И уходил от Ольги в лес, выбирал на поляне дерево и с остервенением начинал метать в него топорик.

– Саш! Ну, что ты делаешь? Дерево портишь! – кричала Ольга, подбежав к нему.

– Дерево тебе жалко, а меня – нет! – не глядя на неё, говорил Сашка. – Надо же – какая жалостливая нашлась…

Ольга ничего не могла понять. Что произошло? Она относилась к нему чисто по-дружески, ей было с ним весело, интересно. Зачем он так?

– Нравишься ты мне сильно. Вот и всё, – сказал он. – А тебя Владимир Алексеевич любит. Куда мне до него?

– Да с чего ты взял, глупый?

– Глупый, глупый… Да уж не глупее тебя, – сказал он и пошёл к клубу.

Ольга в задумчивости стояла в лесу: «Господи, да что же это? Зачем Сашка влюбился в меня? Так хорошо с ним было, думала просто друг… А Владимир Алексеевич? Разве он может любить меня? У него, говорят, есть жена и дочка… Зачем мне всё это? Но лучше его я и правда никого в жизни не встречала. Он – необыкновенный человек: даже воздух рядом с ним наполняется чем-то особенным…»

– Оля! – услышала она крик Владимира Алексеевича. – Ты что тут делаешь одна? Не боишься в лесу?

Она отрицательно покачала головой.

– А это кто дерево испортил? – спросил он, увидев на берёзе свежие зарубки.

– Да Сашка топор в него метал.

– Зачем?

– Откуда мне знать?

– А где он сейчас?

– Ушёл куда-то. Расстроенный какой-то ходит, невесёлый…

«Так, так. Это уже неплохо, – думал Владимир. – Хотя жаль пацана: первые чувства…»

На поляне стояли два больших пня. Владимир сел на один, усадил Ольгу напротив. И молча сидел, любуясь ею.

– Ну, что Вы, Владимир Алексеевич, – смутилась она.

– Ох, Ольга, как ты хороша! Если бы ты только знала! Только не зазнавайся: хорошая ты девчонка, очень!

Она молча сидела, опустив глаза, и как будто что-то разглядывала в траве.

– Да! Не одного парня ты с ума ещё сведёшь! Точно тебе говорю.

Он хотел взять её за руку, Оля отдёрнула её.

– Не надо, Владимир Алексеевич… Прошу вас!

– Глупая, да не бойся: ничего тебе плохого не сделаю. Недотрога…

Ларионов встал и пошёл вглубь леса. Ольга сидела на пне, как Алёнушка на картине Васнецова. Только пруда рядом не было. А ей в этот миг так хотелось увидеть своё отражение! Добилась! Женатый мужчина влюбился в неё! Зачем? Зачем?! Но она ведь так хотела этого! Странная жизнь… Вот поехала в «агитку», всё было так беззаботно и весело сначала, а теперь? Да ещё – Сашка…

Вечером в клубе снова были танцы. Ольгу наперебой стали приглашать местные деревенские парни. Ларионова это просто бесило. «И ведь не отказывается – танцует! Было бы с кем! Мало ей своих, из „агитки“?» – думал он.

Сашка, назло Ольге, приглашал деревенских девушек или своих, из агитотряда. Старался совсем на неё не смотреть. И она подумала: «Ах, так! Вот пойду и погуляю сегодня с кем-нибудь!» И пошла с каким-то местным балагуром. Владимир Алексеевич, заметив это, незаметно шёл сзади: «Смотри-ка что делает, засранка! Не успел ей ещё и намекнуть на свои чувства, как она уже хвост трубой! Ну, я покажу и тебе, и твоему ухажёру! Отвечаешь ведь за них головой – ничего не понимают. Дети!»

Ольга с парнем остановилась на краю улицы. Ей уже стало скучно и хотелось скорее вернуться в клуб, к своим.

– Пойдём в поле, – сказал ей ухажёр.

– Зачем?

– Там сено в стогах – покувыркаемся…

– Что?!! – округлила на него глаза Ольга.

– А чо, ты недотрога, что ли? – схватил он её за руку. Оля усиленно вырывалась.

– Фу-ты, ну-ты, посмотрите – скотинка какая! – пошло продолжал он. – Сейчас я из тебя быстро бабу сделаю, не посмотрю, что городская…

– Пусти, мерзавец! – кричала Ольга, озираясь по сторонам и думая: «Ну, хоть бы кто-нибудь из наших где-нибудь рядом был!»

Парень старался её облапить, с силой притягивая к себе. И, вдруг, откуда-то из темноты вышел Ларионов. Оля готова была провалиться сквозь землю. Он схватил парня за руку и сильно ударил его по физиономии. Тот от неожиданности отлетел в сторону.

– Ты чо, мужик, ненормальный, что ли?

– Ещё скажи мне слово!

– Ладно, ладно, – со злобой и обидой говорил деревенский. – Вот соберу всех наших, не поздоровится тебе, это уж точно!

Ларионов схватил быстро Ольгу, прижал к себе:

– Дурёха! Разве можно с незнакомыми парнями по ночам ходить? Я вот тебе устрою: будешь завтра весь день в автобусе сидеть! С Сашкой – ходи. Он – свой. Это – другое дело. А с чужими нечего шляться! А если что случится?! Кто будет за тебя отвечать? Ты об этом подумала?!

«Шляться!» – словно ударило её по груди. – За что он так меня? Хотя, конечно, хороша: прогулялась…»

Ольга, со слезами на глазах, умоляюще смотрела на Ларионова. Ей было и стыдно, и обидно за себя:

– Владимир Алексеевич, простите, я не хотела…

– Ладно, ладно… – смягчился он. – А сейчас марш в клуб! И сиди там, в кабинете заведующего. И не вздумай куда-нибудь выйти! – подтолкнул он её к двери, когда они подошли к ДК. Ольга была ни жива, ни мертва.

Владимир Алексеевич собрал быстро всех парней и мужчин из «агитки»:

– Так, ребята. Все вместе держитесь – раз. Второе – из клуба никому не выходить. Там грандиозная драка затевается. Нам нельзя: в обком комсомола доложат – сразу слечу с зав. отделением. Но это – полбеды. Вас всех из КПУ исключить могут. Не ввязываться! Ясно?!

Ларионов подошёл к заведующему клубом, попросил пригласить на ночь милиционера. И всю ночь они с парнями не смыкали глаз, ожидая внезапного нападения деревенских. А те ходили вокруг да около, но к клубу приблизиться не решались, зная, что их там ждёт «засада».

– Ну, Ольга! Устроила ты нам всем ночку! А если они теперь нас выследят и в лесу погром ночью устроят? Теперь из-за тебя и в палатках не поночуешь… Дурёха! – высказывал ей утром Ларионов.

Ольга всю ночь тряслась, как в лихорадке: на неё напала нервная дрожь. Владимир Алексеевич с жалостью смотрел на неё и думал: «Глупышка ты моя! Совсем ничему ещё жизнь тебя не научила! Так и пропадёшь когда-нибудь зазря!» И так ему захотелось поцеловать и приласкать её! Он снял с себя куртку, надел на неё и ласково прижал к себе:

– Ну, что ты вся трясёшься? Замёрзла?.. Да разве я позволю хоть кому-нибудь прикоснуться к тебе!

У Оли слёзы хлынули из глаз.

– Перестань, перестань – не плачь…

Успокоив Ольгу, Владимир Алексеевич вышел из кабинета. И тут же в дверь заглянул Сашка.

– Оль, ты не расстраивайся. Всё будет нормально. Бывает… – улыбнулся он ей, подмигнув.

С утра девчонки-танцоры ходили «надутые» и не разговаривали. Ларионов не мог понять: что случилось? «Уж не слишком ли я много внимания стал уделять Ольге? Может, ревнуют? И Сашка ходит в последние дни сердитый на меня… Ведь я для них педагог прежде всего. Относиться должен ко всем одинаково. Совсем обезумел мужик, поддавшись своим чувствам, как мальчик. Ведь Ольгу подставляю: что о ней потом в общежитии говорить будут? Нет, надо завязывать – заметать следы…» – думал он.

Чтобы как-то задобрить девчонок, искупить перед ними свою вину, он купил им большой кулёк конфет в магазине. Принёс в клуб:

– А ну, девчата, налетай!

Но они сделали вид, что не слышат. Подбежали девчонки-вокалистки и вмиг расхватали конфеты – с большой радостью.

К обеду Ольга слегка отошла от своих ночных приключений и вышла из своего уединения. Девчонки подбежали к ней:

– Оль, за что тебя Владимир арестовал вчера? Ходил такой бешеный: рвал и метал!

– С чего это вы взяли, что он меня арестовал? Я сама там сидела. Что вы! Владимир Алексеевич, наоборот, спас меня от одного подонка. Если бы не он, так и не знаю, была бы я здесь сегодня с вами…

– А что случилось?

– Да пошла я вчера гулять с тем, деревенским, ну, вы же видели… А он давай приставать ко мне, я уже испугалась, думала, что изнасилует… Ну, а Владимир Алексеевич недалеко был: наверно, шёл за нами. Он ведь, сами знаете, за каждую из нас трясётся… Услышал, что он мне стал говорить, подошёл и ударил его.

– Да ты что! А мы-то думали! Вот дурочки…

И давай над собой смеяться.

– Мы ведь с утра бойкот ему из-за тебя объявили. Ходили и не разговаривали. Считали: подумаешь, уж нельзя ни с кем и прогуляться!

– Вот за то и конфеты теперь проворонили, которые он нам купил!

Ларионов стал серьёзнее прежнего. Ходил, молчал, сердито кричал на репетициях. К Ольге совсем перестал подходить. Заметив это, Сашка был рад до безумия и стал снова занимать место рядом с ней. Холодность Владимира Алексеевича пугала Олю и в то же время как-то успокаивала. «Да что я, в самом деле? Нафантазировала его любовь к себе! Совсем он даже и не любит меня. За что? Не больно-то уж хороша, да ещё отмочила номерок с этим деревенским придурком…» – думала Оля. И ей было хорошо от того, что Санька, да и девчонки, стали относиться к ней по-прежнему. С Сашкой они в паре на концертах от души плясали «Коломийку», иногда их даже на «бис» вызывали. И успех радовал и сближал их душевно.

«Сашка – хороший, преданный друг, – думала Оля. – Мне не хочется терять его дружбу. А что нравлюсь ему? Это естественно. Он мне тоже нравится: хороший, добрый парень». И в автобусе Санька обнимал Олю, укладывал её голову к себе на грудь, когда ей хотелось спать, оберегал нежно её сладкий сон.

«Молодец парень! – думал про себя Владимир Алексеевич, – не пасует. Но всё-таки ещё посмотрим: чья возьмёт? Время покажет. Не зря ведь говорят: «Поспешишь – людей насмешишь».

И всё-таки Ларионову было не по себе. Душу опять объяла пустота. Вот скоро и гастроли кончатся… А что потом? Опять этот постылый дом, жена… Ведь даже письма не пишет из командировки. «Зачем я ей нужен? Для прикрытия, что она замужем? Или деньги ей мои нужны? Я бы и так ей давал для дочери…» – думал он. Как ему не хватало женского тепла и участия в его жизни! Казалось, он всё готов сделать за это. Так хотелось кого-нибудь обнять, приласкать… Ольгу – нельзя. Для него она недоступна, как сама Дева Мария… «Девчата все хорошие и, кажется, все хорошо ко мне относятся. Но мои первачи – салаги. А вот вокалистки… Уже девчонки бывалые: и супы варят, и к парням как-то по-матерински относятся, как старшие сестры. Вот хотя бы Людмила – симпатичная, приятная. А глазки как умеет строить! Неспроста. Можно скуки ради и погулять с ней. И от неё не убудет, и мне легче на душе станет, – думал Владимир. – Зачем лезть в отношения Сашки и Ольги? Ей без меня спокойней. Даже если и разочаруется – легче будет. И для неё, и для меня».

И с этого дня он уже не скучал по ночам у костра и не следил глазами за Ольгой, а уходил с Людмилой подальше от глаз своих студентов. Ольга стала замечать его отлучки, внутри слегка ныло… «Вот и хорошо! Пусть ходит с ней! Быстрей его из головы выброшу! Что, мне не с кем гулять, что ли? Сашка всегда рядом», – думала она. И они убегали куда-нибудь с Сашкой на край деревни. Уж его-то Оле можно было не бояться: пальцем её не тронет без её согласия! Однажды агитотрядовцы решили над ними подшутить. Как будто бы не заметив их отсутствия, клуб закрыли изнутри, и они никак не могли достучаться. Пришлось до утра сидеть в автобусе. Августовские ночи становились всё прохладнее: у них зуб на зуб не попадал. Пришлось сесть рядом и покрепче прижаться друг к другу, чтобы согреться. Сашка был счастлив! Блаженно улыбался, и даже на ум ему приходили какие-то поэтические строчки.

Но Ларионов не успокоился от того, что нашёл с кем проводить время. Душа его стала страдать ещё больше. Чтобы заглушить душевную боль и пустоту, стал снова прикладываться к бутылке. Оля, увидев его в таком виде, широко раскрывала глаза: так он ещё и алкоголик!

«Ах ты святоша! Ты и не знала, что Ларионов бывает таким? Да-да, смотри! Вот такой я и есть! Теперь поняла, почему я тебя не достоин?!» – мысленно говорил он Ольге. А ей становилось жалко его: хотелось спрятать от всех, чтобы никто не видел этого позора.

– Девчонки, давайте закроем его в палатке, чтобы он не выходил наружу. Зачем ему в таком виде показываться? Пусть проспится, – говорила она подружкам. И они, как могли, прятали его от глаз остальных агитотрядовцев. В последние дни гастролей он пришёл в норму. Ларионову было стыдно и неудобно за себя: сильный, здоровый мужик и – эта слабость. Теперь вот и Ольга узнала о ней. Как смотреть ей в глаза? Как она будет к нему относиться? Вдруг, совсем разочаруется?

Возвращались в Омск весело, с песнями. В фойе по приезде устроили танцы, развеселив вахтёршу. Обнимались и целовались, расставаясь на оставшиеся двадцать дней каникул. К концу гастролей вся «агитка» уже действительно стала одной дружной семьёй, и настолько все полюбили друг друга и привыкли сутками быть вместе, что не хотелось разъезжаться по домам. Так бы и жили в общаге, в своём студенческом коллективе.