Глава 5

Паблито сопровождал Феликса до самого дома. Подойдя к двери подъезда, мужчина будто споткнулся и остановился. Вопросительно задрав клюв, ворон потоптался вокруг его блестящих новизной черных туфель. Птичьи когти, казалось, невыносимо громко цокали по асфальту. Всякий, даже незначительный, звук мучительно, раздражающе действовал на обострившийся слух вампира. Глядя снизу вверх, Паблито обеспокоенно рассматривал оцепеневшего мужчину – он походил на неоконченную скульптуру. Словно некий мастер вдохновенно вырезал все эти точные линии и забросил свое творение, оставив его стоять посреди шумного города.

– Феликс! – хрипло прозвучал птичий голос. – Отомри!

С видимым усилием мужчина опустил голову и посмотрел под ноги.

– Так ты идешь домой или не идешь?

– Иду.

– А чем займешься? Как украсишь свой досуг? – Ворон продолжал болтать, словно боялся, что замолчи он хоть на секунду – Феликс снова замрет.

– Не знаю, – ровным голосом ответил Феликс, почти не размыкая губ. – Телевизор посмотрю, почитаю что-нибудь…

Он уже начал ощущать подступающую болезненную дрожь. Еще немного, и ее острые коготки вцепятся изнутри, заставляя содрогаться всем телом.

– Нет у тебя телевизора, и все ты давно уже прочитал. Плохо тебе? Чем помочь?

– Ничем. Сам справлюсь.

– Уверен?

– Да. Увидимся завтра.

Вспорхнув с асфальта, ворон описал дугу над головой мужчины и скрылся за домами. Феликс проводил его взглядом, после открыл дверь подъезда и вошел в вестибюль. Призраком он проскользнул мимо стеклянной конторки охраны так, что его не заметил дежуривший в эти сутки Геннадий. Сидя за столом перед мониторами камер наблюдений, охранник читал книгу и даже не поднял головы, когда мимо промелькнула черная тень.

Феликс нажал на кнопку вызова лифта. Открылись-закрылись двери кабины, охранник выглянул на звук из конторки, но вестибюль с лифтовым холлом оставались пустыми.

Войдя в кабину, Феликс оказался посреди залитого ярким светом зеркального пространства, в котором отражалась лишь его одежда. Мужчина поднял руку, глядя, как в зеркалах сам собой движется пустой рукав пиджака.

– Человек-невидимка, – вслух произнес Феликс. И улыбнулся. Затем расхохотался.

Лифт остановился на двенадцатом этаже, и Феликс еле выбрался из кабины на площадку. Согнувшись пополам, на слабых ногах, держась рукой за стену, мужчина побрел к двери своей квартиры. Смех накатывал и накатывал безобразными неуправляемыми приступами, он смеялся и не мог остановиться. Из квартиры напротив выскочила маленькая растрепанная старушка в криво застегнутом халате и всплеснула руками:

– Феликс Эдуардович! Что с вами?! Что случилось?

– А-а-а-а… – только и смог выдавить Феликс, пытаясь попасть ключом в замочную скважину.

– Да что ж стряслось, святые угодники! – старушка юркнула куда-то ему под мышку, стараясь поддержать, чтобы не упал. – Побили вас? Ранили? Милицейских позвать?

Ключи выпали из непослушных пальцев и звякнули о мраморный пол.

– Ааааа… отойдите от меня! – из последних сил Феликс оттолкнул ее. – Отойдите! Не! Трогайте! Меня!

Поднять ключи с пола он уже не мог – боялся упасть. Старушка сделала это за него. Схватив ключи, она открыла замок и опять попыталась поддержать соседа, помочь зайти в квартиру. Но Феликс снова оттолкнул женщину, ввалился в прихожую и с грохотом захлопнул дверь.

– Святые угодники… – соседка припала к двери и прислушалась, готовясь позвать на помощь хоть охрану, хоть полицию, но за дверью царила полнейшая тишина: ни шагов, ни упавшего на пол тела. Покачав головой, старушка пошла домой, что-то бормоча себе под нос.

Добравшись до кухни, Феликс распахнул дверцу холодильника и схватил с полки бутылку крови. Ослабев от смеха, он натыкался на столы и кресла, пока добирался через комнаты к кладовой – маленькой комнатушке, где должны были храниться ведра, швабры, какая-нибудь рухлядь, которая когда-нибудь непременно понадобится. В пустом, полностью звукоизолированном помещении стоял манекен. Пугающе похожая на живого человека восковая скульптура в рваной, перепачканной засохшей кровью одежде изображала высокого молодого мужчину с лицом и телом древнеримского божества. Ухватившись за плечо куклы, чтобы не упасть, с надсадным животным хрипом Феликс вонзил клыки в искусанное восковое горло. Тело беспрерывно сотрясала сильнейшая дрожь, на лбу выступила испарина розоватого цвета. С остервенением он впивался все глубже, словно ожесточенно пытался прокусить манекена насквозь. На миг оторвавшись, Феликс воткнул горлышко бутылки с кровью себе в рот и жадно, захлебываясь, стал пить. После снова вцепился в куклу и долго терзал восковое горло, пока не почувствовал облегчение.

Отвалившись от манекена, мужчина ударился спиной о стену, вытер лоб рукавом пиджака и, пошатываясь, как во хмелю, вышел из кладовой, захлопывая за собой дверь.

Пройдя в гардеробную, Феликс полностью разделся, сложил одежду в пакет, тщательно, будто пиджак с рубашкой могли выпрыгнуть, завязал пакет и выставил за дверь. После снял с ближайшей вешалки костюм, рубашку, оторвал ценники, взял с полки белье, носки, туфли и пошел в ванную.

Переживать заново лифт, зеркала и охранника ему не хотелось. Проведя ладонью по гладко зачесанным, собранным в хвост еще влажным волосам, Феликс вышел на балкон и посмотрел на мутное от городских огней небо. До утра еще оставалось достаточно времени. Перешагнув через перила, мужчина, словно черная ящерица, скользнул по стене дома, спрыгнул на асфальт и пошел на парковку. Сняв пиджак, Феликс положил его на заднее сидение и сел за руль. Выезжая со стоянки, он не обратил внимания на двух птиц, увязавшихся за машиной. Пара кречетов – крупные соколы с бело-серой рябью на крыльях – взяли дистанцию в десяток метров и полетели следом.

Только отдалившись от городского шума, Феликс заметил этот звук – свист птичьих крыльев.

– Ты надоел мне, Паблито! – процедил он, оборачиваясь. Но не увидел никого и ничего, кроме пустого шоссе и березового леса.

Феликс потер пальцами лоб, решив, что это может быть последствием незавершенного убийства. Галлюцинации слуховые, зрительные, осязательные… такие мучительно реальные галлюцинации являлись частым бонусом ко всему, что он переживал после неубийства человека, в очередной раз изменяя своей природе.

Шоссе летело под колеса, мелькали указатели, но Феликс так хорошо знал эту дорогу, что не особо и следил за ней. Он постепенно увеличивал скорость, пытаясь войти в быстроту движения и отвлечься от случившегося. Но мешал навязчивый свист крыльев. Так долго галлюцинации не длились. Феликс сбросил скорость, съехал на обочину, остановил машину и вышел. Свист тут же прекратился. Выйдя на середину дороги, мужчина огляделся. Взгляд его, способный проникать на дальние расстояния и подмечать мельчайшие детали, невидимые простому глазу, скользнул по округе, но ничего живого или неживого, способного производить подобный звук, он не увидел. Времени до рассвета оставалось все меньше, следовало торопиться. Феликс вернулся в машину и поехал дальше.

Не доезжая до указателя «Троицкое-1», он свернул с шоссе на проселочную дорогу и направил авто к выкрашенному зеленой краской деревянному дому, окруженному невысоким забором. Заглушив двигатель, Феликс вышел из машины и направился к калитке. Просунув руку сквозь металлические прутья, он откинул засов и вошел во двор – небольшой, ухоженный, со старой яблоней и недавно вскопанным огородом. Феликс задержал взгляд на молодых ростках, бодро торчащих из сырой земли, поднялся на крыльцо и негромко постучал в дверь. Пришлось подождать, пока послышались шаркающие шаги.

– Кто там?

– Это я, Василий Федорович.

– Ох, Феликс, приехал…

Загремели отпираемые замки, дверь приоткрылась. На пороге стоял худощавый сутулый мужчина лет семидесяти в майке и кальсонах, с заспанным морщинистым лицом и всклокоченными серо-седыми волосами.

– Прошу прощения, что в такое время, раньше никак не мог.

– Что ты, что ты, проходи!

Старик посторонился, пропуская гостя в дом. На шум вышла и хозяйка в наспех застегнутом халате – невысокая пожилая полная женщина с белыми волосами, заплетенными в растрепавшуюся косу.

– Феликс, сынок! – Лицо ее, в чертах которого еще можно было рассмотреть красоту молодости, расцвело искренней радостью. – Хорошо, что заехал!

Она протянула к нему руки, обняла и чмокнула в щеку.

– Поздно получилось вырваться с работы, разбудил вас, Мария Семеновна, – ответил Феликс с теплотой в голосе.

– Да что ты, милый, всегда тебя ждем! Девчонок пойду подниму, они обрадуются…

– Нет-нет, – остановил Феликс, – не надо. Сейчас экзамены идут, им надо хорошенько отдыхать и высыпаться. Я буквально на минуту.

– Хорошо, сынок, как скажешь.

Все вместе они прошли в кухню, и Феликс прикрыл дверь, чтобы девочек не разбудили разговоры. Сняв пиджак, мужчина повесил его на спинку стула и присел за стол, накрытый цветастой скатертью.

– Чаю сейчас согрею. Покушаешь что-нибудь? – засуетилась хозяйка.

– Ничего не надо. – Феликс расстегнул верхние пуговицы рубашки и положил руки на стол, сцепив пальцы в замок. – Присядьте, пожалуйста, надо поговорить, у меня правда мало времени.

Старики послушно, как дети, уселись напротив. Феликс смотрел на них, думая, как сильно они постарели в последнее время, особенно Василий Федорович сдал…

– Вы решили что-нибудь насчет завещания? – спросил Феликс. – Как хотите составить, что в него вписать?

Мария Семеновна тяжело вздохнула, а Василий Федорович молча поднялся из-за стола и пошаркал к подоконнику, где за занавеской стояла жестяная банка, приспособленная под пепельницу, и лежала неизменная пачка «Беломора». Открыв окно, он закурил. Феликс глянул на старика вполоборота.

– Неужели нельзя наконец нормальную пепельницу купить? И сигареты? Разве можно травить себя подобной дрянью в вашем возрасте?

– Привычка, – усмехнулся старик, – куда от нее, проклятой, денешься.

– Еще огород этот, – продолжал Феликс. – Сколько можно вас просить не ворошить землю? Скажите, что надо, я все привезу в любых количествах: фрукты, овощи, зелень – все, что вам требуется. Картошки этой вашей, лука… Ну сколько вы за зиму съедаете? Мешков двадцать вам хватит?

– Феликс, Феликс, сыночек, – женщина накрыла его ледяные пальцы теплыми ладонями, – не сердись на стариков. Всю жизнь мы на земле, срослись с ней. Землица здоровье-то не отнимает, силу она нам дает. Тут покопаемся, там повозимся, прополем, подвяжем, польем и вот – радостно нам. Огородик живет, и мы вместе с ним.

– Как знаете. – Феликс мягко высвободил руки из ее ладоней. – Так что насчет завещания?

– Да не знаем мы, чего писать. – Старик затушил окурок в банке и вернулся за стол. – Как сам ведаешь, так и напиши.

– Видимо, так и придется сделать. Основной пункт – мое опекунство над девочками – в силе, не передумали?

– Что ж тут передумывать, – ответил старик. – Нас похоронят, и все – голые сироты. Никому не нужны, никто не заступится. На кого нам еще-то надеяться?

– Хорошо. Мне надо было знать, что вы не передумали. – Феликс обернулся, из внутреннего кармана пиджака, висящего на спинке стула, достал плотный конверт и положил на стол.

– Куда ж так много! – всплеснула ладонями Мария Семеновна. – На прошлой неделе ведь привозил! Не надо, сынок, от себя, небось, отрываешь! А нам ни в жизнь столько не потратить!

– У девочек выпускной скоро, купите что надо.

– Так на будущий год этот выпускной.

– Ну да, говорю же, скоро. Чтобы в последний момент не суетиться. Купите заранее, платье там, туфли… все, что положено.

– Хорошо, купим. – Мария Семеновна вдруг опустила глаза и принялась теребить оборку халата на груди.

– Что такое? – Феликс подпер кулаком подбородок. – Говорите.

– Про заграницу эту… – нехотя произнесла женщина. – Зачем их туда отправлять? У нас тут, что ли, университетов нету?

– Девочкам не помешает хорошее образование и широкий взгляд на мир. И я могу им это обеспечить. Я бы вас всех вместе отправил в теплые края, куда-нибудь на берег моря-океана, если бы вы так упорно не держались за свой огород. Но насильно не могу заставить, поэтому поедут только девочки.

– Да куда ж нам ехать, Феликс? – Старик снова встал из-за стола и пошаркал к подоконнику. – Дом наш тут. Здесь и помереть хотим. Пущай девочки езжают, мир посмотрят, что им тут сидеть да на нас глядеть. Верно ты решил.

Мария Семеновна прикрыла ладонью лицо, смахивая слезы. Наручные часы Феликса издали короткий сигнал, предупреждающий о времени за полчаса до наступления рассвета.

– Мне пора, – Феликс поднялся, прихватывая со стула пиджак. – Если получится, заеду через неделю, постараюсь вырваться пораньше, чтобы девочек увидеть.

Старики заторопились к двери, провожая его.

– Береги себя, сынок! Всегда тебя ждем!

Выйдя со двора, Феликс сел в машину и резко тронулся с места. Выбравшись на шоссе, он проехал с полкилометра, заметил подходящую просеку, свернул в лес и там остановился. Открыв бардачок, Феликс выдвинул вспомогательную панель и нажал на одну из кнопок. С глухим гудением стали подниматься вторые, тонированные стекла, превращая салон машины в светонепроницаемый бункер. Затем мужчина перебрался на заднее сиденье и поискал глазами наилучшую для наблюдения точку. Приличное расстояние, стена деревьев не являлись для него преградой. Взгляд мигом нашел сотни просветов в кронах и отыскал зеленый дом с невысоким забором. Крошечной картинкой он отразился на поверхности каменно-черных глаз. Затем глазницы стали расширяться, с этим увеличилась и картинка. Теперь дом виделся так близко, словно Феликс стоял в паре метров от забора.

Посветлевшее небо разлилось огненным рассветом, ожило шоссе, замелькали машины. Удерживая наилучшую точку обзора, Феликс продолжал наблюдать за домом. Так он просидел без малого почти три часа. В половине восьмого на крыльцо вышли девочки – худенькие, ладно сложенные, черноволосые, прелестные в своей еще не раскрывшейся красоте. Поправляя ремешки сумок на плечах, они поцеловали вышедших следом бабушку с дедушкой и пошли в школу. Старики вернулись в дом. И тут Феликс наконец-то увидел этих птиц. Пара кречетов сидела на верхних ветках яблони. Когда закрылась дверь, птицы слетели вниз, на миг пропали из вида, и во дворе вдруг оказалось двое мужчин в одинаковой одежде: серые брюки свободного кроя, серые рубашки. Один за другим они поднялись на крыльцо и постучали в дверь.