Она сидела перед зеркалом и не видела его из-за слез, заливающих ей лицо. Оно было прекрасным даже в слезах, даже с растекшимся гримом. Но она его не видела.
Ее сняли с роли! Сволочи! Суки проклятые! За что?!
Причин не было никаких. Она ни разу не пропустила репетиции. Она вполне себе сносно играла. Она красавица, в конце концов. И фигура у нее зачетная – все на месте, без излишеств и недостатков. И да, она даже готова была переспать с главным режиссером их театра – отвратительным, маленьким, жирным тараканом. У него и фамилия была Тараканов, так что не приходилось ничего выдумывать – какими словами его проклинать.
Она, как всегда, пришла на работу вовремя. Она никогда не опаздывала. Переоделась. Нанесла грим. Вышла на сцену, где уже собрались все артисты. Не заметила странной напряженности, царившей на сцене. Даже настороженные взгляды в свою сторону приняла на счет того, что выглядела сегодня особенно красиво.
– Начинаем? – спросила она, потому что все молчали и тянули время.
Тут со своего места в пятом ряду поднялся Тараканов. На худых кривых ножках подошел к сцене и самым противным сиплым голосом объявил:
– У нас произошла замена состава.
Все замерли на тех местах, на которых стояли. Игорь Мишин – ее партнер по спектаклю, исполнитель главной мужской роли – сделался бледным до прозрачности. Даже толстый слой грима не смог этого скрыть.
– Замена состава касается главной женской роли, – просипел главреж.
Мишин так оглушительно облегченно выдохнул, что ей сделалось противно. Мерзкий слизняк!
– Вместо Лопачевой на главную роль назначается Аверкина.
Аверкина?! Серьезно?! Ее с первого ряда не слышно, так она отвратительно декламирует. Ей на шею микрофон надо вешать! Да и внешность у нее посредственная. И груди нет вовсе. Да, она выше Светланы, но и выше Мишина! А он главный герой. И по сценарию состоит в романтических отношениях с главной героиней. Что же это за отношения, когда любовник дышит тебе в ключицу, потому что только до нее и достает своим ртом?!
– На каком основании?! – тонко взвизгнула Света, когда первый шок от неожиданной новости прошел. – Я репетирую с первого дня! Через неделю премьера!
Она почувствовала, что из глаз ее вот-вот брызнут слезы. Не театральные. Не положенные по роли, а самые настоящие – злые, отчаянные.
– Вы… Вы не имеете права!
Света подошла к самому краю сцены. Ее короткая сценическая юбка открывала взору Тараканова не только ее ноги, но и нижнее белье. И если прежний главреж не отвел бы от ее кружевных трусиков глаз, этот поспешил отвернуться.
Таракан чертов! Не зря о нем ходят нехорошие слухи, будто он не способен уже ни на какие плотские утехи. Что-то серьезное со здоровьем.
– Я имею право снять тебя с роли, Лопачева, – вернулся Тараканов на свое место в пятом ряду. – И я тебя снимаю. Аверкина сегодня репетирует. Лопачева, покинь сцену.
Она ушла, громко топая высокими каблуками. Заперлась в своей гримерке, которую теперь тоже придется уступить Аверкиной, и разрыдалась. Слезы лились ручьем, смешивая ее искусный грим и превращая его в грязь.
Просидела, рыдая, в гримерке почти до самого окончания репетиции. Еле нашла в себе силы переодеться в платье. Зачесала длинные волосы наверх, собрала их заколкой. Пошла в туалет, чтобы умыться. Ледяная вода почти вернула ее лицу нормальный вид. Немного прошла отечность. Заперлась в кабинке. И тут дверь в туалет хлопнула. Кто-то вошел. И достал телефон, набирая номер. Слышно было отлично.
– Котик, приветик, – прошептал знакомый бестелесный голос Аверкиной. – Ты не представляешь, что произошло!
Видимо, котик спросил ее: «Что произошло?», потому что Аверкина тут же начала лопотать, проглатывая окончания:
– Эту суку сняли с роли! Поставили меня! Все в шоке. Я тоже! Мне? Еще бы! Это шанс, котик! Эта сука еще не знает, какого шанса лишилась! Тараканов сказал мне после репетиции, что на премьере будет кто-то из прославленных режиссеров. Знаменитый театр! Центр Москвы! Ты представляешь, какой это шанс, котик?
Последовала короткая пауза – видимо, котик тоже захлебывался от восторга, – после чего Аверкина снова продолжила:
– Он присматривает себе актрису второго плана. У них там случился какой-то кадровый голод. У нашего ДК прекрасный рейтинг. Кто-то из хороших знакомых порекомендовал этой самой знаменитости посетить нашу премьеру. И тут такие перестановки! Я… Я просто не знаю, что сказать!
Зато Светлане было что сказать. Ударив по двери кулаком, она выскочила из туалетной кабинки и…
Что она наговорила Аверкиной, она плохо помнила. Но оскорбление «тварь» было самым безобидным.
– Ты просто сорвалась с катушек, Света! – удрученно качал головой Игорек Мишин.
Он якобы случайно проходил мимо женского туалета и услышал дикий крик. Не выдержал и заглянул. А там…
– Аверкина вжалась в стену, буквально сползла по ней, а ты над ее головой машешь кулаками и материшься! – рассказывал он ей, выведя ее на улицу и усадив в свою машину. – Так грязно ругаешься, как не каждый грузчик в порту сможет. Вот не ожидал от тебя такого!
Свету трясло. Она без конца сжимала и разжимала кулаки, всхлипывала и все время восклицала:
– Ты не знал? Не знал, что на премьеру приглашен знаменитый режиссер одного из московских театров?
– Нет, – нахмурился Игорь. – Кто?
– Имени не знаю. Но эта каланча, – она имела в виду Аверкину, – рассказывала своему мужику, что этот прославленный режиссер ищет себе актрису второго плана. Кто-то из его друзей порекомендовал ему наш ДК. Он придет на премьеру, Игорь! А вместо меня будет играть Аверкина! Сука! Каланча! Убью заразу!
– Но, но, но! – прикрикнул на нее Игорь и даже пальцем погрозил. – Хватит уже истерить. Лучше подумай, как вывести из строя ее голос, к примеру. Она и без того тихая. А если у нее случится, скажем, ангина?
– Ну да! Или пневмония! – воскликнула Света с горечью. – Мне к ней не подобраться. Особенно после всего, что я только что устроила. Кстати… За что Таракан так со мной, не знаешь?
– Нет. – Игорь смотрел на нее честно. – Об этом тебе лучше спросить у него. Он после репетиции у себя, как обычно. Как всегда, один. Ты же помнишь, что он не терпит ничьего присутствия после репетиции.
– Помню.
Подергав ручку пассажирской двери, Света с третьей попытки выбралась на улицу и пошла к черному входу в ДК. Игорь тут же уехал.
Света вошла в широкий коридор служебного входа, прошла метров пять, свернула к кабинету главрежа. Дверь его была прикрыта неплотно. Не став стучать, Света рванула за ручку, вошла.
– Прошу прощения? – Тараканов сидел за своим рабочим столом и смотрел на нее поверх очков, низко сидевших у него на переносице.
– Надо поговорить, – проговорила она с нажимом. И уселась на стул рядом с его столом.
– Я уже все сказал вам, Светлана. Поверьте, никакие ваши слова не способны переломить ситуацию.
Тараканов снял очки, потер переносицу, устало прикрывая глаза. Она в этом усмотрела театральный жест, не более. Ему не с чего было уставать. Сидеть в пятом ряду и таращиться на сцену – что в этом утомительного?
– Почему? – глядя на него со злостью, спросила она.
Руку положила на край его стола и нервно барабанила пальцами. Тараканов несколько раз неодобрительно посмотрел на ее пальцы, но ничего не сказал.
– Вы желаете знать, почему я снял вас с роли? И вместо вас поставил менее одаренную актрису?
Он сделал ей комплимент? Да! Он это сделал! Это может быть шансом.
Света прерывисто вздохнула.
– Да, я хочу знать.
– Хорошо, Светлана. Я объяснюсь…
Тараканов встал с места и заходил сначала по свою сторону стола. Потом вышел и заходил у нее за спиной. Вдруг остановился. И его горячий рот прильнул к ее голой шее.
– Вы прекрасны, Света! – прошептал он, слюнявя ее кожу, покрывшуюся мурашками. – Я бы никогда не поменял вас, если бы не скандал! Ужасный скандал, в эпицентре которого вы находитесь!
– Какой скандал?! – Она отпрянула, повернулась, глянула на него широко раскрывшимися глазами. – Я не понимаю!
– Самоубийство жены Мишина… – ответил Тараканов, возвращаясь на место и снова цепляя себе на нос очки.
– И что? Жена Мишина шагнула с балкона. Я при чем?
– По версии следствия, вы состоите с Мишиным в интимных отношениях.
Он не позволил ей возразить, выставив обе ладони щитом.
– Я знаю, что это не так, – произнес он после паузы. – Вы не в его вкусе. В моем – да. Но не в его. И у вас нет никаких шашней. Я бы не потерпел никаких адюльтеров в труппе. Себе не позволяю вольностей. И никому не позволю. Вы не спите с Игорем, мне об этом известно. Но… Но следствие считает иначе.
– С какой стати? – Она растерянно моргала.
– Более того… – Тараканов сдвинул в сторону бумаги на столе, дотянулся до ее руки, погладил запястье. – По сведениям, просочившимся из отдела полиции, они хотят возбудить уголовное дело в отношении вас, Светлана.
– В смы-ысле! – протянула она на выдохе. – С какой стати? По какой статье?
– По статье «Доведение до самоубийства».
– Но это неправда. Зачем мне… – Она запнулась под его острым, как игла, взглядом.
– Им стало известно, что вы побывали в квартире Мишиных за несколько минут до того, как его жена выбросилась с балкона.
– Я… Я этого и не скрывала, – с запинкой ответила Света. – Но я не толкала ее. И успела уйти прежде, чем…
– Да, да, мне это известно, – замахал на нее Тараканов руками. – И они тоже знают. Но они хотят задать вам вопрос, который не дает покоя и мне… Зачем вы туда пошли, Светлана?
– Привет, подруга. Как дела? Чем занимаешься?
Настя позвонила Саше Вороновой просто так. Чтобы услышать ее голос. Узнать, что у нее все хорошо. Отношения с Гришей Яковлевым, летчиком гражданской авиации, складываются отлично. И вообще, жизнь ее все такая же яркая, светлая, обеспеченная.
Звонок, правда, был сделан в неурочное время. В рабочее, точнее. И Саша сразу насторожилась.
– Что случилось, Настя? Почему ты мне звонишь в это время? – не приняла ее беззаботной интонации Саша.
– Просто. Просто так.
– Настя, коротко, в двух словах: почему? У меня через пятнадцать минут операция. Мне не очень удобно. И я хотела бы знать.
Если честно, то Настя испытывала некоторую неловкость оттого, что побывала у подруги дома в ее отсутствие. И даже разговаривала, буквально допрашивала ее парня. И тайно восхищалась им.
– Я была у тебя дома, – выпалила она безо всяких плавных переходов.
– Да? Когда? – изумилась Саша. – Зачем? Нас же не было дома.
– Дома бы твой Григорий. Я говорила с ним.
– По поводу?
– По поводу самоубийства той самой женщины, за скандалами которой вы наблюдали почти год. Она из дома напротив.
– Мы не наблюдали! – резко отреагировала Саша. – Мы сидели на своем балконе, а они орали. Почти каждый вечер. Нам надо было за-ткнуть уши и залепить глаза?
– Вас никто ни в чем не обвиняет, – проговорила Настя, почувствовав раздражение от того, что приходится оправдываться.
– Тогда зачем ты пришла в мой дом с допросом?
– Потому что в момент, когда увозили тело несчастной, твой мужчина стоял на балконе с чашкой чая. И в ходе следственных мероприятий я сочла важным и нужным поговорить с ним.
– Но он же ничего не видел? – чуть сбавила обороты Саша.
– Видел.
– Тот самый момент?! – Голос Саши сел.
– Да, – не стала Настя врать. – Твой Григорий видел момент самоубийства этой женщины. И является для нас важным свидетелем. А тот факт, что я побывала у тебя дома в твое отсутствие и допрашивала его…
– Не давал тебе покоя, – перебила ее догадливая Саша.
– Так точно, подруга.
– Но ты же допрашивала его, Настя. Не спала с ним. – И Саша отключилась.
Положив свой телефон, Настя какое-то время смотрела на него. Что сейчас было? Последняя фраза Саши – что это было?
– Черт, как неловко, – проворчала она едва слышно.
Но Гриб услышал и прицепился. Пришлось рассказать в двух словах.
– Ух ты! – покрутил он головой. – Правда, не комильфо. А ты изначально знала, что мужик, который все время маячил с чашкой на балконе, парень твоей подруги?
– Ты его тоже заметил? – вопросом на вопрос ответила Настя.
– Сложно не заметить, – подергал он плечами. – Там балконы очень открытые. Малый высокий.
– Значит, предвзятости в моем к нему визите нет никакой? Как считаешь, Гриб?
– Так точно, товарищ капитан. Все было в нормах правового поля.
И этот гад ей подмигнул. И попробуй угадай, считал он ее правой или нет.
Она уткнулась в монитор компьютера. Все пыталась найти подробности гибели отца Инги, Яковлева Сергея Игнатьевича. Но ничего не нашла. То ли информация не представляла никакой значимости и о ней и в свое время – год назад – мало писали. То ли она была строго засекречена, оттого и поиск не давал результатов.
– Ты поедешь сегодня к сопернице нашей самоубийцы? – подал голос Валера.
Вчера они сначала позвонили в Дом культуры и побеседовали с главным режиссером. Было это с утра. Тараканов, так он представился, говорил с ними испуганно и не очень внятно. И с чего-то обещал принять меры. После обеда Настя с Грибовым поехали. А Светланы Лопачевой и след простыл.
– Ее сняли с роли, – пояснила высокая молодая женщина тихим голосом. – За несколько дней до премьеры. Вот она и не выдержала. Не осталась. Хотя рабочий день в самом разгаре.
– Вас назначили на главную роль вместо нее? – сразу догадалась Настя по торжествующему блеску в светлых глазах высокой актрисы.
– Да. – Та опустила голову, чтобы скрыть откровенную радость.
– А где она живет, не знаете?
– Нет, конечно. В гостях не была.
Молодая женщина, новоиспеченная дива, ушла. Походка, хотя она и старалась, была так себе. Если она играет так же, как ходит, то главный режиссер явно погорячился с заменой. Вздохнув ей вслед, Настя пошла в кабинет руководителя труппы. Но он, к сожалению, тоже не знал адреса Светланы. И никто, оказывается, не знал. Телефон Мишина Игоря – единственного друга Светланы в труппе и предположительно ее любовника – был выключен. Светлана трубку не брала.
Вернулись Настя с Грибовым в отдел ни с чем. Сразу попали под раздачу майора Смотрова, который напомнил им об одном-единственном дне, отпущенном на ее, Настину, самодеятельность.
– Хватит ерундой заниматься, – строго смотрел он на них и сводил брови перед тем, как полезть с сигаретой на козырек. – Отчеты чтобы прошерстили. И старые «безнадежки» просмотрите. Про какую-то проверку руководство намекает. Чтобы комар носа и все такое…
Но вместо старых незаверенных дел Настя искала сейчас информацию о погибшем год назад Яковлеве Сергее Игнатьевиче, отце Инги Мишиной. А ее не было.
– А где наш Смотров? – оторвалась она на минуту от монитора и глянула на Грибова.
– Понятия не имею. Но он был с утра, точно. Где-то здесь он. Сейчас явится и будет нудеть.
Смотров вошел в кабинет необычно притихшим, странно посмотрел на Настю. Погрозил ей пальцем. Пробормотал:
– Ну, ты… Накаркала…
И полез с сигаретой за окно на бетонный козырек. Настя рванула было за ним следом, но Смотров взглядом велел ей убраться. И тут же полез в карман за мобильником. И долго с кем-то говорил. И все время хмурился.
– Это точно? – подслушала Настя.
Смотрову что-то ответили. Он не поверил и еще раз уточнил:
– Сто процентов? Ты уверен?
И снова тишина.
– Что там? – прошептал Грибов, когда Настя отскочила от окна, заметив, что Смотров тушит окурок в банке с водой.
– Понятия не имею, – так же шепотом ответила она.
Левая нога Смотрова свесилась через низкий подоконник. Встала стоптанным каблуком летней туфли. Тут же рядом устроилась и правая нога с точно таким же стоптанным каблуком. Арсений Сергеевич одернул форменную рубашку, махнул рукой по брюкам. Так, на всякий случай, вдруг пепел попал. И, поочередно оглядев подчиненных, прошипел:
– Накаркали, понимаешь!
– Что случилось, товарищ майор? – насторожилась Настя.
Смотров хоть и был удрученным бытовыми буднями женатиком, но никогда не поднимал кипиш просто так – на ровном месте. Что-то же случилось?
– Готова экспертиза по самоубийце этой. Как там ее? – Он пощелкал пальцами правой руки.
– Мишина. Мишина Инга Сергеевна, – подсказала Настя. – Что с экспертизой? Что-то не так? Ведь что-то же не так, товарищ майор?
– А ты прям и рада! – скривился Смотров в ее сторону. – Все там не так, капитан! Ты была права.
– Ух ты!
Внутри у нее заныло и запекло. Ингу убили? Подтолкнули? Довели до страшного поступка – свести счеты с жизнью? И сделал это тот, кто побывал у нее за несколько минут до ее гибели.
– Светлана Лопачева! – вырвалось у нее помимо воли. – Она что-то сделала?
– Не знаю, она это или нет. Вам теперь предстоит работать засучив рукава, – сморщил майор лицо, как будто зубы заболели. – В общем, Синяков уверен, что Инга Мишина подверглась воздействию психотропного вещества незадолго до гибели.
– Ого! – Настя заерзала в рабочем кресле. – Интересно, каким образом? С Лопачевой они чаи не распивали. Они грубо и громко скандалили. Выходит, муж ей что-то подсыпал за завтраком?
– Да погоди ты, Уварова! – повысил голос майор, усаживаясь за свой стол. – Синяков уверен, что Мишина подверглась действию этого вещества аэрозольно. С его слов, его могли распылить возле ее лица. И дать команду, что сделать.
– Прыгнуть с балкона? – с сомнением качнул головой Грибов.
– С балкона, с крыши. Все равно что. Это вещество обладает сильным свойством подавления воли, раньше использовалось… – Смотров внезапно умолк, подумал и закончил расплывчато: – Не нашим ведомством, короче. Разработки секретные. Синякову пришлось постараться, чтобы получить информацию по данному веществу. Помогло то, что сейчас оно давно снято с производства и использования не нашим ведомством.
Последние слова Смотров произнес с благоговением, подняв глаза к потолку.
Настя перевела взгляд с майора на монитор, в данный момент глазеющий на нее черным квадратом, но до этого не выдавший ей никакой информации об отце Инги Мишиной. О причине его гибели.
Может, в этом проблема такой секретности? В том, что его гибель тоже как-то связана с этой аэрозольной смесью?
– У Синякова связи, – продолжал между тем Смотров. – Даже доступ имеется к какому-то уровню секретности. Вот он и получил результаты экспертизы.
– Но это точно аэрозоль? Не таблетка и не инъекция? – все еще сомневался Грибов.
О проекте
О подписке