Мелихов был руководителем их отдела. И место в кабинете занимал козырное – главный левый угол, если смотреть от входа. И всяк входящий натыкался на его хмурый подозрительный взгляд, даже если у капитана Мелихова было прекрасное настроение.
Капитан Мелихов считал, что один суровый вид его должен заставить входящего в кабинет трепетать от страха и уважения.
Соня всегда считала такую позицию ошибочной. Неоднократно пыталась капитана переубедить. Потом махнула рукой, смирилась. Сейчас ей было плевать на все мимические экзерсисы Мелихова. Ей сейчас почти на все было плевать, кроме дела об убийства ее сестры Тонечки.
Прошло три недели с момента ее гибели, а следствие топталось на месте. Ее, разумеется, в группу, возглавляемую майором Николаевым, не включили. Особыми сведениями не делились. А несколько дней назад и вовсе отправили в архив с каким-то нудным и, на ее взгляд, никому не нужным поручением.
В архиве она проторчала целых четыре дня. Вернулась именно сегодня и с порога наткнулась на Мелихова, хмуро взирающего на всякого входящего. Идиот! Никто не проникнется. Она так тем более. Она вообще с ним не разговаривала с того памятного трагического дня.
– Привет, – попытался он разбавить строгость мимолетной улыбкой. – Как дела?
– Здрасте, товарищ капитан, – буркнула она в ответ и прошла за свой стол.
– Как дела? – повторил он с нажимом, могущим означать некое недовольство.
– Все так же, – ответила Соня рассеянно. – А где все?
Все – это старший лейтенант Николай Овчинников и сержант Якушева. Та, которая Настя. Якушева Настя с той самой рыбалки, с которой в жизни Сони начался отсчет скверного времени, пришла работать к ним в отдел.
Каким интересным образом ее взяли в их отдел, она не могла понять. То ли Мелихов похлопотал, то ли кто-то за Мелихова. Но в то утро, когда Соня узнала о гибели своей Тонечки, Мелихов как раз метался с бумагами Якушевой, помогая ей с переводом в их отдел.
Такие дела…
– Якушева в архиве со вчерашнего дня, – неожиданно охотно поделился информацией Мелихов. – Овчинников на земле работает.
Соня вчера никакой Якушевой в архиве не увидела. Потерять друг друга из виду они не могли. Следовательно, что? Следовательно, красавица прогуливала.
– Только не думай, что, если не встретила ее там, она прогуливает, – словно услышав ее мысли, тут же встал на защиту своей любовницы Мелихов. – Она в другом архиве сегодня и вчера. Не в нашем.
– Плевать, – едва слышно отозвалась Соня, начав печатать отчет.
– Старший лейтенант! Следи за речью! – прихлопнул свой выговор ладонью по столу Женя.
– Так точно, товарищ капитан.
Какое-то время было тихо. Соня работала. Мелихов делал вид, что работает.
– Кофе будешь? – спросил он спустя полчаса, поднимаясь с места.
– Буду, – ответила она, не глядя на него.
Ей все еще было очень больно. И от гибели Тонечки. И от предательства Мелихова. И от чего больнее, она затруднялась определить. Болело одинаково сильно. Постоянно. Где-то в районе ребер ныло и ныло, изводило и изводило.
– Тебе, как всегда, с молоком, без сахара? – уточнил он уже у двери.
– Да.
Он приоткрыл дверь, тут же снова ее закрыл и шагнул к ее столу.
– Соня! – хрипло и тихо воскликнул Мелихов. – Посмотри на меня!
Она послушалась.
– Я не виноват ни в чем! – продолжил Женя надрываться в громком шепоте. – Я ни в чем перед тобой не виноват!
– Ну да. У нас с тобой был просто секс без обязательств. Ты об этом?
– Нет. Нет же! – Он упер кулаки в край ее стола, наклонился. – У нас все было чисто и красиво.
– С Якушевой так же? – ее голос задребезжал, хотя она не хотела. – Чисто и красиво?
– При чем тут Якушева? При чем тут она? Настя просто друг. Клянусь!
Карие глаза капитана Мелихова смотрели на нее будто честно и расстроенно. Но верить им сил у Сони не было.
– Товарищ капитан, если позволите, я продолжу работать над отчетом?
Она подтянула к себе поближе клавиатуру, уставилась невидяще в монитор. И молила бога, чтобы он не позволил ей заплакать.
Мелихов не терпел женских слез.
– Работай, старлей.
Он отчетливо скрипнул зубами и вышел из кабинета. И почти тут же зазвонил рабочий телефон на его столе. Соня обязана была прореагировать. По этой причине встала и, подойдя к его столу, сняла трубку. Она не успела даже рта раскрыть и представиться, как услышала:
– Женечка, ты не представляешь, что я откопала! Эта Ишутина в девяностых была той еще штучкой! – засвистел в ее ухе визгливый голос Якушевой. – Там передел территорий шел конкретный и…
Соня не дослушала, уронила трубку. Потом осторожно уложила ее на место – на телефонный аппарат. Минуту ничего не видела, все свернулось в темный комок перед глазами: окно, непогода за окном, мотающая верхушки деревьев из стороны в сторону, широкий подоконник с бутылкой воды и парой стаканов на нем.
Что она только что услышала?! Якушева работает по прошлому Тонечки? В архиве? Каком? И она пытается найти какую-то дрянь на Тонечку? Или уже нашла? Или думает, что нашла?
И самое скверное, что все это происходит за ее – Сониной – спиной! Ее не включили в следственную группу, потому что считают, что Антонина Ишутина погибла не от руки какого-то местного психопата, взявшегося убивать людей направо и налево и жечь их дома. Думают, что Ишутину Антонину убил мститель, который…
– Гадость какая! – со стоном произнесла она, на непослушных ногах возвращаясь за свой стол.
Но еще большей гадостью ей казалась ложь Мелихова.
Что он несколько минут назад ей тут говорил? Что у них с Якушевой просто дружба? И по дружбе та называет его в телефонном разговоре Женечкой?
– Гадость какая, – повторила она уже шепотом и заплакала…
Поздним вечером, сидя в обнимку с любимой плюшевой подушкой – подарком Тонечки к какому-то смешному празднику – Соня решила позвонить Николаеву.
– Привет, как ты? – ответил он ей после первого сигнала. – Держишься?
– Привет. Как продвигается расследование?
– Туго. – Денис Сергеевич вздохнул. – Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Так же, как и в случае с убийством ее соседа Кулакова Станислава.
– Деда его проверили?
– На предмет? – удивленно отозвался Николаев.
– На предмет его алиби.
– Внука он убить не мог. Он был…
– В больнице. Я помню, – перебила его Соня. – А в случае с Тонечкой?
– Ну… Я не рассматривал его как подозреваемого и… – не нашелся с ответом Денис и замолчал.
– Понятно. Вы не проверили. И наверняка его алиби с внуком не проверили досконально.
– Послушай, София, дед не мог убить внука.
– Почему?
– Просто потому, что очень любил его. У него не было ружья, из которого он мог бы его застрелить.
– А у кого было? Установили принадлежность?
– Да. Но я не могу делиться с тобой этой информацией. Она закрыта. И ты не ответила на мой главный вопрос. – Николаев сделал паузу. – Как ты? Держишься?
– Я отвечу тебе на него при встрече. И еще…
Соня крепче прижала к себе плюшевую подушку. Она вспомнила, к какому празднику получила ее от Тонечки. Это был День объятий. Господи, как же больно!
– Вот тебе плюшевая обнимашка, детка, – запустила Тонечка с порога в ее сторону подушку, явившись к ней как-то в половине седьмого утра. – Пока тебе некого обнимать, тискай подушку.
На тот момент у нее еще не было отношений с Мелиховым. Соня частенько грустила в одиночестве вечерами. И за подушку-обнимашку сестре была благодарна.
Потом в ее жизни появился Мелихов…
– Что еще, София? – поторопил ее майор Николаев. – Ты сказала «и еще» – и замолчала.
Она не молчала, она плакала.
– Я хочу войти в состав следственной группы. Сделай это для меня, прошу!
– Боюсь, что не получится, София.
– Почему?! Ну почему вы все так делаете? Меня отодвигаете, Мелихов с Якушевой свои какие-то следственные мероприятия проводят. Что за фигня, майор?
– Кто-кто? Мелихов с Якушевой? На каком основании? – неуверенно возмутился Николаев.
– У них спроси! Если они проделывают это за твоей спиной, а ты руководитель следственной группы, то почему нельзя меня привлечь официально?
Николаев молчал недолго.
– Отвечу честно, старший лейтенант Святова. Это дело на контроле на самом верху. Когда в деле об убийстве замешаны такие деньги, то так обычно и бывает. К тому же служба собственной безопасности начала проверку.
– Какую проверку? В отношении кого?
– В отношении тебя, Соня, – нехотя признался Николаев. – Только я тебе ничего не говорил.
– Меня?! Меня подозревают?!
– Да. Потому что ты оказалась единственным наследником своей сестры. И унаследовала ты многие миллионы, София Святова.
– Папа! Ты меня совсем не слушаешь! – возмутился Алешка, сидя напротив за столом, накрытым к завтраку, и кинул в него комочком бумажной салфетки.
Это был проступок? Несомненно. За это следовало наказать. Но он не станет этого делать. Как, впрочем, и всегда. Он его не наказывает. Сын растет в условиях почти полной вседозволенности. Но…
Но от этого их отношения не становятся хуже. Как раз наоборот. С момента подлого бегства его жены и Алешкиной матери они стали настоящими друзьями. Алешка понимает отца. Отец понимает Алешку.
– Прости, задумался. – Он ему никогда не врал. – Не повторишь? Ведь не сложно?
– Нет. Не сложно. Только сейчас послушай внимательно.
Сын принялся рассказывать о каком-то важном мероприятии на грядущих выходных. За городом.
– Без взрослых? – нахмурился он сразу.
– Ну почему сразу без взрослых, пап? Нам по двенадцать лет. Кто нам позволит!
И сын принялся перечислять всех взрослых, которые должны были их контролировать. Старший брат какой-то девочки. Старшая сестра какого-то мальчика. Еще пара ребят из университета этих «старших». Выходило человек шесть девятнадцатилетних юношей и девушек, должных осуществлять надзор. И вроде бы нормально. По численности получалось на одного взрослого двое подростков. Но…
Конев Вадим Станиславович прекрасно понимал, что эти студенты никак не годятся на роль надзирателей и воспитателей. Троих из шести он знал отлично. Наводил справки о семьях друзей своего сына, там и всплыли их имена. Оболтусы и раздолбаи. К ним самим воспитателей бы приставить. Выпивали, курили, прогуливали пары. Они и за городом напьются и уснут. А подростки могут творить что им вздумается. А вот этого-то Конев Вадим Станиславович как раз и не мог позволить своему сыну. Как не мог и отказать в его просьбе.
– Пап! – Тонкая шея Алешки вытянулась из воротника пижамной кофты. – Не разрешишь, да? Вижу по глазам, что сейчас откажешь! Блин, пап, там все наши будут. Я не хочу быть белой вороной, пап!
– И не будешь. – Конев покатал по столу бумажный шарик салфетки, которым запулил в него сын. – Я разрешу тебе поехать.
– Урра! Папка, я тебя люблю!
Двенадцатилетний сын, еще вчера с гордостью рассматривавший пушок над своей верхней губой, кинулся отцу на шею и расцеловал в обе щеки.
– Но с одним условием, сынок, – проговорил Конев тем самым голосом, который не допускал возражений. – С тобой поедет старший брат. И это не обсуждается.
Алеша подумал и согласно кивнул.
– Но у меня нет никакого старшего брата, пап, – напомнил он с улыбкой. – Кто это будет?
– Один мой помощник. Он достаточно молодой. И вполне впишется в вашу тусовку. И мне спокойно. И тебе, в случае чего, будет к кому обратиться за помощью. И уверяю тебя: он не станет ходить за тобой тенью.
Алеша еще подумал и еще раз согласно кивнул. Умный мальчик. Не в мать.
– Я понял, пап, кто это. Дима?
– Дима… А теперь собирайся в школьный лагерь. Я тебя подвезу, – поторопил он сына и сам полез из-за стола. – Только никому не выболтай наш секрет, сынок.
– Ты что, пап! Наши тайны – это только наши тайны, – слово в слово повторил Алешка одно из его нравоучений.
Пока сын его не подвел ни разу. Не злоупотреблял его доверием, не предавал. Не то что его мать.
Вспомнив о Марине, Вадим поморщился от боли. Та всегда сопровождала его отвратительные воспоминания. Тонкая такая боль, ноющая под ребрами. Она поселилась там сразу после бегства жены. После ее сообщения, оставленного в соцсети. Видео записала, мерзавка.
– Прости, Вадик, но я так больше не могу. Я рядом с тобой распадаюсь на атомы. – В этом месте его сбежавшая жена закатила глаза и шмыгнула носом. – Сына ты воспитаешь настоящим мужиком, сомнений нет. Если я останусь с ним рядом, только все испорчу… Я люблю другого, понимаешь…
Этой фразой, прозвучавшей в финале видеопослания, Марина его добила. Он три дня не мог разговаривать, все пытался вспомнить их совместную жизнь.
Как он просмотрел тот момент, когда у нее появился любовник? Она была столь изворотливой, лживой? Или она как-то намекала, а он хотел быть слепым?
На четвертый день он обо всем рассказал Алешке.
– Пап, я догадывался, что она тебе изменяет, – глянул на него сын широко распахнутыми, испуганными детскими глазами. – Точно не знал, но догадывался. И знаешь… Даже хорошо, что она сбежала. Плакать не будем, так ведь?
И разревелся. Кинулся отцу на шею, обнял крепко и заплакал. Конев гладил его по худеньким плечам, спине и молчал. Он не знал ни единого слова утешения для подобных случаев.
– Я никогда ее не прощу, – пообещал сын себе и ему, немного упокоившись. – Ты, папа, ее муж. Чужой ей человек. Но я же, я же ее сын! Как она могла?!
После того случая они больше никогда не говорили о ней. Марина пыталась звонить Алешке. Искала с ним встречи. И Конев даже был не против. Но Алешка все ее попытки отвергал. И повторял снова и снова:
– У меня больше нет матери. Она исчезла!..
Высадив сына у школы и понаблюдав за тем, как он входит в ворота и здоровается со встречающим учеников преподавателем, Конев поехал на работу. Сын под контролем, можно не беспокоиться до самого вечера. Школьный лагерь подразумевал присутствие ребят до восемнадцати ноль-ноль. Потом его заберет помощник Конева. Тот самый парень, которому в выходные надлежало выдавать себя за старшего брата Алешки.
О проекте
О подписке