Равнина

…Это была его любимая комната в доме. Именно о такой комнате Тимофей мечтал лет пятьдесят назад, когда ютился в тесной квартирке бестолковой советской планировки. Потолок нынешней комнаты терялся где-то высоко в полутьме, плавно, без углов перетекая в неровные стены. И потолок, и стены были как будто грубо вырублены прямо внутри скалы: по его разумению, примерно так должно было выглядеть жилище скандинавского конунга. Впрочем, даже если оно выглядело совсем не так – Тимофею было все равно. Главное, что в такой огромной мрачной зале (ему нравилось называть эту комнату именно залой) было спокойно и комфортно.

Несмотря на все еще продолжающееся лето, он не мог отказать себе в удовольствии смотреть на открытый огонь, поэтому в дальнем углу залы в камине мерцал черно-багровый ковер из углей. Из-за своего устройства зала оставалась прохладной в любое время года и при любой погоде, хотя незаметные кондиционеры все равно продолжали бесшумно гонять дополнительную прохладу.

Вдоль всех стен стояли низкие широкие диваны, покрытые, как и пол, звериными шкурами. Помнится, в свое время Тимофей даже рисовал многочисленные картинки такой комнаты, бесясь при мысли об абсолютной невозможности когда-либо в подобной пожить. Ошибался.

Он задумчиво щурился, наблюдая за игрой огненных змей на тлеющих углях, и раз за разом придирчиво проверял собственные аргументы. Наконец он решил, что готов, и с силой ударил в толстый металлический диск, отозвавшийся низким долгим рыком. Такие диски висели над всеми диванами, и рядом с каждым диском на изящной цепочке висел молоток с обернутой мехом тяжелой головкой.

В залу из всех экторов Тимофея допускался лишь один: именно он сейчас и возник в дверном проеме. Только с ним Тимофею было интересно разговаривать; остальные экторы предназначались для более практических надобностей.

Вошедший в комнату эктор носил имя Герман. Так звали давнего друга Тимофея – собственно говоря, его единственного друга за всю жизнь. Они подружились еще в конце школы: вместе занимались шахматами, только у Тимофея (тогдашнего Тимки) был первый разряд, а у Германа – второй.

Потом Тимофей поступил в Бауманское училище, на тот момент еще не ставшее техническим университетом, а Герман – на механико-математический факультет МГУ. Тогда-то и выяснилось, что Герман, оказывается, почти что гений. Может быть, даже без «почти что». Практически сразу же после поступления он ушел в астрал фундаментальной науки, а его первая статья в страшно престижном математическом журнале была напечатана, когда он еще учился на третьем курсе. Их общение как-то само собой начало затухать, а на пятом курсе новоявленный гений выпрыгнул из окна.

Разумеется, эктор Герман гением не был, хотя говорить с ним временами тоже было очень интересно. Иногда Тимофею даже приходилось делать вид, что сказанное Германом давным-давно уже было ему, Тимофею, известно. Поэтому сейчас для предстоящего разговора ему нужен был именно Герман.

Длинноволосый, скуластый и очень бледный – в точности, как тот, другой Герман – эктор смотрел на Тимофея спокойно, почти не мигая. Эта дурацкая особенность Германа раздражала Тимофея еще в юности, но деться было некуда: здешний Герман повторял земного с точностью до последней волосинки.

– Садись, – и Тимофей указал Герману пальцем на низенький диванчик рядом с широкой софой, на которой восседал сам. – Мне нужно кое-что проверить. Слушай внимательно.

– Вы же знаете, я всегда внимателен, – серьезно уточнил Герман, опускаясь на предписанное ему место.

– Слушай внимательно, – раздраженно повторил Тимофей. – Ты скажешь мне, если найдешь слишком уж необоснованные допущения.

Герман изготовился слушать, что было понятно по вздернутым бровям и расфокусированному взгляду.

– Итак, мои проигрыши. На Равнине не осталось ни одного мортала, которого я мог бы использовать в своих целях – это раз. Я до сих пор не знаю, куда все эти морталы переселились – это два. Первое и второе вместе означает, что мне не хватает конкретных инструментов власти. Переселение произошло без обсуждения со мной и вопреки моей воле – это три. Появился человек, обладающий тремя неоспоримыми преимуществами передо мной – единственным в своем роде инфинитом, обладанием картами Галилея и родством с самим Галилеем. Это четыре. Итог: сейчас я не могу считаться самым сильным на Равнине. Все так?

– Вы правда хотите, чтобы я это подтвердил? – тихо спросил Герман.

– Можешь не подтверждать, – отмахнулся Тимофей. – Теперь выигрыши. Мы знаем, что Галилей действительно существует – причем где-то поблизости. Это раз.

– Я вмешаюсь? – наполовину спросил, наполовину предупредил эктор.

Тимофей с досадой уставился на него:

– Ну давай.

– Мы не знаем, когда у Стаса появился самолет. Если он появился до его встречи с Галилеем, то Стас мог слетать к нему хоть в Южную Америку.

– А хрен тебе! – торжествующе воскликнул Тимофей, ткнув пальцем в Германа. – Когда он прилетел первый раз, у них была какая-то сходка, и после нее прошла весть только насчет переселения. Если бы уже тогда про карты было известно – все узнали бы об этом тогда же.

– Второй раз он тоже отсутствовал чуть ли не сутки, – упорствовал Герман.

– Ладно, ладно, – раздраженно кивнул головой Тимофей – Оставим под вопросом, но, скорее всего, прав все-таки я, а не ты. Идем дальше. Лосева не стало, а Капитан мне не соперник, его можно не учитывать – это два. На Равнине остались самые ленивые и самые безразличные – это три. Общий итог: если я захочу повести за собой людей Равнины – я это смогу. Возражения есть?

Эктор обстоятельно все обдумал и покачал головой:

– Возражений нет. А куда именно вы собираетесь их вести?

– Да какая разница? Я найду куда, главное – чтобы они пошли.

– Не согласен, – заупрямился Герман. – Пойти на прочесывание Первых гор в поисках Галилея, например – это одно, а пойти штурмовать Долину – совсем другое.

– Да зачем мне штурмовать Долину, балда? – возмутился Тимофей. – Не говоря уж о том, что я понятия не имею, где она находится.

– Но она ведь вам мешает, – прищурился Герман, постепенно включаясь в спор.

– Ну да, мешает, – пожал плечами Тимофей. – Но об этом – чуть позже. Кстати, есть еще один выигрыш: я вполне по-идиотски повел себя тогда, когда Стас собрался увозить людей. Армию пообещал собрать…

Его даже передернуло при воспоминании о том, как неосторожно он выступил в тогдашнем запале.

– Но! – и Тимофей снова торжественно воздел палец. – Зато теперь Стас считает меня глупее, чем я есть. А это всегда выигрыш. Согласен?

– Конечно, согласен, – с затаенной усмешкой подтвердил эктор.

Тимофей с подозрением посмотрел на него, решил, что ему показалось, и продолжал:

– Теперь о том, что мне нужно. А нужны мне инструменты, которыми можно влиять на людей. И на тех, кто на Равнине, и на тех, кто в Долине. И еще мне нужно, чтобы о наличии у меня этих инструментов знали все. Этого будет вполне достаточно. Тогда все будет спокойно, не будет никаких волн дестабилизации – и, соответственно, никаких смертей.

– Вы хотите сказать, что вам нужен только покой? – серьезно спросил Герман, но глаза его как-то очень уж лукаво поблескивали.

Тимофей метнул на него сердитый взгляд и рявкнул:

– Нет, это им нужен только покой! Поэтому они за мной и пойдут.

Эктор смиренно кивнул.

– И теперь самое интересное: что мне нужно сделать. Первое: мне нужно встретиться с Галилеем.

Герман с сомнением покачал головой:

– Его четыреста лет искали – и не нашли. И сейчас бы не нашли, если бы он сам не захотел. А сам он захотел только потому, что Стас – его потомок. Разве не так?

– Заметь, это только твое предположение, – вкрадчиво ухмыльнулся Тимофей. – Но даже если это и так – нужно сделать, чтобы он по какой-то причине захотел встретиться со мной. Тогда я смогу получить от него что-нибудь более весомое, чем его карты. Ты ведь знаешь, сколько человек за три года ими воспользовались? То-то! Всего шестеро. И что толку ими обладать?

– Точнее, если он захочет с вами встретиться, вы попытаетесь от него получить что-нибудь более весомое.

– Господи, если бы я знал, что ты будешь такой нудный… – тяжело вздохнул Тимофей.

– Извините, – скромно потупился эктор. – А что второе?

– А второе – мне нужно создать инструмент влияния на здешнее ленивое и нелюбопытное население. Ну, то есть помимо того, – и он выразительно посмотрел на Германа, – что я получу от Галилея.

– Я так понимаю, у вас уже есть план?

– Есть. Я создам религию, – со скромной улыбкой провозгласил Тимофей.

– Чего-о? – поперхнулся Герман.

Вот-вот. Тот, земной Герман тоже был именно таким: корректен до невозможности, вежлив до отвращения – а потом как выдаст…

– Точнее – культ Галилея, – недовольно добавил Тимофей. – Пусть все будет так, как он задумал.

– А вы уверены, что он задумал именно так? – недоверчиво переспросил эктор.

– Да что такое с тобой сегодня?! Я говорю – в этом будет основное содержание религии! Для населения это – отсутствие смертей, а для Галилея – убедительный реверанс. Как тебе?

– А как Галилей об этом реверансе узнает?

– Господи ты боже мой! Неужели ты думаешь, что он не умеет видеть Другую Землю?! Как бы иначе он узнал, что Стас – его потомок, что его ищет именно Стас – ну, и так далее… Так как тебе?

– На первый взгляд – вроде бы здóрово, – замялся Герман. – Но я плохо представляю себе, как можно просто взять и придумать религию – а потом еще и заставить кого-то в нее поверить…

– Не твоя забота, – отмахнулся Тимофей. – Ты у нас по природе скептичен, тебе про религию все равно ничего не понять. Ты логику конструкции оцени!

– Оценил, – без особого энтузиазма согласился эктор. – Буду внимательно наблюдать за тем, что из этого выйдет.

– Ты свободен, – холодно произнес Тимофей, подходя к камину и помешивая кованой кочергой совсем уже потемневшие угли.

Герман почтительно поклонился и вышел.

Тимофей выждал, пока в коридоре затихли шаги, и тоже вышел.

Все последние три года, входя в свою мастерскую, он испытывал тонкое злорадство при мысли о тех своих коллегах-инженерах, которые переселились в Долину без своих лабораторий, мастерских, приборов, инструментов, самовозобновляющихся материалов и всего остального, без чего увлеченному техникой человеку вообще не жизнь. То же злорадство и сейчас добавило смака привычным действиям: он придирчиво отбирал нужные инструменты, бережно копался в кусках различных металлов в надежде найти именно то, что требовалось для воплощения его идеи, ласково раскладывал все это на огромном верстаке…

Когда все было подготовлено, он, с трудом сдерживая нетерпение, взялся за работу.

Через три часа он убрал последний инструмент на место и полюбовался тем, что получилось. Потом вынул из специальной коробки целый пучок разноцветных лоскутков бархата, шелка, сукна и долго, тщательно выбирал из них самый подходящий. Минут двадцать он полировал свое изделие, а затем торжественно уложил его в заранее приготовленную шкатулку на пышную фиолетовую бархатную подушечку.

Потом он уже без всякого пиетета запихнул шкатулку в карман мятых штанов и, еще раз оглядев мастерскую, двинулся к выходу из дома.

В большом вестибюле прихожей он велел экторам запрячь в самую маленькую из своих повозок смирную вороную кобылу и пресек все их попытки сопровождать своего господина.

Незаметно возникший в вестибюле Герман, наблюдая все эти приготовления, позволил себе заметить:

– Может, стоит послать следом за вами хотя бы пару человек? Капитан беснуется…

– Я сказал: нет! – отрезал Тимофей и подошел к огромному зеркалу.

Очень внимательно изучив все, что в этом зеркале отражалось, он задумчиво хмыкнул.

– Щетку для волос! – скомандовал он и снял свою неизменную мятую полотняную тюбетейку.

Щетка была немедленно доставлена, и он аккуратно расчесался. Снова посмотрел в зеркало, недовольно поморщился и слегка растрепал пальцами светло-русые не слишком густые волосы.

Потом он вытащил из кармана шкатулку, достал оттуда кулон сантиметров десяти в диаметре на длинной простой цепочке и осторожно, стараясь не растрепать только что созданную прическу, повесил этот кулон себе на шею.

Стоявшие вокруг экторы восхищенно уставились на сиявший бронзовый знак на груди своего хозяина. В центре знака красовалось стилизованное солнце, вокруг которого хитрым образом крепились три тонких концентрических круга. На каждом из кругов располагалось по одному шарику разных оттенков бронзы – от желтовато-коричневого на самом маленьком круге до светло-золотистого на самом большом.

Тимофей сделал несколько шагов назад и окинул взглядом всего себя в целом. Еще немного подумал и сбросил мягкие кожаные мокасины. Снова оглядел себя, удовлетворенно кивнул и вышел.

…Сначала он заехал к семейству дричей, которое на протяжении многих лет снабжало его самыми разными продуктами из своих сельскохозяйственных угодий. Наверное, их отношения можно было бы даже назвать приятельскими – хотя Тимофей подозревал, что только с его стороны. Оба дрича, скорее всего, были жертвами здешних мифов насчет того, что любой приор по самой своей сущности – враг всем остальным обитателям Равнины и всей Другой Земли.

Спору нет, большинство приоров на протяжении веков давало для такой уверенности много оснований, и само по себе это очень злило Тимофея. Что и говорить, среди настоящих приоров не так уж много умных людей, потому и приходится им выдумывать себе какие-то несуществующие преимущества по сравнению со всеми прочими. Ну, или обеспечивать свое превосходство за счет грубой физической силы – как, скажем, Капитан или совсем уж одиозный придурок Матвей с его медвежьим телом.

Сам-то Тимофей предпочитал преимущества интеллектуальные. Беда была в том, что благодаря самовлюбленным тупым приорам он тоже давным-давно стал почти пугалом для дричей, итеров и морталов. Именно это он сейчас и собирался изменить.

Когда Тимофей, въехав на просторный и очень ухоженный двор, слез с повозки, ему навстречу из нарядного чистенького домика вышла здешняя хозяйка Ульяна Петровна – загорелая чистокровная казачка, фигура которой напоминала сильно приплюснутые сверху песочные часы. При всей своей пышногрудости и крутобедрости двигалась она удивительно грациозно, и Тимофей привычно залюбовался тем, как она на секунду застыла в дверях, потом сделала шаг ему навстречу и остановилась, обвив крепкой рукой подпиравший навес узорный столбик.

– Привет, казачка! – широко улыбнулся Тимофей, отметив про себя, как заинтересованно уставилась Ульяна Петровна на бронзовый знак на его груди. Он сделал вид, что не заметил ее любопытства, и поднялся на крыльцо, поравнявшись с нею. – Хозяин в доме или работает?

– В доме, но работает, – вкусным низким голосом произнесла Ульяна Петровна и посторонилась, пропуская гостя. – Творог снимает. Творожку-то возьмешь сегодня? Хороший получился, гладкий, как ты любишь.

– А как же, – с удовольствием согласился Тимофей. – Обязательно возьму. Я сегодня много чего возьму. Если вы дадите, конечно.

– Антон! – басисто закричала Ульяна Петровна. – Руки вытирай и встречай гостей.

Хозяин появился в конце коридора с полотенцем в руках и голым торсом. Он был коренаст, широк, и на его мускулистом теле тугой пивной животик выглядел совершенно инородным телом.

Тимофей удовлетворенно заметил, что его нагрудный знак снова не прошел незамеченным: в кухню его Антон проводил, не сводя глаз с бронзовых кругов, загадочно переливавшихся на льняной рубахе.