Глава 2

Дождь хлестал в окно с такой силой, что, казалось, истинной целью его было побить все стекла в окрестных домах. Ася порадовалась собственной предусмотрительности, заставившей ее оставить машину под березами. А то непременно увязла бы на мачехиных гравийных дорожках. Непременно увязла бы.

Она отошла от окна и с брезгливой гримасой посмотрела в сторону своей одежды, грязной кучкой сваленной в углу комнаты. Вытащила пакет из нижнего ящика комода и засунула все вещи в него. Потом открыла шкаф и принялась рыться в нем, отыскивая что-нибудь подходящее для возвращения домой. Если Ленька никуда не ушел и не уехал, то непременно прицепится, почему, да что, да как, и какой черт погнал ее на дачу накануне выходных, и так далее…

Дачных вещей в шкафу было немного. В основном те, что дарила ей мачеха. Ася выудила с обширных, почти пустых полок вельветовые джинсы, широкий светлый свитер с большим объемным воротом, пару носков, колготки и начала одеваться. К тому времени, как внизу в кухне затопал Иван, она была почти полностью готова. Успела даже смочить волосы и уложить их феном. Получилось совсем неплохо, хотя обычно ее волосы требовали гораздо большего ухода. Краситься она не стала вовсе. Оглядела себя в гардеробном зеркале, осталась вполне довольна собой и лишь тогда потянулась к мобильному.

Сегодня была суббота. Ленька, если он, конечно же, не окончательно остервенел, должен быть дома. И если он не полностью уничтожил в своей душе обязанности супруга, то должен уже начать волноваться. Звонить он ей не звонил, но ждать-то ее звонка точно должен… может быть.

Ася уселась на самый краешек кровати, набрала свой домашний номер и стала ждать. Сейчас… Вот сейчас он, шлепая босыми ступнями по ламинату, метнется к столику в холле, где у них стоит аппарат. Увидит, что звонит она, и, может быть, даже обрадуется, что с ней все в порядке. Что она не пропала, не разбилась на машине, ее не разбил паралич, не захватили террористы и что она не провела ночь с любовником.

А ведь никто и никогда не мешал ей его завести, черт возьми. Никто и никогда. За исключением ее самой. Она сама себе мешала отвечать изменой на измену, низостью на низость, холодностью на холодность. Потому что любила его. И еще, наверное, потому, что не была подлой по сути своей.

– Алло, Аська, черт возьми! Ты где сейчас? Я всю ночь не спал, тебя дожидаясь! Ты что творишь, девочка, в самом деле?! – Все это ее муж успел выговорить на одном дыхании, не дав ей опомниться и не дав ей возможности хотя бы поздороваться. – Отвечай, где ты?! Ты ведь не бросила меня, скажи! Аська, какого черта ты молчишь?

– Я… – Слезы так сильно стиснули Асино горло и так близко подступили к ее глазам, что выговорить хоть что-то стало очень трудно. – Я так… так люблю тебя, Ленька!

– Я тоже люблю тебя, дорогая, – изумленно прошептал ей на ухо самый любимый из всех голосов голос. – Но что случилось? Ты плачешь?

– Нет, я не плачу, Лень. – Крупная слеза скатилась по щеке и бухнулась крупной кляксой на светлый вельвет брюк. – Со мной все в порядке.

– Тогда почему ты дома не ночевала?! – В голосе мужа послышались незнакомые доселе истеричные нотки. Неужели ревнует? Неужели, господи?! – Где ты, черт возьми?!

– Я? Я на даче.

Ася уже не знала, радоваться ей или горевать из-за того, что с ней случилось минувшей ночью. Окажись она у себя дома в восемнадцать тридцать, как обычно, может, все и пошло бы совсем не так. Она бы приготовила пятничный ужин, состоящий, как правило, из обязательных Ленькиных креветок, запеченных в слоеном тесте в гриле, салата с маслинами и ветчиной и копченого угря с пивом.

Она бы все это быстренько приготовила, накрыла бы стол, включила видеомагнитофон с непременным триллером и принялась бы ждать возвращения Леньки со службы. Если бы ей повезло, он бы пришел через час, если нет – то ближе к полуночи.

А что произошло вчера?

А вчера все пошло совсем не так. Вчера она вдруг взбунтовалась и не поехала домой, хотя он просил ее попробовать поджарить… бананы. Позвонил ей ближе к обеденному перерыву и попросил. Она и собиралась ему их поджарить, хотя ее воротило от этого изыска. И даже купила целую низку этих самых бананов, намереваясь зажарить в кляре со специями и ванильной пудрой. А потом… Потом, выйдя из магазина, она села в машину и набрала его сотовый, а он не пожелал ей ответить, сказавшись недоступным. Она снова и снова набирала и без конца слышала один и тот же ответ. И вот тогда-то она послала ко всем чертям их непременный совместный ужин в конце рабочей недели, а поехала туда, куда исправно ездила последнее время. Ну и, как водится, увидела своего Леньку, прыгающего через лужи, с неизменной кожаной папкой под мышкой…

– Почему ты на даче, а не дома, дорогая? – Голос мужа капризно надломился. – Я ждал тебя с одиннадцати! А ты так и не пришла! Я не знал, что и думать. Не знал, где ты! Сашка тоже не знала. Она, между прочим, заходила на огонек. Да так и ушла, тебя не дождавшись.

Вопрос, где его мотало до одиннадцати ночи, Ася благоразумно опустила. Она же прекрасно знала, где он был, чего же тогда! И еще она знала, что быть умной – это значит никогда не спрашивать о том, на что нельзя ответить. Умной себя считать ей очень хотелось и нравилось…

– Я звонила тебе, Лень, – спокойно ответила Ася, прислушиваясь к шуму внизу.

Ванька наверняка понял, с кем она разговаривает, и бунтует теперь, грохоча кастрюлями и сковородками. Просиди она тут еще минут десять, начнет дом разбирать по частям. Вот характер, а!

– Я звонила тебе, – повторила она. – Ты был недоступен.

– Конечно, недоступен! – обрадовался непонятно чему ее муж. – У меня же, дорогая, мобильный разрядился. Я приехал домой, поставил телефон на зарядку и тут вдруг обнаружил, что и деньги закончились. На счете ноль, понимаешь! Ну, не бежать же посреди ночи за карточкой!

«Как все удачно сложилось», – просилось наружу саркастическое, но Ася снова промолчала. Она умела быть терпеливой, когда дело касалось ее Ленечки.

– А с домашнего я звонить не стал, – продолжал он оправдываться. – Сама же знаешь, как это дорого.

– Действительно, – все же не выдержала она, вежливо и совсем незаметно для него съязвив. – Ну, да ладно. Не позвонил, значит, не позвонил.

– Ась, ну чего ты? – обиженно протянул Леня. – Я и правда волновался… Ладно, проехали. Так чего тебе вдруг понадобилось на даче? Там что, вся семья собралась?

– Да нет. Не вся. Ивану срочно понадобилось на дачу, а машину он приятелю одолжил. Вот и попросил меня отвезти его туда, ну а я не отказала, – поведала мужу Ася совершеннейшую правду. Ну ладно – малую часть ее. Но ведь не соврала же!

– А-а, понял… – Леня помолчал с минуту, переваривая услышанное, потом осторожно поинтересовался: – Если я правильно понимаю, вы с ним помирились?

– Вроде того.

– Ну и хорошо, а то я просто измучился из-за вашего бойкота. Не знаешь совершенно, как себя вести с твоей родней… Вот и хорошо, что помирились.

В Ленькины мучения Асе верилось слабо. Он в их семье был скорее беспристрастным сторонним наблюдателем. Одно время ей даже казалось, что разрыв ее отношений со сводным братом доставляет Леониду тайное удовлетворение. Она же в то время осталась совсем одна. Ваньки рядом не было, Сашка на звонки не отвечала и домой к себе не пускала, ссылаясь на занятость. Нет, мучиться из-за ее проблем Ленька уж точно бы не стал. Да и обрадовался он как-то неубедительно. Хотя, может, она к нему просто придирается?

– Ась, ты когда домой-то? – снова вклинился в ее мысли капризный Ленькин тенорок.

– Соскучился? – хмыкнула она недоверчиво.

– А ты как думаешь! Конечно же, соскучился! Да и, знаешь… – Ее муж сделал паузу и чем-то зашуршал. – Черт, уронил. Тут тебе с утра письмо какое-то странное принесли.

– Какое письмо?

– Не знаю. Заказное. Я не вскрывал. Ты же знаешь мою щепетильность, дорогая. Странно, знаешь, что? – Он снова зашуршал. Видимо, конвертом. – На письме нет обратного адреса.

– Ладно, приеду и прочту, кто там мне и чего написал. – Шум в кухне сделался просто невыносимым, и теперь к нему еще примешивалось безобразное Ванькино пение.

Петь так, как пел Ванька, было нельзя. За такое пение, по мнению Аси, нужно сажать в тюрьму или на худой конец изолировать от общества. Ваньку ее мнение иногда волновало, когда он был по-особенному, по-родственному к ней расположен, а иногда нет. Сейчас был как раз тот самый второй случай. То есть он явно хотел ей досадить. Пора было сворачиваться с милым супружеским щебетом и переходить к менее приятной части плана на день сегодняшний. Пора было спускаться в кухню и отвечать на пристрастные Ванькины вопросы.

– Ладно, милый, пока. Я иду в кухню. Там Иван, и он… – Ася слабо улыбнулась. – Он поет!

– Понял. – Леонид делано расхохотался. – Тогда поспеши. Да, чуть не забыл! У нас совершенно нечего есть. Холодильник пустой. И даже хлеба нет. Ты не задерживайся особо. У меня сейчас, знаешь, с деньгами не очень. Ну, ты понимаешь…

Конечно, она понимала. Еще бы ей было не понять. Он выделял ей на ведение хозяйства средства и сверх того тратиться не собирался.

– Я поняла, дорогой. Пока… До встречи…

– Ага, пока… Ты ведь недолго, да? Я очень голоден. Все чипсы поел! Пока, пока, жду!

Ася убрала мобильник в сумочку, чтобы больше не возвращаться в спальню, подхватила с пола пакет с грязными вещами. И пошла на Ванькин отчаянный рев, под которым подразумевалось пение.

Медленно спускаясь по лестнице, Ася позволила себе немного поразмышлять.

Ленька сказал, что дома был с одиннадцати. Свет в квартире номер восемь загорелся в половине одиннадцатого. Хватило бы Леньке полчаса на то, чтобы добраться до дома? Вполне. Как он выходил, Ася не видела, стало быть, вышел он через черный ход. Может быть, заметил ее машину? Может быть, хотя она всегда предпринимала меры предосторожности. Хотя мог машину и не видеть, а просто выйти через черный ход. Или… или другая машина привлекла его внимание. Та самая, которую сама Ася не заметила поначалу, а заметив, сразу испугалась. Кто знает, как долго та стояла на парковочной площадке. Может быть, и Леньку она напугала? Надо бы спросить у сводного братца, не запомнил ли он номер той «восьмерки»…

– Привет! – Ася швырнула пакет с сумочкой на полку под зеркалом, встала в дверях кухни и, опершись руками о притолоку, попросила: – Вань, прекрати, а!

– А-а напосле-до-ок я скажу-ууу!!! – продолжил завывать Ванька-ирод, переворачивая куриные ножки в глубоком сотейнике. – Прроща-ай, люби-иить не обя-язуйся!!! Привет, сестренка. Наговорилась, как меду напилась? Как там наш любимейший из любимых, красивейший из красивых поживает? Соскучился, поди, по мамке-то? Не спалось ему, сердечному, не пилось и не елось! Хотя о чем это я?! Покушать без тебя они не могут, наверняка голодные сидят. Так ведь, чучело?

Вопросы носили характер риторический, поэтому отвечать Ася на них не собиралась. Она прошла к столу, села и, потянувшись к чайнику, спросила:

– Ни до чего не додумался за ночь?

– Ночью я имею обыкновение спать, – нараспев произнес Иван и выключил газ. – Ты как насчет ножек Буша? Положительно реагируешь?

– Да давай, что ли. – Ася отодвинула от себя на время чайник с кружкой и придвинула поближе тарелку с вилкой, которые Ванька для нее приготовил. – Пора бы уже поесть по-человечески. Ты их с чем жарил?

– С паприкой, как ты любишь, – похвастался Ванька, любовно оглядел разложенные на тарелке ножки и пробормотал: – Вот повезет моей супруге, вот повезет… И приготовить смогу, и…

– Ага, и спеть смогу, и сплясать смогу, а смерть придет, помирать буду! – Ася даже рассмеялась. – Сможешь умереть за любимую, Ванька? Или кишка тонка?

И вот тут ее сводный брат, которого за десять прожитых с ним бок о бок лет она, казалось, изучила вдоль и поперек, удивил ее совершенно. С диким грохотом бросив сотейник на плиту так, что румяные куриные ножки смешно подпрыгнули в нем, Ванька вдруг злобно просипел, глядя мимо нее:

– Ты бы помолчала, Ася! Я тебя как старший брат, как человек, как мужик, в конце концов, прошу: не буди во мне зверя! Поняла или нет?

Она не успела ни обидеться, ни испугаться, хотя вид у ирода был совершеннейше безумный. Она только молча кивнула ему, что да, мол, согласна. И тут же потянула к себе тарелку с курятиной.

– Вот и молодец, чучело! Трескай лучше и не провоцируй меня!

Он снова загремел посудой, наваливая себе целую гору ножек. Со стуком поставил тарелку на стол, двинул стулом, опускаясь, и тут же запоздало порекомендовал:

– Их нужно есть вот с этим соусом.

Ася, не споря, пододвинула к себе соусник. Послушно плеснула молочно-кисельной бурды на край тарелки, обмакнула туда хлебную горбушку и опасливо отправила хлеб в рот.

– У-умм, а здорово, Вань. Правда здорово! Хоть ты и зверь, но готовить умеешь. – Ася даже глаза зажмурила от вкуса пряной подливки. – Чего ты туда намешал, если не секрет?

– Секрет, – огрызнулся ирод и виновато глянул на нее исподлобья. – Ты прости меня, Аська. Я зверею, когда во мне сомневаются. Особенно ты…

– Так ничего такого я тебе и не сказала, просто пошутила. К тому же это не то песня, не то частушка, включил бы ее в свой репертуар.

– Издеваешься, да? Ну, ну, давай, продолжай в том же духе! – Он укоризненно мотнул лобастой головой, обгрыз куриную косточку и положил ее на край салфетки. – Кости не выбрасывай. Заберу собаке дворовой, она всегда меня ждет, в отличие…

– От кого? – Ася просто так спросила, без всякого любопытства, без тайных мыслей и побуждений, по инерции спросила, а Ванька тут же сделался мрачнее тучи, что бороздили небо с самого утра. – Ну, извини, извини. Я ведь ничего о тебе не знаю, Вань, в последнее время… Я же не могу знать, кто и когда разбил тебе сердце. Ой! Я, кажется, опять сморозила что-то не то, да?

А вот тут он почему-то не обиделся, а даже улыбнулся и снисходительно пробормотал:

– Сморозила, сморозила. Ешь лучше.

Доедали они в полной тишине. Иван почти не поднимал глаз от тарелки, с аппетитом расправляясь с куриными ножками. Ася же украдкой бросала на него взгляды. Воровато разглядывала его и находила все новые и новые перемены во внешности брата.

Во-первых, вопреки ее критике, он сильно похудел. Страдает, решила она. Отчего тут же взыграло любопытство. Влюбился! Несчастная любовь! Вон и складки носогубные появились, а раньше их не было. И вокруг глаз морщин прибавилось, а ему всего-то ничего – тридцать три. Во-вторых, что-то такое сделалось с его взглядом. Как будто мелькала в его глазах какая-то недоговоренность. Причем недоговоренность эта носила отчетливый тоскливый оттенок.

Точно, страдает…

И вот тут ее кольнуло. А ведь вполне может быть, что это не он Сашку бросил, а она его! Почему нет? Никто же из них Асе причин разрыва не объяснял, все имеющиеся у нее выводы она делала, исходя из своей чисто женской логики и солидарности. К тому же, наученная горьким супружеским опытом, Ася не могла думать иначе. В соответствии опять-таки с женской логикой и солидарностью все мужики – козлы и сволочи. Но бывает ведь и по-другому. Так что и тут, у Саши с Ванькой, вполне может быть как раз тот, другой, случай.

Бедный, бедный Ванька… В горле у Аси немедленно запершило от жалости. Она его обвиняла, ругала, не разговаривала с ним, а он всего лишь жертва обстоятельств. Прямо как она сейчас. Вспомнив о себе, Ася окончательно расстроилась, и в горле засаднило уже невыносимо.

– Ты чего это рассопливилась? – буркнул вдруг Ванька недовольно, сразу перестав казаться ей несчастным. – Расскажи лучше, чего тебе твой дятел начирикал.

– Вань! Я же просила без оскорблений!

– Дятел – это прежде всего тварь божья, – с противной ухмылкой произнес ирод, взял в руки чайник и начал разливать кипяток по чашкам. – Чай, кофе, сударыня?

– Чай… – Она дождалась, пока пакетик в чашке начнет распускать в кипятке коричневые фалды, и потянулась к сахару. – А дятел, как ты изволил выразиться, с одиннадцати ноль-ноль был дома. Так что его причастность к ночному происшествию больше не обсуждается.