18 сентября 2014 г., Буркау

Друзья не спешили вылезать из «кэмпера», припаркованного у полицейского участка. Предстоящее объяснение со стражами порядка выглядело весьма непростым. Не было никаких гарантий, что все это – не очередной иезуитский ход Владислава. А если приезд к описанному в письме Владислава участку все-таки был именно таким ходом, то реакция местной полиции на появление трех небритых и злых русских мужиков без документов представлялась не слишком предсказуемой, но наверняка малоприятной. Кроме того, они не были вполне уверены в том, что в таком крохотном городишке полицейские владеют еще каким-нибудь языком, кроме немецкого – в отличие от них самих, как раз немецким языком не владевших ни в какой мере. Перед поездкой Владислав страстно убеждал их, ссылаясь на опыт своих предыдущих пребываний в Германии, что здесь по-английски говорит каждая первая встреченная дворняжка. Однако сейчас любая информация, полученная от Владислава, выглядела не слишком достоверной.

По пути им не удалось обсудить возможные варианты развития ситуации и спланировать совместные действия: отсутствие навигатора, как оказалось, создавало не менее серьезные проблемы, чем отсутствие денег. Вначале они с недоброй памяти луга выбрались на автобан и просто поехали прямо в надежде увидеть указатель на Буркау. «Кэмпер» прошел километров двадцать, а нужный указатель им так и не попался. Это явно противоречило письму Владислава: там было сказано, что до Буркау езды минут десять. Тогда они заподозрили, что ехать надо было в обратную сторону, но рисковать при имеющемся в их распоряжении весьма скромном количестве топлива было бы неосмотрительно. Они остановились и стали пытаться голосовать – вполне, впрочем, безуспешно. Видимо, дело было в том, что на каждых пяти-семи километрах трассы имелись телефоны для связи с всякими аварийными службами, и водители проезжающих автомобилей полагали, что любую помощь голосующие у обочины горемыки могут получить и по телефону. Тогда Савва предложил сбегать к телефону, который они совсем недавно проезжали, чтобы не тратить попусту топливо.

Вернулся он сильно смущенным и рассказал, что после долгих переговоров ему удалось-таки объяснить диспетчеру – или как тут у них называются люди, отвечающие по номеру 112, – суть своей проблемы. Диспетчер, судя по всему, долго рылся в каких-то документах, с кем-то консультировался и все-таки наконец объяснил, как добраться до Буркау с того места на автобане, где стоял «кэмпер». Беда была в том, что несовершенный Саввин английский, наложившись на столь же несовершенный английский диспетчера, не позволил определить маршрут с достаточной точностью. Савва смог воспроизвести только то, что им действительно необходимо развернуться, проехать двадцать с чем-то километров (с чем именно, он не расслышал, а переспросить постеснялся) и свернуть на какой-то мост. Собственно говоря, такими туманными указаниями и исчерпывалась полученная им информация.

– Вот чертов аристократ! – в сердцах выругался Артем. – Переспросить ему совестно, ты ж понимаешь…

– Положим, не факт, что мы с тобой поняли бы больше, – рассудительно произнес Игорь. – Ладно, поехали, граф. Кто их там, в этом Буркау, знает, когда у них полицейские спать уходят…

Как и следовало ожидать, с первого раза попасть в нужное место им не удалось. То есть на мост-то они попали, но грамотно съехать с него не сумели, сделав несколько кругов с одной стороны автобана на другую и обратно. Потом нужный съезд все-таки образовался, и они с надеждой устремились по указателю на Буркау. Однако дальше нужно было еще и найти полицейский участок… Короче, к моменту прибытия вся троица люто ненавидела немецкие дороги, все на свете указатели и отсутствующий навигатор – именно за его отсутствие, казавшееся подлым предательством. Вряд ли такое состояние можно было считать подходящим для предстоящей беседы с полицейскими, но другого состояния у них все равно не было.

Теперь им надо было решить, кто будет разговаривать с полицией: самый лучший английский был у Артема, а подходящая к случаю выдержка – только у Игоря. После долгих споров пришли к выводу, что кто бы ни вел переговоры, Артему все равно не удастся удержать себя в руках, и махнули рукой на возможные последствия: будь что будет, раз все равно не получается, чтобы было, как хочется.

В таком фаталистичном настроении они и вошли в участок.

На их счастье – впрочем, довольно быстро это счастье показалось им не таким уж и счастливым – обнаруженный ими внутри молодой полицейский говорил по-английски как минимум не хуже Артема. Но когда Артем вкратце изложил тому суть дела, стало ясно, что полицейский сделал стойку. Его жест, настойчиво приглашающий всех троих пройти за ним, был совершенно понятен даже Игорю с его школьным английским, и все трое обреченно переглянулись.

В дальней комнате полицейский указал им на шеренгу стульев и полез в сейф. Они молча расселись, остро предчувствуя недоброе.

Из сейфа был извлечен большой пластиковый пакет, из которого в свою очередь появился странного вида грязный сверток. Друзья воззрились на сверток, и Артем специально для Игоря перевел вопрос полицейского:

– Вы видели раньше это?

Они удивленно переглянулись, и Савва привстал и протянул руку, чтобы взять сверток и рассмотреть его получше.

Немедленно раздалось знакомое по книгам о войне «Хальт!» – видимо, полицейский от осознания значимости момента забыл перевести сам себя на английский. Савва испуганно сел на место, забыв опустить руку.

Артем снова повторил вопрос полицейского, они опять переглянулись и решительно замотали головами. Полицейский скептически поднял брови и спросил что-то еще. Артем, не затрудняясь переводом, так же решительно закивал и коротко ответил. Потом бросил через плечо:

– Мы ведь уверены, правда?

Полицейский обвел всех спокойным взглядом и развернул тряпку, в которую был замотан сверток. Все трое радостно завопили: перед ними лежали их собственные паспорта и кредитки. Полицейский удовлетворенно кивнул, и Артем перевел:

– Я понял, это ваше. А вот это чье? – он помахал перед ними на достаточном расстоянии грязной тряпкой. Артем что-то ответил, всем своим видом выражая несказанное недоумение.

Полицейский какое-то время смотрел на них внимательным – видимо, каким-то специальным полицейским – взглядом, потом указал пальцем на пятна на тряпке:

– Это – кровь. Чья?

Артем снова возбужденно затараторил что-то, что явно не уменьшило скепсис полицейского. Тот произнес какую-то длинную фразу, и Игорь с Саввой с тревогой заметили, что Артем начинает закипать. Снова не сочтя нужным перевести реплику полицейского, он заговорил, размахивая руками.

Полицейский нахмурился и попытался остановить поток Артемова красноречия. Тот не унимался, пренебрежительно тыкая пальцем в сторону тряпки.

– Тёмыч… – предостерегающе начал было Игорь, но было уже поздно: Артем отпихнул в сторону руку полицейского, попытавшегося усадить его на стул.

Тот немедленно отскочил назад, без политесов рявкнув что-то по-немецки, чего Артем перевести уже не смог бы, даже если бы и хотел. Впрочем, это было не важно: полицейский выдернул из кобуры пистолет.

– Тёма, сядь! – гаркнул Игорь и с силой дернул Артема за руку назад. Тот шлепнулся на стул, но снова вскочил и зло заговорил по-английски.

– Ты с ума сошел, что ли?! У него пистолет! Сядь!

Полицейский, не обращая ни малейшего внимания на Артема, мотнул стволом пистолета в сторону коридора.

Савва пытался делать успокаивающие жесты, но они тоже не производили на полицейского ни малейшего впечатления: он продолжал настойчиво покачивать стволом пистолета.

Савве с Игорем пришлось взять Артема в охапку и потащить его в ту сторону, куда указывал пистолет.

Там, как и следовало ожидать, было то, что в России именуется «обезьянником». Нельзя сказать, что для всех троих подобное помещение было небывалой диковиной: по младости лет, прошедшей в боевые девяностые годы, каждому из них по паре раз пришлось быть водворенным туда. Хотя, правду сказать, их пристанище на ближайшую ночь весьма мало напоминало свои российские аналоги: большое зарешеченное окно, четыре диванчика – пусть и мало подходящих для долгого сна, но все-таки обеспечивающих некое подобие комфорта, – стол, стулья… И все это – на фоне пестреньких пасторальных обоев. Однако все равно было исключительно обидно вместо пития пива на знаменитом Октоберфесте загреметь в уютный немецкий «обезьянник» – да еще на фоне полного отсутствия понимания собственной вины.

По пути Артем (возмущенно) и полицейский (безразлично-строго) обменивались какими-то репликами. Савва напряженно вслушивался, а Игорь, почти ничего не понимавший с самого начала, смог уловить только то, что Артем продолжает против чего-то бурно возражать.

Когда они оказались внутри, полицейский произнес длинную фразу и удалился по коридору. Спустя пару минут стало слышно, как он разговаривает с кем-то по телефону.

– Доигрались, – мрачно констатировал Игорь, а Савва полюбопытствовал:

– Что он хоть говорил-то?

– Что он говорил?! – продолжал злобствовать Артем. – Я тебе сейчас скажу, что он говорил! – и он возбужденно заметался по комнате.

Савва безнадежно махнул рукой и вполголоса сказал Игорю:

– Я так понимаю, что тот тип заподозрил нас в убийстве.

– Да я понял… – пожал плечами Игорь. – Меня в этой ситуации одно интересует: а убийство-то на самом деле было или нет?

– В смысле? Какое убийство?!

– Да что ж вы такие романтичные-то, а? – заорал Игорь. – Вы думаете, это случайность? И Владислав, ясное дело, здесь ни при чем, да?

Артем застыл на месте, а Савва неуверенно моргнул.

– Слава богу, утихли… Теперь ты можешь, раздолбай, все-таки сообщить нам, чего ты завелся и чего он хотел?

Артем сник и забился в угол.

– Он сказал, что нам придется сдать кровь.

– И что тут страшного? – поразился Савва.

– Что страшного?! Он хочет проверить, не убийцы ли мы!

– Да ничего подобного, – пожал плечами Савва. – Он просто хотел проверить, не наша ли кровь на этой тряпке.

– Да?! Ты думаешь, это все? Он сказал, что если не наша, то он нас задержит на неопределенное время.

– Что-то мне сдается, что это он сказал уже после того, как ты начал орать, – вздохнул Игорь.

– Да какая разница?!

– Да очень большая разница! Потому что если кровь наша, то нас отпускают сразу, а если нет – то это еще вообще ничего не доказывает. Слушай, Тёмыч, ну ты ж не идиот, правда? У тебя думалка опять, что ли, отказала на почве переживаний?

За Артемом такое водилось: когда он волновался, соображать он переставал напрочь. Это было очень странно: из них четверых он был единственным, кто закончил школу с золотой медалью, а институт – с красным дипломом. Видимо, мозги у него были устроены каким-то аутистическим образом: он мог существовать только в условиях максимального благоприятствования. А поскольку такие условия в российской жизни встречаются крайне редко и длятся недолго, то большинство окружающих он раздражал до крайней степени. Мириться с немыслимой подвижностью его настроений – равно как и с его ужасающей бестолковостью в мало-мальски затруднительных ситуациях – могли только те немногочисленные люди, которые знали Артема в спокойном состоянии. Но и им далеко не всегда удавалось привести его в это самое спокойное состояние после того, как его уже начинало разносить по закоулочкам.

Зная все это, Игорь нещадно корил себя сейчас за собственное легкомыслие: как они вообще умудрились взять Артема с собой в участок – да еще доверить ему вести переговоры?! Надо было его, на худой конец, просто запереть в «кэмпере» и объясняться самим – пусть даже на интернациональном языке, известном под названием «два притопа, три прихлопа».

Он незаметно толкнул Савву локтем в бок и показал ему глазами на подавленного Артема. Савва мгновенно прочитал послание и пересел к тому в угол.

Оставшись один, Игорь наконец-то получил возможность задуматься.

Вариантов развития ситуации было немного. Первый предполагал, что никакого убийства на самом деле не было. Тогда завтра после процедуры забора крови их просто отпустят. В крайнем случае, оштрафуют за сопротивление властям. Кстати, вопрос: а как их можно оштрафовать, если все их деньги – на карточках, а те заблокированы?

Ну, допустим, им разрешат позвонить хотя бы в один банк. Но ведь и в этом случае не факт, что карту можно разблокировать по телефону. Кто-то из знакомых говорил, что для этого ему пришлось самому ехать в банк. Хорошо, пусть это получится. Может, хоть у одного из троих карта будет того банка, который подобные вольности допускает.

Если же нет, то придется снова звонить в Москву, выпрашивать у кого-нибудь деньги и получать их уже по собственному паспорту. Полицейские либо согласятся подождать, либо заменят штраф каким-то крохотным тюремным заключением. Тоже не смертельно. Может, и вообще сжалятся и отпустят без штрафа – с учетом их тоскливых обстоятельств.

Ладно, будем считать, что в этом случае выкрутиться удастся.

Разновидностью первого варианта можно было считать ситуацию, когда им придется просидеть здесь какое-то время – пока полиция прошерстит все нераскрытые преступления по всей стране и убедится в полной и абсолютной их невиновности. Здесь все пройдет по той же схеме: штраф, звонок в банк или знакомым – и свобода.

Однако существовал и второй вариант: если убийство все-таки было. Причем именно такое, для которого они никак не смогут доказать свою непричастность. Конечно, существует презумпция невиновности и все такое, но времени это займет куда больше, чем хотелось бы. Придется искать возможность подтвердить свою невиновность, иначе есть риск завязнуть в немецком «обезьяннике» – или вообще уже в тюрьме – не на одну неделю. Можно будет попытаться отыскать ту Машку с заправки, например. Но это уже будет зависеть от конкретных обстоятельств конкретного убийства.

Игорь старательно перебирал все действия, которые могут оказаться целесообразным в том или ином случае, чтобы не продолжать цепочку своих логических построений. Потому что было очевидно: третий вариант тоже возможен – если учитывать все события последних двух дней. В конце концов, Владислав – юрист, и юрист, судя по его доходам, весьма неплохой. И крышу ему, похоже, снесло капитально. Значит, он вполне способен организовать такое змейство, которое им, неискушенным в юриспруденции, и в голову прийти не может. И в этом случае к этой грязной тряпке может быть привязано такое убийство, что никакие карты им разблокировать уже не понадобится… Ведь совершенно ясно, что готовился он ко всей этой авантюре не один день. Это ж как надо было местность изучить, чтобы все эти хитроумные перемещения запланировать! Луг нашел с деревом дупляным, участок отыскал… И не пешком же он с заправки ушел, в самом-то деле! Наверняка где-то на той же парковке машина стояла: ему же надо было где-то документы с мобильниками спрятать, а потом еще и отвезти их в то дупло…

Хотя нет. Причем здесь дупло? Документов там и не было никогда, а записку можно было в дупло засунуть и месяц назад. Это ж не Россия, немцы вряд ли заначивают от своих немецких женушек зарплату по дуплам. Но сюда-то, в участок, документы должны были как-то попасть?

Значит, у него есть машина. И вполне возможно, что эта машина сейчас стоит прямо напротив полицейского участка. И человек, который в ней сидит, точно знает, что будет происходить дальше – потому что именно он всю эту интригу закрутил.

Он знает. А вот они ни черта не знают. И им остается только ждать. Ждать и строить целый веер вероятностей и бессмысленных планов. Бессмысленных, потому что все равно никакими силами невозможно представить себе, что замыслил этот мерзавец.

Но почему все-таки он тянул с этой своей сумасшедшей местью целых пятнадцать лет?..

…Машина – пожилая грязная темно-синяя «ауди» – действительно стояла рядом с участком, среди густых деревьев. Она стояла там с самого обеда – с того момента, как окровавленный сверток оказался в баре «Какаду». Она стояла там и тогда, когда к участку подкатил «кэмпер» с выцарапанным на боку словом «сука». Стояла и полчаса спустя, когда из «кэмпера» вылезли трое и направились в участок, еще не подозревая, что их там ждет.

Стояла машина до самой темноты, когда участок должен был быть заперт на ночь. И только когда в районе девяти часов вечера полицейский – как успел выяснить Владислав, его звали Бруно – выглянул на улицу, а потом старательно запер дверь изнутри, стало ясно, что сегодня никто больше из участка не выйдет. Тогда Владислав, оглядевшись, вылез из машины и обошел участок кругом. За всеми окнами было тихо – даже за тем, в котором мерцал приглушенный ночной свет: видимо, именно там должны были провести ночь задержанные.

Закончив обход, Владислав вынул из «ауди» очередной объемистый сверток и небольшой конверт и направился к «кэмперу». Еще раз оглядевшись, вытащил из кармана ключи и нажал на кнопку. Оказалось очень кстати, что в Европе запрещены звуковые сигналы автомобильной охраны: автомобиль лишь моргнул два раза фарами и промолчал.

Он сел за руль, осторожно повернул ключ в замке на пол-оборота и бросил взгляд на засветившуюся приборную панель. Топлива в баке оставалось на сто километров, не больше – и то, если ребята в пробку не влипнут. Это ж кто такой непросветленный придумал странный миф, что в Европе по автобанам лети – не хочу? Как же, как же… Немцы, например, все время свои хваленые дороги ремонтируют – потому они у них такие хваленые и есть. Но ремонт есть ремонт, и пробки тут образуются – круче не бывает. Русская душа сразу преисполняется национальной гордостью и начинает отдыхать, попав в привычные условия. Так что сто километров легко могут превратиться в шестьдесят, а то и в сорок, и это тоже надо учесть.

Он произвел в уме кое-какие вычисления, потом заглянул в конверт и удовлетворенно хмыкнул. Положил его на водительское сидение, а объемистый пакет метнул на диванчик в салоне. Посидел несколько минут, закрыв глаза. Потом негромко сказал сам себе:

– Тёмыч все-таки набедокурил, и значит, я молодец. Запускаем план «А», – вылез из «кэмпера», пересел в «ауди» и поехал в сторону автобана.

Через час он уже был в своем номере отеля «Бест Вестерн» в Баутцене. Заказал в номер основательный ужин, с удовольствием съел его и улегся в постель, поставив рядом с собой на тумбочку полный стакан роскошного арманьяка. Не поднимая головы с подушки, он видел в окне красиво старящуюся башню Вендишер на фоне ночного неба. И башня, и сам отель логично и даже изысканно вписывались в общую идею происходящего: именно в баутценском «Бест Вестерне» они последний раз отдыхали вдвоем с матерью…

Сегодня он имел полное право отпраздновать.