Влада обрадовалась, но, как оказалось, радость ее была недолгой. Стоило ей усесться на привычное место под деревом, стоило пристроить покупки возле ног, как дверь дома, который всегда казался ей почти необитаемым, если не считать сытого рыжего кота, распахнулась. И на крыльцо вышел молодой мужчина.

Влада растерялась не тому, что в доме обнаружился еще один неожиданный жилец, а тому, что мужчина смотрел на нее в упор и, кажется, намеревался с ней заговорить. Да, точно. Безмолвно наблюдал он за ней с минуту, не больше. Быстро сбежал по ступенькам, прошел вытоптанной в траве тропинкой до калитки, подошел к ней и…

– Здравствуйте, милая леди, – со странной печалью в голосе обратился к ней незнакомец. – Меня зовут Удальцов Евгений, я живу в этом доме. А вас, простите?

– Здравствуйте, – едва слышно ответила Влада, тут же поднялась со скамейки, похватала с земли пакеты и, пожав плечами, пробормотала: – Вы извините меня, пожалуйста, я уже ухожу. Извините!

– Да за что?

Удальцов сунул руки в карманы брюк, рассматривая женщину, из-за которой он поссорился с Леночкой и с которой, кажется, началось его освобождение. И совсем другая жизнь, кажется, у него начиналась, то есть обещала быть не такой томительной и однообразной.

Она была очень красива – эта странная незнакомка, день за днем штурмующая его усадьбу своим вниманием. Очень красива, ухожена и вполне могла бы блистать в свете, если бы не затравленный взгляд, который она старательно от него прятала, шурша огромными пакетами.

– За что я должен вас извинять? – настырно повторил Евгений, не дождавшись от нее ответа. – Мне совсем не мешает то, что вы здесь сидите.

– Правда?

Влада растерялась. Ожидала чего угодно, только не такой вот откровенной доброжелательности. Думала, он начнет скандалить и запрещать ей ходить сюда и таращиться на то, что принадлежит ему.

Он вправе был это сделать, вправе был обругать ее, и она его хорошо понимала. К тому же ее жизнь, сотканная из сплошных запретов, ни к чему другому не располагала. Но все оказалось совсем не так. Он неожиданно рассмеялся и напомнил:

– Вы так и не сказали, как вас зовут, милая леди.

– Меня? – Она все же осмелилась поднять на него глаза, засмущалась тут же и совсем как школьница промямлила: – Меня зовут Владимира. Влада…

Володькой или Владимиром еще мог иногда называть ее Игорь Андреевич. Когда приезжал изрядно навеселе после бани, ресторана или жарких объятий. Усаживался в столовой на диван, вольготно раскинув руки по спинке. И орал что есть мочи на весь дом:

– Володька, топай сюда, друг мой, пообщаемся! – И тут же мог добавить с гаденьким смешком: – Ну и имечко тебе родители дали, упокой господи их грешные души! Нет бы Таней или Маней, а то Владимира! Такой красивой породистой бабе совершенно не подходит такое мужское имя. Владимир, топай сюда!..

Удальцову Евгению ее имя с чего-то не показалось мужским и даже понравилось. И он повторил его несколько раз, словно пробуя на вкус и смакуя. А потом завершил именной речитатив вердиктом:

– Очень красивое имя у вас, Владимира. Очень! И подходит вам. Вы будто княгиня, честное слово!

Ага, княгиня, кто же еще! Влада разозлилась. Княгиня, которую почем зря лупит благоверный, изменяет ей с крепостными и теперь вот задумал очередную подлость, понять которую она не в силах. У нее просто рассудок мутится от его порочных замыслов!

Удальцов, не дождавшись никакой реакции на похвалу, расстроился. Она сейчас возьмет и уйдет. Уйдет, ссутулившись, обвешанная пакетами. А он даже пойти следом не посмеет, слишком уж она выглядит испуганной. И ведь жутко не хотелось, чтобы она уходила. И тогда он решился.

– Знаете, Влада, мне очень нужно с вами поговорить.

Предупредить-то ее стоило обязательно. Неизвестно, что на уме у взбалмошной Леночки. Она звонила ему уже трижды и все грозила и грозила, грозила и грозила.

И что не пустит этого дела на самотек, пусть он даже и не надеется. Что обязательно отомстит им обоим. И что счастья ему без нее – Леночки – не видать уже никогда. И сама ведь не понимала, дурочка, что для него уже счастье не видеть ее день за днем рядом с собой. Не видеть, не вспоминать, не терзаться виной и не клясть себя за то, что не смог выстоять перед ее страстной порочной красотой, предав Эллу.

– Со мной?! О чем?!

Ну вот, она снова напугалась. А он совершенно не хотел этого. Хотел просто поговорить, послушать ее голос и узнать хотел, умеет ли она улыбаться – эта красивая печальная женщина с таким величественным, шикарным именем.

– Послушайте, вы очень спешите?

Удальцов потянулся к ее пакетам, но она тут же отпрянула, пытаясь спрятать свою объемную ручную кладь за спиной.

– Простите, – пробормотал он, не зная, как быть. – Я просто хотел пригласить вас в дом выпить чаю или кофе, вы что больше любите?

Она?! Любит?! Да она и не знает теперь уже вовсе, что именно она любит! То, что приказано бывало, то и пила. Раньше, давным-давно, когда еще жила с бабушкой в общежитии, то очень любила клюквенный кисель и какао еще любила. Оно так благодатно пахло шоколадом, которого в ее детстве не случалось вдосталь. Так было вкусно с мягкой теплой булкой, которую бабушка всегда приберегала для нее, покупая возле булочной прямо с лотка…

Игорь Андреевич эти ее пристрастия безжалостно высмеял уже через неделю их совместной жизни. Татьяна его иронию приняла за директиву, и запасы какао в их доме почти никогда не пополнялись.

– Так что? – Удальцов решил не сдаваться и затащить всеми правдами и неправдами незнакомку в свой дом.

– Я не знаю. – И она вдруг решилась и спросила, подумав, что, если и он ее высмеять посмеет, она тут же повернется и уйдет и не придет к этому дому уже никогда: – А… А какао у вас в доме имеется?

– Найдем! Целая банка растворимого какао. Признаюсь вам по секрету, я ведь тоже люблю эту дрянь. Предупреждают, что калорийная и все такое, а я люблю. Так что? Идем?

– Если вы настаиваете.

Она не знала, что и делать. С одной стороны, идти в дом к незнакомому человеку очень опасно и непривычно не только для нее, но и вообще. А с другой – дом-то стал ей почти родным, она каждую трещину в оштукатуренных углах успела изучить за это время. И чего уж греха таить, не раз мечтала оказаться за его порогом и посмотреть, так ли там вольготно, как снаружи.

Да и домой возвращаться так рано очень уж не хотелось. Там подлая Татьяна, которая спит на ее месте в ее кровати слева от ее мужа и целуется потом с ним в их холле, провожая его на службу. Влада даже не могла себе представить, о чем теперь сможет с ней говорить после всего, что увидела. А тут еще эта идиотская история с ее нижним бельем.

– Я настаиваю. Меня не стоит бояться, я не опасен, поверьте, – улыбнулся Удальцов и полез к ней за спину. – И отдайте, наконец, мне свои пакеты. Они же тяжелые! Следуйте за мной, прекрасная Владимира. Мы станем с вами пить горячий шоколад, заедать его хрустящим печеньем и разговаривать. Вы ничего не имеете против хрустящего печенья?

Она?! Против?! Да она обожала любое печенье, кажется. Но по заведенным Игорем Андреевичем правилам могла взять с плетеной тарелочки лишь штучку и кусать от него осторожно, чтобы не уронить крошку на стол и не дай бог не оставить следы на губах.

В доме Удальцова все показалось ей очень необычным. Это был старый дом, когда-то, видимо, принадлежащий кому-то еще. Широкие доски пола покрывал толстый слой старой краски. Стены большой комнаты, куда он ее проводил, были побелены в нежный липовый цвет. На полу домотканые половички. У них с бабушкой тоже одно время были такие. Потом бабушка сменила их на ковровые дорожки ядовито-пурпурного цвета с широкой зеленой полосой по краю.

По стенам у Удальцова в доме было развешано множество фотографий в старомодных рамках. Был еще и громадный фикус в кадке возле окна, на котором и теперь возлежал полюбившийся ей рыжий кот. Широкий угловой диван с дорогой обивкой как-то не очень вязался со всем этим. И компьютер еще на огромном столе вдоль самой большой стены. И спортивный тренажер чуть слева.

– Это дом моих родителей, – пояснил Удальцов, пристраивая пакеты с ее покупками возле кадки с фикусом. – Там нет ничего такого, чтобы Рыжему понравилось, нет? А то мы пока за разговорами, а он станет пакеты трясти… Я здесь временно поселился. Дом долгое время стоял пустым. А сейчас в моей квартире ремонт, вот мне и пришлось сюда переехать.

Он вполне мог бы себе позволить гостиницу на это время или съемную квартиру. Не захотел. Чужие казенные стены непременно выели бы ему нутро, и давили бы на него, и заставляли бы маяться и тосковать. Да и не любил он временных жилищ, всю свою жизнь стремясь к постоянству. Жаль, что так и не получилось…

– А потом что? – Влада присела на краешек дивана, позволив Удальцову забрать у нее плащ.

– А что потом? – не понял он, остановившись в дверях.

– А потом вы забросите этот дом?!

– Ну, почему сразу заброшу! Просто перееду, и все.

– А дом?

– А дом стану навещать. Да и вы не обходите его стороной, присмотрите. – Поняв по ее неожиданному румянцу, что сморозил что-то не то, Удальцов поспешил с плащом в прихожую. – Вот май нынче какой суровый, да? Уже листья на деревьях, трава бушует, а холодно. Из плащей и курток, видимо, до июля не вылезем…

Нет, Ленка была тысячу раз не права, сочтя, что эта женщина напоминает ему покойную Эллу. Нисколько она ее ему не напоминала. Элла была очень жизнерадостна и открыта. Правда, до тех пор, пока он не отравил ей все своей подлостью. Тогда она и стала угрюмой, унылой и неулыбчивой. И всякий раз при встрече смотрела как-то так… Со значением, наверное. Он же не мог предположить тогда, что она задумает так страшно расправиться со своей жизнью.

Он очень сноровисто приготовил им по огромной чашке огненного густого шоколадного напитка. Поставил чашки на поднос, пристроил большую жестяную коробку с печеньем и пошел к ней в комнату.

Влада все так же сидела на краешке дивана, с напряженным вниманием рассматривая портреты на стенах.

Куда же поднос пристроить? Удальцов растерянно остановился, озираясь по сторонам. Стола, кроме того, за которым он работал, больше не было. Не на диван же было ставить угощение, хотя почему бы и нет?

– Вы не против? – Он поставил поднос прямо на диван, протянул ей чашку и тут же распахнул крышку жестяной коробки. – Давайте выпьем за наше знакомство, Владимира. Уж извините за то, что приходится угощать вас на диване.

– Все нормально, – проговорила она с улыбкой, обхватила большую чашку обеими ладонями, поднесла ко рту, тихонько вдыхая неповторимый сладкий аромат шоколада, и повторила снова: – Все нормально.

Она устала есть за столом, постоянно следя за своей осанкой. Она забыла, как это – завтракать на траве после удачной утренней рыбалки, когда кажется вкусным все, включая горбушку подсохшего хлеба. И, если честно, все происходящее – неожиданное знакомство, какао с печеньем, да еще на диване – казалось ей крохотным таким, но бунтом. Пускай даже Игорю Андреевичу не будет никогда об этом известно, но она осмелилась все же взбунтоваться. Осмелилась сделать ему наперекор. И ей это очень понравилось!

– Очень вкусно. – Влада зажмурилась от удовольствия. – Очень вкусно! И какао, и печенье, а можно мне еще одно взять?

– Да бога ради! – Удальцов рассмеялся. – Мы вправе с вами уничтожить все запасы печенья в этом доме, раз нам так хочется.

Ей хотелось, еще как! Печенье просто таяло во рту, быстро растворяясь на языке миндальным вкусом. Она такого, кажется, тысячу лет не ела. Все в их доме должно было быть низкокалорийным, с непременным заменителем сахара, в строго ограниченных количествах. А здесь…

Да, она не ошиблась. В доме было так же вольготно, как и за его пределами – от крыльца до изгороди. И дышалось, и думалось так же. Никто не мог окрикнуть ее строгим голосом со спины. Ударить между лопаток, высмеять и поставить на вид ее недостойное поведение. И Удальцов этот показался ей достаточно симпатичным парнем, с очень добрыми глазами и милой улыбкой, не сходившей с его лица. Ее обычная скованность – вечный спутник ее последних лет, – будто подтаяв от горячего шоколада с миндальным печеньем, начала понемногу отпускать, и Влада несколько раз позволила себе непозволительно громко рассмеяться его шуткам.

Они сидели и болтали ни о чем. Про погоду, преподносившую этой весной сюрприз за сюрпризом. Про продавщиц в магазине, который она только что покинула. Оказалось, что им нравятся одни и те же девчонки в форменных платьицах, а охранник на выходе что у нее, что у него постоянно досматривал сумки. Потом еще что-то про летний отдых, Удальцов планировал его провести в российской глубинке, устав от удушливо-влажной экзотики. И про рыбалку еще, вот! Он рассказывал о своих удачах. Она вспоминала о своих, хотя этим воспоминаниям было уже что-то около десяти лет. Со школы никуда на берег не выезжала.

Время неслось, перепрыгивало все допустимые барьеры, отпущенные им для какого-то важного разговора. Она даже не знала, какого именно. А может, это было предлогом всего лишь. Предлогом для знакомства, предлогом для такой вот чудесной болтовни?

Нет, оказалось, что нет. И стоило ей ему об этом напомнить, Удальцов моментально нахмурился.

– Разговор и в самом деле есть, Влада. И не разговор даже, а небольшое предостережение.

– Да? А в чем дело?

Она с сожалением поставила давно опустевшую чашку на поднос, осмотрела колени. Удивительно, ни единой крошки не обронила на подол. То-то бы Игорь Андреевич удивился или снова приписал бы это своим достоинствам. Мол, не пряником, так кнутом вытравил из нее холопские замашки.

– Я поссорился со своей девушкой. Мы какое-то время жили с ней вместе, а теперь решили расстаться.

Черт! Что он несет?! Он городит непонятно что и снова пугает ее. Потеплевший было взгляд снова подернулся непроницаемой дымкой. Спина напряглась, а пальцы сцепились в замок на коленях. Надо было как-то не так начинать. Как-то иначе. Но как?! Знать бы! Знать бы, как уберечь эту славную женщину от Леночки!

– Да, и что?

Влада впервые посмотрела на часы. До возвращения Игоря Андреевича оставалось совсем немного времени. Странно, что она только теперь подумала об этом. Пора было уходить, явно пора. Но требовалось выслушать Удальцова, раз он готовился к этому разговору.

Понять, куда тот клонит, было сложно. Мог вот взять сейчас и все испортить какой-нибудь гадостью, типа, что она прекрасная кандидатура на замену его девушке.

– И как-то так получилось, что разругались мы с ней из-за вас, Владимира, – бухнул Удальцов.

Ну не знал он, как можно плавно перейти к тому, что его тревожило. Элла еще говорила, что он будто слон в посудной лавке, когда дело доходит до выяснения, объяснения и до точек над всеми «i». Не мог он подготавливать слушателя, не мог поймать момента и сыграть на опережение. А ведь ей это наверняка не нравится.