Звуки гитары и приглушенная речь Тони чередовались в моей голове, но в какой-то момент я забыла о «Есенине», проникаясь сочувствием к истории Тони. А дело было вот в чем. К двум годам Тонечки выяснилось, что у нее тяжелое генетическое заболевание гормональной природы – прогерия, которое вызывает ускоренное старение. Так что врачи посоветовали мамаше отдать девочку в специнтернат, уверяя, что она все равно долго не проживет. Мать, и без того уделявшая дочке мало внимания, согласилась избавиться от обузы, а отец был Тоне неизвестен. Сдав девочку в интернат, мамаша заключила контракт и уехала на Север, работать поварихой. Там, за полярным кругом, усугубились имевшиеся у нее проблемы с алкоголем: на Севере пили много. Это и погубило женщину. Мать Тони умерла, так и не дожив до желанных северных льгот, а девочке в тот год исполнилось девять лет. К счастью, вышла на пенсию бабушка Тони и забрала внучку из приютского учреждения, оформила опекунство. Хотя пожилой возраст заявительницы вызывал у органов опеки раздумья, чаша весов склонилась в ее пользу. Бабушка жила в отдельной квартире, предоставленной ей за безупречную работу техником в ЖЭКе. Потому была вправе и внучку прописать к себе для постоянного проживания.

Тоня стала ходить в городскую школу, училась без особого блеска, однако со школьной программой справлялась. Выглядела она гадким утенком – и надежды стать в будущем прекрасным лебедем у нее не было. Ее необычная внешность (а Тоня уже и в те годы выглядела старше своих ровесников) мешала ее сближению с одноклассниками. Но поскольку Тонин характер укрепился в интернатных баталиях с раннего детства, открыто задевать ее одноклассники не смели, но и в свои игры новенькую не звали.

– Они – меня – отвергли! – сказала мне Тоня, разрубая фразу, как чурбак на поленья. – Я ведь на их фоне казалась тетенькой, выглядела старше всех.

Старела Тоня не только внешне. Да, морщины, сухость кожи, выпадение волос и бровей – все это было, но опаснее оказались внутренние поломки. Ее сосуды, пораженные преждевременным склерозом, становились ломкими, как у стариков, что грозило ранними инсультами и инфарктами. Такие больные, как Тоня, по статистике, жили в среднем не более двадцати пяти лет.

– И ничем нельзя помочь? – задала я глупый вопрос.

Тоня спокойно ответила, что болезнь неизлечима, но общее состояние можно поддерживать лекарствами.

– Мы с бабушкой шутили, что умрем в один день, и глотали одинаковые таблетки для расширения сосудов и укрепления сердца и костей.

Глаза Тони увлажнились. И в каждом слове слышалась большая любовь к бабушке. И уже совсем тихо она добавила:

– Сегодня сорок дней, как бабуля умерла.

Я погладила Тонину руку:

– Понимаю, как вам тяжело…

– И как только бабушка умерла, начальство жилконторы заявило, чтобы я освободила жилье. Квартира-то служебная, и по закону она не наследуется. Хорошо хоть сжалились, до конца года разрешили остаться, а потом и не знаю, как и быть. Мне ведь даже денег на съем комнаты не заработать!

– А вам в жилконторе не предложили в их системе поработать? – удивилась я. – Дворником, например?

– Ну что вы! Сейчас в дворники только гастарбайтеров набирают! Им ведь можно почти не платить и селить где-нибудь в подвале, – махнула рукой Тоня и продолжила свой рассказ.

Оказывается, в этом месяце Тоня заплатила из своей инвалидной пенсии за квартиру и на еду почти ничего не осталось. Тоня чувствовала себя слепым котенком, выброшенным в чуждый и непонятный ему мир.

Я не знала, чем ей помочь: ну не приглашать же к себе домой жить первую встречную девушку! И денег у меня тоже не было.

…В этот момент в вагоне появились контролеры. Женщина в железнодорожной форме прошла его сквозь и начала проверку билетов с нас, поскольку мы сидели в самом хвосте. Щёлк! – прокомпостировала она наши билеты и двинулась дальше. В середине вагона она встретилась со своей напарницей – как раз там, где расположились шумные молодые люди. Музыка и пение стихли. Студенты ехали без билетов, но штраф платить отказались и требовали, чтобы их оставили в вагоне. Я прислушалась к их диалогу с контролерами. Ребята упирали на то, что трудились бесплатно для общества: собирали мусор у водоемов области. Но эти доводы на проверяющих не подействовали, и, подгоняемые контролерами, с рюкзаками, сумками, а также лопатами и граблями, молодые люди повалили к выходу. На ближайшей остановке им предстояло сойти. Я взглянула на «Есенина», когда он проходил мимо нас, – в отличие от прочих, он шел, смущенно опустив голову. Вблизи разглядела, что он был постарше других, остальные выглядели совсем желторотиками.

– Я заплачу штраф за Есенина! – неожиданно для себя воскликнула я, лихорадочно доставая из кармана куртки свой тощий кошелек.

– За кого? – удивленно переспросила контролер.

Я покраснела. Со мной такого прежде не случалось, чтобы подсознательные мысли бесконтрольно озвучивались. Я приклеила парню кличку «Есенин» и сама поверила, что его так зовут. Пришлось поспешно уточнить:

– Вон за этого парня, с гитарой.

Толпа молодежи остановилась. Некоторые с любопытством заглядывали уже из тамбура.

– И как вы себе это представляете? – гордо распрямив широкие плечи, спросил симпатичный мне безбилетник. – Все ребята на платформу, а я один дальше покачу?

Контролеры нетерпеливо поинтересовались:

– Ну что, гражданка, будете платить штраф за гитариста? А то мы уже к станции подъезжаем.

– Оставайтесь! У вас же багаж тяжелый… – все так же краснея, я попыталась уговорить парня.

– Макс, ты с нами? – позвал чей-то нетерпеливый голос.

– Да что вы, девушка, в самом деле, ко мне прицепились! – уже совсем грубо бросил мне «Есенин». – Ребята, выходим все вместе!

За окном уже замедляла движение асфальтовая лента платформы. Электричка остановилась. Парни с граблями и лопатами наперевес, будто с ружьями, высыпали наружу.

Стало быть, его зовут Макс. Но я для него останусь навсегда безымянной девушкой…

Тут же послышался протяжный железнодорожный свисток, поезд тронулся. И наш разговор с Тоней возобновился. Поскольку моя рука все еще сжимала кошелек, я снова вспомнила о жалобах Тони на безденежье.

Я вынула из кошелька все деньги, пересчитала их и покачала головой. Ну и дурища, совсем забыла, что потратилась на билет и на мороженое! На оплату штрафа точно бы не хватило! Хороша бы я была, если бы парень согласился на мою помощь! В растерянности я протянула оставшуюся мелочь Тоне – пусть хоть раз как следует пообедает!

– Вот все, что есть, – пояснила я. – Возьмите, Тонечка.

– Вы такая добрая: и волонтеру пытались помочь, и мне вот последние деньги отдаете! – изумилась Тоня.

Я небрежно повела плечом, будто у меня дома под матрацем лежали миллионы. Увы, у меня не было денег, но помогая другим своими копейками, я чувствовала себя благополучным человеком.

А Тоня свой дифирамб завершила неожиданным выводом:

– Мне кажется, что моя бабуля прислала вас на тот виадук, чтобы спасти меня.

– Может, и так, – не слишком веря в такое предположение, согласилась я. – А давай на «ты» перейдем, не против?

– Мне не очень удобно, ведь вы совсем взрослая. Хотя я тоже выгляжу взрослой и даже старше вас, – вздохнула Тоня.

Мы уже проехали большую часть пути, и после главного признания о неизлечимой и редкой болезни мою спутницу отпустило напряжение. А когда мы уже почти подъехали к городу, она сказала фразу, зацепившую меня:

– Врачи бабушке говорили, что дольше двадцати пяти лет я не проживу, а мне уже двадцать два. Даже до тридцати дожить – для меня несбыточная мечта. Но если еще поживу сколько-то… Я и сейчас выгляжу на сорок, но, раз такая судьба, хотелось бы не только выглядеть, но и обжиться тогда в этом возрасте. Ведь близких людей, которые меня хорошо знают и общаются нормально, то есть как с молоденькой девушкой, почти не осталось – разве что соседи по подъезду. А случайные знакомые, когда узнают о моем возрасте, никак не воспринимают: ни молодой, ни старой. Они глазеют на меня, как на урода. А мне же на работу надо устраиваться, но там нужно показать паспорт. Вот как на меня посмотрят, как сравнят с паспортом, так и не берут – потому что сравнивают год рождения, мою фотографию в шестнадцать лет и мой внешний вид. Я же с шестнадцати лет о-го-го как постарела… Сразу думают, что я какая-то пьянчужка, раз так старо выгляжу.

Я подумала о себе. Симметричная ситуация: вид, как у тридцатилетней, а по паспорту – тридцать восемь, и тоже на хорошую работу не берут. Мелькнула шальная мысль: если бы мы могли поменяться паспортами! И тут, как будто прочитав это чудовищное предложение в моих мыслях, моя спутница громко вздохнула:

– Если бы мы могли поменяться паспортами!

Тут я не выдержала и призналась в редкостном совпадении имен:

– Кстати, я ведь тоже Антонина по паспорту, просто меня называют Анютой, потому что мне так больше нравится!

Этим признанием я открыла шлюз для фантазий Тонечки! Она затараторила, представляя, как жила бы со с моим паспортом. Но я, будучи взрослой женщиной, понимала, что обмен паспортами не решит всех проблем, а только породит новые. Кроме паспорта есть еще дипломы, удостоверения, прописка и вопрос с жилплощадью. Поэтому я решительно прервала разговор: у этой фантазии не было реалистичной основы! Однако мы с Тоней решили продлить знакомство, договорившись вместе съездить еще раз в лес за грибами, поэтому обменялись телефонами.