– А её сюда никто не звал, так что пусть берёт ноги в руки и шурует в больницу, – зло сказал Сергиенко.

– Стас, прекрати! – велела ему Ася.

– А ты помолчи! Люди из-за неё жизнью рисковали, а она?! Чуть ли не босиком по городу бегает! И, хотелось бы нам знать, почему ты приперлась сюда средь бела дня? Ведь Наташка должна быть на работе, о том, что она заболела, тебе еще никто не сообщал. И ещё один вопросик у меня: как ты вошла в квартиру? Я хорошо помню, что закрыл дверь за врачом.

– Не ваше дело! У нас договоренность с Наташкой была, вот я и приехала. Или мне уже нельзя даже с подругой общаться? И нечего мне указывать, где и когда я должна быть! – возмутилась Алька.

– Чтобы я тебя, Алевтина, здесь не видел! – Стас с силой ударил кулаком по столу.

– Стас, ты не прав! – попробовала остудить Сергиенко Ася.

– Что значит я не прав? Да ты знаешь, что корь заразна?! А для беременных она вдвойне опасна. Я где-то читал, что если женщина во время беременности переболеет корью, то потом ребёнок может родиться уродом.

– Это не корь опасна для беременных, а краснуха!

– Да какая разница? Краснуха ведь не какая-нибудь, а коревая! Ася, не спорь со мной!

– Но Алька могла корью и в детстве болеть, так что зря ты так разволновался, – пыталась остудить пыл Стаса Ася.

Однако рассуждения друзей о кори и краснухе, Аля не слышала. Она выбежала из квартиры, спустилась на первый этаж и остановилась у окна. Никто за ней не выскочил и не попытался успокоить. Значит, все они, кроме Аси, конечно, осуждали её и не верили ей. Аля еле сдерживала слёзы. Ей было очень обидно, и первый раз она подумала о Кирилле плохо. Он ей задурил голову, клялся в любви, втёрся в доверие к её бабушке, а потом бросил. И нет, чтобы честно сказать, что полюбил другую. Ту, что красивее, образованнее, так ведь придумал историю, что это она, Алька, его обманула. Аля вытерла глаза ладошкой и тяжело вздохнула. В больнице у неё теперь тоже будут неприятности, так как Алёне Борисовне об отлучках её из больницы уже сегодня же кто-нибудь из друзей её ненаглядного Кирилла донесёт. Наконец, показалась серая машина с красным крестом, это Боря приехал за ней, Аля вышла на улицу и села в машину. Через пятнадцать минут она вошла в палату с независимым видом, быстро разделась и юркнула под одеяло.

Неприятности не заставили себя ждать. Кунина влетела в палату как фурия, она подошла к Альке и сдернула с неё одеяло. Алька села на кровати.

– Где ты была, Голубева? – спросила Алёна Борисовна, негодующе сверкая глазами.

Алька сидела на кровати, низко опустив голову, и молчала. Она, конечно, могла бы придумать ряд мест, где она могла быть в тихий час, но прекрасно понимала, что Кунина не просто так налетела на неё. Ей уже доложили, что она ездила к Наташе.

– Так, одевайся и ко мне в кабинет! – велела Алёна Борисовна, резко развернулась и вышла из палаты.

Аля сидела ещё минут пять не шевелясь, потом надела халат и снова села на кровать. Марфа Петровна поняла, что Аля попала в очередную переделку. Она подошла и села рядом с ней на кровать.

– Аля, хочешь, я поговорю с Алёной Борисовной? – тихо спросила она.

– Не надо, Алёна Борисовна всё равно прочитает мне свою нотацию. Это, конечно, неприятно, но пережить можно. Дело не в ней. Мне сегодня сказали, что не хотят меня больше видеть. И никто, кроме Аси, за меня не заступился. То есть, они тоже не хотят меня видеть, – с дрожью в голосе проговорила Аля.

– Кто это – они? – спросила ее Марфа Пётровна.

– Володя, Виктор и Стас. Володя – муж Ларисы, Виктор – друг Наташи, а Стас – Аси. Понимаешь? Если мужчины потребуют от девчонок, чтобы те прекратили со мной общаться, у меня никого больше не останется. Я останусь совсем одна.

– А Юля? Василий Иванович?

– Юля ко мне в больницу даже ни разу не пришла. У неё своя компания, институтская. А Василий Иванович… Не могу же я ему о своих проблемах рассказывать, он же мужчина и, скорее всего, примет сторону Кирилла.

– Голубева, мне долго ждать? – донесся из коридора недовольный голос Алёны Борисовны.

Аля встала и вышла из палаты, а Марфа Петровна так и осталась сидеть на Алькиной кровати. Однако, через пять минут дверь палаты опять открылась и на пороге возникла негодующая Кунина:

– Голубева! – увидев вместо Альки Марфу Петровну, Алёна Борисовна остановилась и вопросительно посмотрела на неё.

– Где она?

– Ушла на ваш зов, – ответила Зина. – Алёна Борисовна, вы не ругайте Альку, она уже столько лежит в больнице, что поневоле будешь на стенки бросаться и искать приключения на стороне. Вы уж простите её, если она что-то сделала не так, пожалуйста.

– Да не съем я вашу Альку, но поругаю её как следует. Вы знаете, что она сговорилась с нашим водителем Борей, и он выступает у неё личным водителем, возит, куда ей нужно? Вижу, что знали. А теперь скажите мне, кто из вас не болел корью?

Женщины молчали.

– Что, все болели? Это хорошо. Ладно, девчонки, пойду искать Альку, а то будет под лестницей сидеть, пока не посинеет, дурочка, – Алёна Борисовна вышла из палаты и прямым ходом направилась к чёрному ходу. Алька сидела под лестницей на ящиках и плакала. Кунина села на ящик рядом.

– И что, ты не могла поплакать у меня в кабинете, в тепле и уюте? Обязательно надо было в эту курилку бежать?

– Вы меня выпишите?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу. Аля, мне надоело говорить тебе одно и то же. Пойдём в кабинет, а то вся дрожишь.

В кабинете Алёна Борисовна сделала Альке крепкий горячий чай и молча ждала, когда та согреется. Весь пыл её прошёл, но поругать девчонку надо было. Алька же, старалась пить чай не торопясь, оттягивая неприятный разговор. Ей хотелось побыть одной и вдоволь нареветься. Она вдруг поняла, что ей напоминало её житье последние месяцы. Детский дом. В их спальне тоже было восемь кроватей, только вместо весёлых и беззаботных девчонок, теперь соседками её были взрослые беременные женщины разных возрастов. У всех своя судьба и свои переживания. А в детском доме у них было всё общее: общие дела, общие заботы, общая любовь к учителю физкультуры Ивану Степановичу – Ваняше, как они его звали за глаза. Кабинет завуча их детского дома похож на этот кабинет заведующей отделением, со шкафами со стеклянными дверками, в которых стояло много папок, большой двухтумбовый стол, кожаный диван. И она на кожаном диване ждёт нагоняя от доброй Натальи Петровны. Вот только вместо доброй Натальи Петровны строгая Алёна Борисовна, которую Алька боялась и любила. Боялась потерять и любила как маму. Аля подняла на Кунину глаза и тихо попросила:

– Тётя Алёна, вы не ругайте меня сегодня, пожалуйста, ладно? А то я сейчас могу лишнего наговорить, потом сама сожалеть буду, а я последнее время только и делаю, что сожалею о чём-то. Моя жизнь из одних сожалений и состоит последнее время.

– Видишь ли, Аля, очень трудно тебя не ругать, ты совсем не хочешь меня слушать. Я ведь запретила тебе покидать больницу? Вот скажи мне, почему ты разгуливаешь по городу, да ещё полураздетая?

– Я только один раз съездила к Наташе.

– Не ври, Аля. Все твои отлучки мне прекрасно известны. Я контролирую тебя и знаю, что в тихий час ты эксплуатируешь Бориса. Скажи, ты что, не хочешь родить здорового ребенка?

– Мне теперь всё равно, меня никто не любит, и детей моих тоже любить не будут. Иногда мне хочется жить в глухом-глухом лесу, и чтобы рядом кроме верного пса да ласкового кота никого не было.

Кунина смотрела на эту маленькую женщину, которая в скором времени собиралась стать мамой, хотя ещё и сама, в сущности, была ребёнком. И которая больше всего на свете нуждалась сейчас в материнской помощи и заботе. Которая любит сама и очень хочет, чтобы любили её, но которая упорно не хочет верить в любовь других к себе.

– Успокойся и не говори глупости. Я тебя люблю, Наташка любит, Ася. Тебе мало?

– Зато Володя, Стас и Виктор меня терпеть не могут! А значит, они запретят своим женам со мной общаться.

– Аля, миленькая, да Володя, Стас и Виктор каждый день мне звонят и интересуются твоим здоровьем. Они переживают за тебя, волнуются. Ты знаешь, что твоя Наташка умудрилась где-то корь подцепить?

– Корь? Так ведь ею только дети болеют! – удивилась Алька.

– Не только, Аля. Взрослые болеют тоже. Стас испугался, что ты тоже можешь заболеть, поэтому и накричал на тебя.

– А ваша Валентина Андреевна гуляет с моим Кириллом, – сказала вдруг Алька и заплакала.

Алёна Борисовна погладила её по голове.

– Аля, это свойство мужчин, гулять с разными женщинами, твой Кирилл не исключение. Ты молоденькая, встретишь ещё своего принца, который предпочтёт тебя всем другим принцессам.

– Это вы меня просто успокаиваете. У меня же ребёнок будет, даже два ребёнка, а принцы предпочитают принцесс бездетных.

– Аля, я ведь давно предлагала тебе прервать беременность. Одно твоё слово, одна моя запись в твоей карточке и на следующий день поставим тебе капельницу и вызовем роды, – Алёна Борисовна испытывающее смотрела на Альку.

Алька положила руку на живот и почувствовала ощутимый толчок. Её дети не хотели, чтобы от них избавлялись! Аля улыбнулась:

– Нет, Алёна Борисовна, они же живые, дерутся у меня в животе между собой, они уже часть меня. Если с ними случится что-то нехорошее, мне будет плохо. И я буду их любить и никому не позволю их обижать. А Кирилл? Да бог с ним, пускай гуляет с Валентиной, только видеть её мне становится всё труднее и труднее. Она смотрит на меня с каким-то превосходством и презрением, как победитель на побежденного. Но Кириллу нужна такая жена, как я, а не она.

– Это ещё почему? – удивилась Кунина.

– Я верная, чтобы с ним не случилось, я всегда буду рядом и никогда его не брошу. Я люблю его и буду любить всегда, чтобы с ним не случилось. А Валентина Андреевна, хоть она и старше меня, но ещё не представляет себе, что у него за работа, что он в командировки часто уезжает, она будет его пилить, пилить и он, в конце концов, от неё всё равно сбежит. Алёна Борисовна, вы меня понимаете?

– Понимаю, Аля. Мой жених тоже был милиционером и погиб за две недели до свадьбы. А Коля мой на него даже не похож, он похож на моего папу, – тяжело вздохнула Кунина, – ладно, Алька, иди в палату. Но учти, если ты ещё раз попадешься мне на глаза не в стенах больницы, пеняй на себя. Это моё последнее предупреждение.

Алька перестала плакать и хитро посмотрела на доктора.

– И что вы мне сделаете? Выпишите из больницы? Тогда я прямо сейчас и нарушу ваш больничный режим!

– Нет, я тебя не выпишу, даже и не мечтай, а посажу под ключ, и в туалет будешь под конвоем ходить по часам, – серьёзно ответила Алёна Борисовна. – А сейчас отправляйся в палату, за тебя девчонки уже просили, чтобы я тебя сильно не ругала. А ты говоришь, что тебя никто не любит.

Едва Аля вошла в палату, как на неё уставились несколько пар любопытных глаз.

– Поругали и простили, – коротко сообщила им Аля, – я пообещала быть умненькой и благоразумненькой, как Буратино.