов. Всегда веселый и жизнерадостный, лупоглазый, кудрявый, щупленький брюнет маленького роста, с большим носом, Яша остался таким же весельчаком и юмористом, каким и был прежде. Годы тюрьмы не сильно его изменили. На самом деле Яше повезло. Он попал сначала на зону, а спустя два года его перевели на вольное поселение за хорошее поведение.

Тогда Соломон спросил:

– А Леня как сидит?

Улыбки Яши после этого вопроса как ни бывало. Хорошо еще, что парни в тот момент сидели во дворе на скамейке вдвоем. Соломону сразу стало ясно, что брату тяжело приходится.

Яша не стал уходить от ответа и сказал:

– Моня, брательник твой сидит в Устимлаге⁴. Там несладко. Плюс… – Он запнулся. Сердце у Соломона сжалось, когда он представил себе, как брат сидит в темнице. – Плюс… – продолжил Яша, – он полное отрицалово! Нам малявы⁵приходили постоянно. Ленька же вечно на строгаче… из бура⁶ не вылезает. Жестко ему там…

Соломону стало не по себе от этих слов. Парень жил лишь надеждой рано или поздно увидеть брата. Писал Леня редко, от силы раз в год. И письма эти больше походили на записки, состоящие буквально из нескольких фраз, по типу «У меня все хорошо» и «Осталось немного, я скоро вернусь».

За эти годы Соломон сильно изменился. Он стал высоким, симпатичным парнем, с волнистыми волосами и умным взглядом черных глаз. Хая, взглянув порой на сына, плакала и говорила, что «ее Моня стал копия похож на Леню». Теперь же оставалось совсем немного, и время шло все медленней и медленней.