Глава 4

– Володя, не провожай меня, милый, не надо.

Настя стояла перед зеркалом в своей прихожей и делала вид, что застегивает блузку. Присутствие мужа за спиной она чувствовала спинным мозгом. Слышала его напряженное дыхание. И почти угадывала течение его тревожных мыслей. Он всегда и всего опасался. Всегда за всех переживал: за нее, за мать, за сестру и племянниц. А теперь, когда в прессе раздули историю погибших при невыясненных обстоятельствах мужчины и женщины, он буквально ходил за ней тенью.

Отвозил на работу. Встречал с работы. Пару раз за минувшую неделю привозил ей в офис комплексный обед. Он…

Он перекрыл ей кислород по всем направлениям! Он лишил ее свободы! И ее запретные свидания с Женей на время пришлось прекратить. А они скучали. Они уже не могли друг без друга. И расставание больше чем на сутки вгоняло обоих в тоску.

Поэтому было решено самим напроситься в командировку, в которую никто не хотел ехать.

– Даже если бы и не было этой командировки, мы бы ее все равно придумали, правда, малыш? – Женя смотрел на нее влюбленными глазами. – Правда?

– Конечно, – неуверенно отозвалась она.

Если честно, она не представляла, как она смогла бы придумать командировку. Ее мужа сложно обмануть подобным образом. Он бы позвонил кому-нибудь или заехал за ней в офис. И подлог раскрылся бы. Не могли же они всех на свете посвятить в свой заговор. Это и стыдно, и опасно. Все равно кто-нибудь да проговорился бы.

А вот когда все по правде, то и бояться нечего.

– Настюша, а кто с тобой едет в эту командировку? Ты, кажется, не говорила?

Это был один из излюбленных приемов Вовы: поймать ее на несостыковках, заставить завраться. Но если в первые годы это у него выгорало, она часто палилась, и рыдала потом часами, и неделями сидела взаперти, то теперь нет. Теперь она поднаторела в искусстве наставлять мужу рога. И поймать ее можно было только разве на любовнике. Проболтаться она уже не могла.

– Милый, я говорила тебе. Ты забыл, – мурлыкающим, убаюкивающим голосом произнесла Настя, тщательно заправляя скучную блузку в длинную юбку. – Сначала я должна была ехать с Вероникой, но у нее дома случился какой-то форс-мажор. Ей пришлось даже взять отпуск. И теперь со мной едет молодой айтишник. Кажется, его зовут Женя. Но могу и ошибиться. Видела фамилию и инициалы. Имя на букву «Е». Не Екатерина же и не Елена. Так ведь?

– И вы поедете с ним в одном купе?

Острый кадык мужа заерзал вверх-вниз.

– Представь себе! – фыркнула она будто досадливо. – С ним, в одном купе. Хорошо еще, что его девушка с ним едет, развлечения ради. Мне хоть будет с кем словцом перемолвиться. А то представляю себе дорогу из трех дней! Сидит этот скучный тип в компьютере, я в женских журналах. И ни слова, кроме доброго утра и спокойной ночи. Ужас! Хорошо, что девушка его едет.

– Да, хорошо. – Вова заметно расслабился. Легонько коснулся ее шейных позвонков указательным пальцем. – Ну, раз у него есть девушка, значит, не такой уж он и скучный, айтишник этот.

– Возможно. Мне это, если честно, все равно. Я еду туда много и напряженно работать. Обещали премию.

– Не помешала бы. – Володя покосился на вешалку, где болталась его старая кожаная куртка, которую он все никак не решался выбросить. – Может, наконец удастся что-то мне купить. На замену этой ветоши.

– Конечно, купим, милый!

Настя повернулась к нему и, пряча счастливую улыбку, прижалась лицом к его груди. От футболки мужа неприятно пахло кухней. Он только что закончил готовить обед себе и двум своим племянницам, которые обещали к нему заскочить после лекций в институте.

– Но ты и себя не должна забывать, – тихонько дул он ей на макушку. – У тебя износились осенние сапоги.

– Потерю набойки ты называешь «износились»? – Смех все же вырвался, хотя и не слова мужа были тому причиной. – Я их еще не один сезон поношу.

И, помня о скопидомстве мужа, Настя добавила:

– Это жуткое расточительство: покупать сапоги через сезон. Так никаких денег не хватит.

Она с облегчением выпрямилась. Погладила мужа по небритой щеке. Если ему не надо было на работу, он никогда не брился. Экономил лезвия.

– Ну, мне пора. – Она ухватилась за чемоданную ручку. – Не провожай, а то я расплачусь. И какой тогда из меня работник!

Они расцеловались у порога. Настя вышла из дома. Спустилась в лифте на первый этаж. Села в служебную машину, которая всегда отвозила сотрудников на вокзал и встречала там же. И уже через полчаса переминалась с ноги на ногу возле открытой двери спального вагона.

Она не спешила усаживаться. Женьки еще не было. Воспользоваться служебным автомобилем он побоялся, потому что Настин муж мог все же выйти ее проводить, хотя бы до машины. И он где-то встрял в пробке на такси. Она теперь ждала.

Но это было даже неплохо. Взгляд ее, внимательный, напряженный, прыгал по лицам людей, высматривая не только любовника. Взгляд ее искал еще и мужа Володю.

Он запросто мог отправиться следом за ней на вокзал и проследить за тем, как и с кем она уезжает. И хотя она нигде пока не обнаружила его нескладную долговязую фигуру, и вряд ли бы он потащился жарким воскресеньем через весь город, Женьку она все равно снабдила очень строгими инструкциями. Проколоться на последних минутах они не должны были ни за что.

– Доброе утро, Анастасия, – чопорно поздоровался с ней ее любимый, подводя к вагону какую-то странную деваху в мешковатых одеждах и старомодных очках. Духи ее были отвратительными. – Познакомьтесь, это Лиза.

Лиза молча кивнула и от рукопожатия отказалась. И в вагон полезла с ними вместе, успев на ходу что-то шепнуть проводнице.

Все прошло как по маслу. Они вошли в купе, которое они с Женькой выкупили полностью за свои деньги. Женя тут же принялся рассовывать их багаж под нижние полки. Лиза застыла у двери, нетерпеливо поглядывая на часы. Настя прилипла к окошку.

Она все еще боялась увидеть в толпе провожающих своего ревнивого недоверчивого супруга.

Его нигде не было. Тьфу-тьфу-тьфу!

– Провожающих просьба покинуть вагон, – принялась вопить в коридоре вагона проводница. – Поезд отправляется через минуту.

– Ну, я пошла. – Лиза схватилась за дверную ручку. – Счастливо оставаться, голубки.

– Спасибо, Лизок. Я твой должник. – Женька сжал кулак и постучал им по груди в районе сердца. – Как договаривались?

– Угу, как договаривались. – Она скупо улыбнулась и вышла из купе.

– Кто это был? – спросила Настя, не поворачиваясь.

Ей все еще не давала покоя мысль, что Володя мог приехать следом, и прятался в какой-нибудь нише, и подглядывал из-за фонарного столба.

– Моя студенческая подруга. Мой кореш, другим словом. – Женя запер дверь купе и встал сзади. – Она всегда и во всем меня выручала.

– А если бы мой Вова ее прижал? Она бы…

– Не раскололась ни за что. – Руки Жени легли ей на бедра и осторожно потянули вверх длинную юбку. – Что на тебе надето, милая? Что это за рубище?

– По-твоему, я должна была ехать в чулках и подвязках? Погоди. Еще не тронулись. – Она толкнула его задом. – Вдруг он здесь?

– Кто?!

– Мой муж!

– У тебя паранойя, дорогая.

Он послушно отошел от нее, присел на краешек нижней полки, дождался, когда вагон судорожно дернется, станет медленно набирать скорость, и лишь тогда прилип к ее телу сзади…

Лиза спрыгнула на насыпь не совсем удачно. Сильно подвернула левую щиколотку. Она уже была прежде травмирована и теперь при каждом неудобном случае подворачивалась.

Сегодня случай был особенно неудобным. Она выручала студенческого друга, в которого тайно была влюблена. Она, кажется, даже самой себе боялась признаться в том, что любила Женьку. Потому что у нее не было ни малейшего шанса завоевать его. Ни единой мечты о нем, способной сбыться. Просьбу побыть немного его девушкой она восприняла как подарок небес. И даже хотела надеть на себя что-нибудь понаряднее.

– Лизок, оставь. Это ни к чему, – остановил он ее возле распахнутого шкафа.

– А разве мы никуда не пойдем?

Она-то размечталась до вечеринки, куда будет его сопровождать. А еще успела подумать, что он мог позвать ее на деловую встречу. И чтобы произвести впечатление, пригласил ее: умную, серьезную, способную поддержать разговор.

Оказалось, что сопровождать Женьку нужно на вокзал. Довести до купе, потом купе покинуть. Но выйти из вагона она должна будет не на перрон, а на обратную сторону. Чтобы ее, если что, никто не заметил.

– Сделаешь, Лизок? – спросил Женька, глядя на нее счастливыми ясными глазами.

Она сделала. И теперь морщилась от страшной боли в левой щиколотке. И еле тащилась по железнодорожной насыпи вдоль рельс в обратную от железнодорожного вокзала сторону.

Так Женька велел. Потом он велел ей слиться с толпой, вернуться домой и на время забыть обо всем.

– До следующего раза, Лизок.

Ей очень хотелось крикнуть ему в лицо, что следующего раза не будет. Хватит уже ему ее использовать.

Хотелось, но не смоглось. Если она ему откажет хотя бы раз, она его вовсе не увидит. Никогда. Им всецело завладеет эта шикарная женщина с потрясающей фигурой, способная выглядеть потрясающе даже в скучных нарядах. Лицом дама тоже была чудо как хороша. Но, к радости своей, Лиза заметила бросавшуюся в глаза разницу в возрасте. Дама была лет на десять старше Женьки, и это было очень заметно.

Поиграется и бросит ее, решила Лиза, ковыляя по шпалам. Потом еще одну и еще одну. А она всегда будет рядом. Всегда придет ему на помощь.

– Что-то случилось, милая? Не помочь?

Лиза вздрогнула и остановилась. Оглянулась на голос и никого не увидела. Только рельсы и насыпь. И обрывающийся металлической лестницей перрон. Она, собственно, к этой лестнице путь и держала. Оставалось метров пять до нее, и она снова окажется среди людей. И ей не будет так страшно от голоса, который шел как будто из-под земли.

Лиза сделала еще несколько неверных ковыляющих шагов по направлению к лестнице. И снова тот же голос окликнул ее:

– Может, помочь тебе? Ты ведь любишь помогать людям. Может, и тебе помочь?

Господи! Это наверняка муж той красивой возрастной дамы, с которой у Женьки случился роман. Женька предупреждал Лизу о нем. Говорил, что тот страшно хитер. Что обмануть его непросто. Именно по этой причине он просил Лизу спрыгнуть из вагона на противоположную сторону от перрона.

Неужели он все время следил за ними? За всеми ними? Но почему он пошел именно за ней? Почему? Вошел бы в вагон, застал бы свою жену-изменщицу в Женькиных объятиях и устраивал бы там разборки, а не подстерегал ее здесь, в паре метров от лестницы, ведущей наверх.

Она наконец рассмотрела его. Мужчина стоял, сильно согнувшись, возле одного из столбов, на которых держались толстые плиты перрона. Лица его не было видно, но то, что мужчина был высоким и худым, она рассмотрела. Еще рассмотрела серые старомодные брюки и черную футболку. Успела подумать, что в такой одежде ходит двадцать процентов мужского населения планеты. И тут же побежала.

Она неплохо бежала, хотя боль в травмированной щиколотке простреливала до бедра. И даже успела вскочить на лестницу и преодолеть четыре ступеньки. Оставалось еще десять. Это ерунда! Она справится. Она уже слышит голоса людей, которые либо приехали, либо провожали, либо собирались уезжать. Если что, она закричит.

– Какая ты быстрая, девочка, – проворчал мужчина где-то внизу, где-то за ее спиной. – Погоди ты! Не спеши! Я просто хочу поговорить. Просто хочу спросить.

И тогда она завизжала. Пронзительно, громко, во всю силу своих легких и глотки. И его пальцы, успевшие схватить ее за левую кроссовку, разжались, выпустили.

– Мамочка, мамочка, мамочка, – бормотала она и неслась по перрону, толкая людей локтями, коленками. – Помоги… Помоги… Помоги…

Она прыгнула в первый подошедший к остановке автобус. Через две остановки обрадовалась, поняв, что автобус идет как раз к ее общаге. Села за водительским местом, сжалась в комок и зажмурилась.

Куда он ее втянул?! Как он мог так рисковать ею?! Она же верная, любящая, она же…

Слезы просочились из-под зажмуренных век. Лиза громко всхлипнула, тут же распахнула глаза и огляделась. Никому нет до нее дела. И хорошо! Ей сейчас чужое внимание ни к чему. Ей надо успокоиться. Вернуться в общежитие, запереться в своей комнате, сварить крепкий кофе на спиртовке и хорошо все обдумать.

– Лиза, привет, – улыбнулась ей приветливо соседка по этажу. – Чего такая хмурая? Ой, да ты плакала, что ли? А в пыли вся почему?

Лиза только сейчас обратила внимание, что коленки ее широких штанов и локти объемного тонкого свитера выпачканы. Результат неудачного приземления. Она неловко прыгнула. И щиколотку травмированную подвернула. И та, зараза, ноет невыносимо. А потом еще бежала вверх по лестнице, помогая себе руками. Вот и вымазалась.

Соседка не уходила, стояла и ждала объяснений. Она такая была – прилипчивая, дотошная. Вечно всех контролировала. Такая вся из себя староста на общественных началах. То, что они два года как не студенты и живут в студенческом общежитии на семейном этаже только потому, что работают в университете, ее вовсе не смущало. Она продолжала быть старостой.

– Лиза, что стряслось? Тебя обидел кто? Женька?

– Нет. – Лиза замотала головой. – Никто меня не обижал.

– А плакала почему? – не унималась соседка Таня, вставив полные ручки в полные бока.

– Женьку провожала, – решила она сказать ей полуправду, не отстанет ведь.

– Причина слез понятна. Расставание с ним для тебя горе, – согласно кивнула девушка, чья дверь располагалась напротив Лизиной. – А в пыли-то почему?

– Поезд пыталась затормозить, – неумело пошутила Лиза, открыла дверь своей комнаты. – Все в порядке. Честно. Просто накатило.

– Ну-ну… – Соседка Таня покусала губы, осуждающе качнула головой. – Накатило на нее.

И ушла к себе, вспомнив, что через десять минут начинается ее любимый сериал.

Она успела сделать себе четыре бутерброда со сладким перцем и ветчиной, успела позвонить маме, обещав еще раз с ней связаться в рекламную паузу. Успела подумать, что Лиза неправильно ведет себя по отношению к Женьке. Вернее, он неправильно себя ведет с ней. Использует. Мучает. Держит на коротком поводке. Причем с первого курса. Потом она заварила себе чайник элитного зеленого чая. Достала большую чашку. И стоило поползти по экрану титрам, забыла обо всем.

Сегодня шло сразу четыре серии. Это целых четыре часа! И сюжет в них крутило так, что она даже всплакнула пару раз. Но маме звонила во время рекламы. И они успевали даже обсудить то, что успели показать. Мама тоже любила этот сериал. И плакала на тех же самых местах, что и дочь.

К концу просмотра четыре бутерброда ушли, будто их и не было. И чая почти не осталось, одни лохмотья заварочные. Она слезла с дивана, на котором сидела с ногами. Сладко потянулась. Решила сходить принять душ, заодно вымыть заварочный чайник, чтобы назавтра к ее возвращению с работы листья чая не покрыло мохнатой плесенью.

Таня взяла в одну руку резиновую сумочку, с которой обычно ходила в душ. В ней было мыло, мочалка, зубная паста со щеткой, смена белья и банное полотенце. В другую руку – заварочный чайник. Вышла из комнаты. Заперла ее на ключ. Сделала два шага к душевой, расположенной в левом крыле длинного коридора общежития. И тут же замерла от дикого воя.

Ей навстречу не бежала, летела толстуха Лидочка, преподававшая на машиностроительном факультете. Летела явно из душевой, потому что на ней был ее любимый махровый халат с крупными цветами. К груди Лидочка прижимала точно такую же резиновую сумочку с банными принадлежностями. Они все тут с такими ходили в душ. Длинные спутанные волосы Лидочки развевались за спиной, как водоросли.

– Что стряслось, дорогая? – спросила Таня, когда Лидочка с воем промчалась мимо нее, топая, как слониха. – Лида, остановись!

– Там, там… – Лидочка резко встала, обернулась и тут же начала пятиться к своей комнате.

– Что там? Мышь? Крыса?

Таня закатила глаза, припоминая Лидочке прошлогодний переполох, когда та так же вот летела по коридору из душа почти голышом. Лидочка тогда еле успела полотенцем обернуться, выбегая. Оказалось, в душе по ее ноге пробежал мышонок.

– Там… Господи, ужас какой! – Лидочка всхлипнула. – Там Лиза!

– Где там?

– В душевой. В душевой Лиза.

Крупные цветы на ее махровом халате вдруг пришли в движение. Лидочку начало трясти.

– И что Лиза?

– На ней… На ней нет… – Лидочка снова завыла.

– Одежды? На ней нет одежды?

Таня ядовито заулыбалась. Ей было известно, что Лиза избегала посещать душевую, когда там кто-то был. Стеснительной была от природы или скрывала какое-то физическое уродство, было непонятно. Но себя голую Лиза ото всех прятала.

– На ней нет лица! – прохрипела Лидочка.

И ее вдруг стошнило прямо в коридоре. Прямо в метре от Таниной двери.

– Твою же мать! – взревела Таня, бешено вращая глазами. – Ты чего наделала?! Убери немедленно!

Она отперла свою дверь, швырнула резиновую сумочку у порога, поставила заварочный чайник на тумбочку, снова заперла дверь на ключ и решительным шагом двинулась к душевым. Бедная Лидочка кинула на пол свое банное полотенце, пытаясь вытереть блевотину.

Шум воды в душевой был слышен издалека. Понятное дело, Лидочка не закрыла ни одной двери. Ни в саму душевую, ни в раздевалку, которая располагалась перед кабинками. Вода била мощными струями в двух кабинках. Одна оказалась пустой. Понятно, оттуда выбежала Лидочка. Таня боком протиснулась вдоль стены, выложенной дешевым кафелем, перекрыла воду. Шагнула ко второй кабинке. Дверь была прикрыта, но не заперта. Она потянула ее и…

И заорала благим матом, пятясь.

Голая Лиза сидела в самом углу, подтянув колени к подбородку. На ней действительно не было лица. Но не в том смысле, когда так говорят о расстроенном человеке, о человеке, убитом горем. А в том смысле, что так говорят об убитом человеке. О человеке, с лица которого содрали кожу.

Как она вышла из душевой, Таня плохо помнила. Еле переставляя ноги, дошла до своей двери, где все еще торчала Лидочка, пытаясь утоптать в махру полотенца рвоту. Таня еще удивилась способности этой крупной женщины передвигаться с такой бешеной скоростью после всего увиденного. Ее лично ноги едва держали.

– Видела?! – Лидочка повернула к ней болезненно сморщенное лицо.

– Видела.

– Что же делать-то, Таня?! Что же теперь делать?! – завыла Лидочка, приваливаясь спиной к стене.

– Звонить в полицию, – отозвалась та, оседая на пол.