Седьмая глава

– Мисс Луиза, мэм! Проснитесь, мисс Луиза, мэм! – настойчивый голос Зэмбы звучал словно сквозь вату. Луиза, неохотно приоткрыв глаза, невольно отпрянула от служанки, чьи белоснежные глаза пугающе блестели в темноте. Плотно закрытые ставни пропускали мало света, а сетка, в несколько слоев укрывавшая кровать, походила на густой кокон.

– Что-то случилось? – Луиза удивлённо прислушалась к своему голосу, чувствуя невыносимую сухость во рту.

– Там мистрис Пинс, – в голосе Зэмбы звучал благоговейный страх. – Она уже несколько раз спрашивала, проснулись ли вы. А я ей говорю, что вы ещё спите. А она тогда говорит, что пора вставать. А я ей говорю, что не надо вас пока будить. А она опять…

– Всё-всё, я поняла! – Луиза откинулась на подушки и потёрла глаза. – Я встаю.

Воспоминания о вчерашнем вечере принесли с собой жгучий стыд. Она действительно заснула прямо в кабинете во время разговора? Невыразимый позор! Остаётся лишь надеяться, что мистер Уоррингтон не придаст этому значения.

Напевая себе что-то под нос, Зэмба распахивала ставни, впуская в комнату снопы солнечного света. На Луизу обрушилась какофония звуков и запахов, так разительно отличавшихся от привычного лондонского шума. Во влажном воздухе разливался пряный аромат неизвестных цветов, где-то в кустах под окном пронзительно кричала одинокая птица, и далеко, почти на пределе слышимости, кто-то пел. Луиза замерла посередине комнаты, прислушиваясь, и удивленно уставилась на служанку.

– Рабы поют, – равнодушно пожала плечами Зэмба, наливая воду в таз для умывания.

– Рабы? – не веря своим ушам, Луиза смотрела на негритянку.

– Ну да, – та взяла в руки полотенце, ожидая хозяйку. – На плантациях. Они часто поют.

Это странное, берущее за душу пение, казалось, было повсюду. Пока молодая графиня одевалась и приводила себя в порядок, незатейливая, но невероятно красивая мелодия звучала в воздухе.

– Мисс Луиза, мэм! – Адеола радушно улыбнулась, завидев хозяйку. – Проходите в гостиную, там для вас накрыт завтрак.

– А остальные уже…

– Масса Томас давно уехал, – широкая улыбка не сходила с лица экономки. – Мистер Свенсон в кабинете, работает. А миссис Пинс ждёт вас. Пойдёмте.

Компаньонка и вправду обнаружилась в столовой. С лицом, полным невероятного осуждения, она молча сидела над пустой тарелкой. Плотно сжатые губы казались тонкой ниточкой на сухом лице. Чопорно поздоровавшись, она кивнула застывшему за спиной слуге, и тот принялся накладывать густую подливу из стручковой фасоли с томатом. Рядом исходили паром ароматные колбаски, густо политые сливочным соусом. В кувшине со свежевыжатым соком медленно таял лёд – настоящая роскошь даже для Лондона! Горкой возвышались кукурузные лепёшки, из-за которых выглядывал кувшинчик с топлёным маслом.

– Не знаю, что вы любите на завтрак… – Адеола обозревала стол с гордым видом. – В «Магдалене» любят, чтобы еды было вдоволь.

– И никакой яичницы с беконом, – страдальчески прошептала миссис Пинс, косясь на колбаски.

– Адеола, а кто отвечает за сервировку? – решила взять быка за рога Луиза, разглядывая разномастную посуду.

– Я, мэм, а что? – спросила экономка, пряча широкие руки в не менее широкие карманы платья. Сегодня оно было цвета фуксии. Лицо Адеолы, обрамлённое розовой косынкой, добродушно сияло.

– Если можно, я бы посмотрела на всю посуду, что здесь есть, – осторожно начала Луиза, боясь обидеть женщину чрезмерной поспешностью, с которой она собиралась знакомиться с хозяйством.

– Да благословит вас Господь! – всплеснула руками Адеола. – Я кого только ни пыталась приобщить к этому делу, так не хочет же никто! Масса Томас смеется, говорит, что ему и так сойдёт, но я-то знаю – не правильно мы что-то делаем. А как надо и не знает никто.

Со стороны миссис Пинс послышался страдальческий вздох – компаньонка принялась-таки за колбаску.

– А где мистер Уоррингтон? – полюбопытствовала Луиза после завтрака, пока слуги заносили горы посуды в опустевшую столовую.

– С утра прискакал негр с плантации «Розовый лес», сказал, там рабы бунтуют, просил помочь.

– Рабы бунтуют? – в страхе воскликнула миссис Пинс. – И часто такое случается?

– Да постоянно, – махнула рукой Адеола, любовно проводя другой по большому марокканскому блюду, неизвестно как оказавшемуся здесь. – Побунтуют и перестанут, как получат от хозяев по шее.

– Прости, – вырвалось у Луизы. – Но разве ты не такая же, как они? В смысле…

– Такая же, как они? – Адеола задохнулась от возмущения, прижав руки к груди. – Я – из домашних, я никогда не работала на плантации! Я умею читать и писать, мэм! Как вы могли подумать хоть на минуту, что я похожа на них, на грязных рабов с тростниковых полей!

Экономка обиженно отвернулась и принялась перебирать фарфоровые блюда с золотыми виноградными листьями по ободку.

– Прости, – покаянно проговорила Луиза. – Прости, Адеола. Мне и в голову не пришло обидеть тебя. Я ведь выросла там, где рабов вовсе нет… Я… Мне казалось, они ничем не отличаются…

– Не отличаются…. – уже мягче проворчала негритянка, смахивая слезы. – Мы даже близко не стоим рядом с теми, кто рубит тростник и копает свеклу. Мы – семья массы Томаса. Он столько раз говорил мне: «Адеола, давай-ка я тебя освобожу!». А я всё отказываюсь. А куда я пойду? Да и как он без меня? Зэмба, моя внучка, вон тоже в доме выросла. Я так счастлива, что она при вас горничной стала, мисс Луиза, мэм, просто слов нету!

– Значит, мистер Уоррингтон хотел тебя освободить? – задумчиво протянула Луиза, открывая для себя ещё одну грань своего опекуна. Честный, смелый, а теперь вот еще и великодушный – пусть он и не имел титула, но являлся самым что ни на есть настоящим джентльменом!

– Да, предлагал, и не раз, – с готовностью подтвердила экономка. – Я, говорит, другую такую и в жизнь не найду, Адеола, но хочешь, дам тебе денег и открывай своё кафе в Новом Орлеане, уж больно ты готовишь хорошо.

– Он очень благородный, – заметила Луиза, покосившись на миссис Пинс. Завтрак, кажется, не добавил очков в колоду мистера Уоррингтона, потому что компаньонка лишь недовольно качнула головой.

– Когда прикажете приготовить вам постель? – спросила Адеола спустя некоторое время.

– Постель? – Луиза переглянулась с миссис Пинс, но та лишь недоуменно пожала плечами. – Но ведь я только недавно проснулась.

– Днём у нас слишком жарко, – экономка, заметив удивление, решила объяснить. – И делать ничего невозможно. Поэтому в обед мы предпочитаем проводить время в тени и прохладе, а господа укладываются отдохнуть.

– Как интересно, – хихикнула Луиза. – Спать днём. В Лондоне мы, бывает, просыпаемся лишь к обеду. А ночи проводим на балах.

– Ночью надо спать, мисс Луиза, – неодобрительно покачала головой Адеола. – Ночью просыпаются духи и бродят бесплотными тенями по болотам, заманивая в свои сети заблудившихся людей… Ночью надо спать, – повторила она и снова принялась перетирать тарелки.

Луиза молчала, боясь показать, что слова о духах рассмешили её. Обижать суеверную экономку не хотелось. Но, помилуй Бог, какие духи?!

К обеду жара действительно стала невыносимой. Вчера, погружённая в дремоту, Луиза не обращала на неё внимания. Да и сам путь отнял слишком много сил. Сегодня же девушка изнемогала от невыносимой духоты и влажности, завистливо поглядывая на служанок, подоткнувших подолы и расхаживающих по двору с голыми щиколотками. Тонкое муслиновое платье облепило тело, а нижние юбки прилипли к ногам, мешая ходить. Миссис Пинс переносила испытания стоически, ничем не показывая своего неудобства. Она даже не расстегнула верхнюю пуговку на платье бордового цвета, в которое была затянута, как в футляр. Не желая так легко сдаваться, Луиза продолжила разбирать посуду, с благодарностью приняв прохладный клубничный лимонад от Зэмбы. Но когда часы показали три, миссис Пинс побледнела и медленно осела под стол. Её тут же отнесли в комнату и, расстегнув пуговки и ослабив шнуровку, обтёрли водой с уксусом. Смирившись с тем, что отдыхать днём не прихоть, а действительно необходимость, Луиза с блаженством скинула с себя платье и, оставшись в нижней рубашке, корсете и нижней юбке, упала на кровать.

– На вас так много всего надето, – протянула Зэмба, развешивая выбранное к ужину платье. – Бабушка говорит, что настоящая леди носит очень много одежды под платьем. Вы – настоящая леди, мисс Луиза, мэм!

Улыбнувшись этому наивному заявлению, Луиза подняла глаза к потолку, глядя на нежно-голубых птичек, порхавших по балдахину кровати. Комната пришлась ей по душе. Всё здесь было привычно и в то же время необычно. Стены, покрашенные голубой краской, поначалу казались голыми без тканевых драпировок. Зато с них было легко смывать следы многочисленных мошек. Полы, вощённые до блеска, укрывали плетёные ковры, которых Луиза никогда не видела в Англии. Лёгкие кресла, связанные из податливых прутьев ротанга, казались такими хрупкими, что на них было страшно садиться. А комоды, расставленные вдоль стен, напротив, удивляли массивностью и основательностью. Здесь, на втором этаже, совсем не было занавесок, их заменяли ставни ночью и густые заросли бугенвиллеи днём. Душистые гроздья голубых цветов заглядывали в окна, спускаясь по стене дома. Тонкая сетка, прячущая Луизу от москитов и мух, приглушала яркий свет, делая его рассеянным и мягким. Девушка сама не заметила, как её сморил сон.

– Какие у вас прекрасные волосы! – Зэмба медленно проводила по роскошным медовым волнам, пропуская их сквозь пальцы. – Я никогда таких не видела. Вы такая красивая! Как картина в спальне массы Томаса.

– Ты была в его спальне? – Луиза повернулась к служанке.

– Раньше я мыла полы во всём доме, – белозубо улыбнулась Зэмба. – А теперь горничная! Вот мне Таонга завидует! Ну да так ей и надо! Пусть теперь сама полы драит!

– Таонга? – Луиза с трудом выговорила новое имя. Кажется, выучить всех слуг из усадьбы будет не так просто, как ей казалось вначале.

– Да, мы с ней вдвоём прислуживали массе Томасу. Только она злая. Грубая. Что только хозяин в ней нашёл…

– Что ты имеешь в виду? – удивлённо вскинула брови графиня.

– Таонга говорит, что скоро масса Томас освободит её. Глупая. Она глупая, как цапля на болоте, которую вот-вот поймает аллигатор.

– Почему же она глупая?

– Глупая, – повторила Зэмба, закручивая последний локон и закрепляя его шпильками. – Готово.

Луиза посмотрела на себя в зеркало, которое принесли сегодня. Огромное, во весь рост, в раме светлого дерева, покрытой затейливой резьбой. На неё смотрела изящная леди в вечернем платье цвета индиго с небольшими рукавами-фонариками. Талию перехватывала широкая бархатная лента оттенка чайной розы. К платью прилагались кремовые кружевные перчатки. На шею Луиза надела бархотку с камеей, на которой был высечен профиль Софии Грейсток. Оставшись довольна собой, графиня кивнула своему отражению и вышла из комнаты.

Сегодня вечером дом казался ещё приветливей, или это Луиза начала привыкать к новому жилищу? Стол, накрытый белоснежной скатертью, сиял фарфором и хрусталём. В высоких канделябрах горели свечи, тихонько потрескивая. В настольной вазе, найденной среди посуды, распустились чайные розы. Миссис Пинс в неизменном платье тёмно-синего цвета мрачной вороной застыла среди этого торжественного великолепия. Мистер Свенсон, одетый в белоснежную рубашку и неуместный сейчас бархатный бордовый смокинг, явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Добрый вечер! – Луиза улыбнулась поднявшемуся с её приходом управляющему и села на место. Стул во главе стола пока пустовал. Заметив её взгляд, мистер Свенсон поспешил ответить:

– Мистер Уоррингтон ещё не вернулся. Но мы можем начинать без него, уверен, он не будет возражать.

– Ещё бы, – хмыкнула миссис Пинс. – Конечно, мы не можем начинать без главы дома! Что за нравы!

– Я согласна с миссис Пинс, – к невероятному огорчению Свенсона ответила Луиза. – Мы не можем начинать без мистера Уоррингтона. Мы подождём.

Мистер Свенсон тяжело вздохнул, бросив тоскливый взгляд на блюдо с тушёной свининой, и сделал робкую попытку образумить дам:

– Мистер Уоррингтон может задержаться надолго.

– Думаю, мы сможем подождать столько, сколько потребуется, – упрямо заявила Луиза, встречаясь глазами с одобрительно кивнувшей компаньонкой.

Прошёл час. Вялые разговоры о погоде давно сошли на нет, и над столом всё чаще разносились неприличные звуки урчащего живота. Мясо покрылось тонкой плёнкой жира, лёд в графинах с соком давно растаял. В последующий час Луиза и мистер Свенсон бросали голодные взгляды на еду, одна миссис Пинс, казалось, есть вообще не собиралась и пришла сюда единственно для того, чтобы придирчиво осматривать заново начищенную посуду.

Ржание лошадей за окном заставило всех встрепенуться и радостно переглянуться. Быстрые шаги зазвучали в коридоре, и в столовую вошёл мистер Уоррингтон. Замерев на пороге, он удивлённо посмотрел на три пары глаз, уставившихся на него с выражением плохо скрываемой радости.

– Я думал, что пропустил ужин, – заметил он, проходя вперед. Заляпанные грязью сапоги для верховой езды оставляли следы на натёртом полу. Терпкий запах пота, своего и лошадиного, заставил миссис Пинс поморщиться. Но указывать хозяину дома на то, что ему следует переодеться, она не стала. За спинкой кресла уже застыл слуга с тазом для умывания. Другой, с полотенцем и кувшином в руке, принялся лить воду в подставленные ладони.

– Надеюсь, вы не слишком проголодались, ожидая меня? – спросил Уоррингтон, жадно набрасываясь на еду. Кушать медленно и изящно у Луизы сегодня получалось с трудом. Она почти не чувствовала вкуса пищи, глотая её, практически не жуя. Расправившись с ужином за каких-то пять минут, мистер Уоррингтон промокнул губы салфеткой и встал, кивая дамам. Бросив Свенсону, что ждёт его в кабинете, он скрылся за дверями. Управляющий поспешил следом, дожёвывая что-то на ходу. Расправившись с бараньим рёбрышком, Луиза отодвинула от себя тарелку, чувствуя насыщение. И глубокое разочарование: ведь так хотелось узнать опекуна ближе! Понимая, что днём тот занят делами, ей представлялось, как они будут встречаться по вечерам, за ужином, обсуждая, как прошёл день. Неужели у него даже вечером совсем нет времени для своей воспитанницы?!

Ожидая, пока накроют десерт, она поднялась из-за стола и прошлась по комнате, останавливаясь у одного из огромных окон в полстены. Они выходили в сад, терявшийся в густой темноте. Шорох в кустах у самой земли привлёк внимание, и Луиза испуганно отшатнулась, разглядев полыхающий ненавистью взгляд, направленный прямо на неё. Снова зашелестела листва, и обладатель глаз скрылся во тьме.

Ночь прошла неспокойно. Луиза ворочалась, пытаясь устроиться удобнее, путаясь в длинной батистовой сорочке до пят. Вечером жара немного спала. Поднявшись, Луиза подошла к окну и распахнула ставни, впуская внутрь напоенный ароматами ночной воздух. Глубоко вздохнув, она перегнулась через подоконник и, подперев щёку ладонью, задумчиво уставилась вниз. Тёмный двор был пуст и тих, но спустя минуту Луиза начала различать в казавшейся безмолвной ночи редкий крик ночной птицы. Громко выводили свои трели сверчки. Девушка прикрыла глаза и принялась медленно раскачиваться, напевая себе забытую колыбельную. Сейчас она чувствовала себя почти счастливой. Внезапно ночную тишину пронзил жуткий нечеловеческий крик. Затем ещё один и ещё. Луиза похолодела, резко выпрямившись и напряжённо вглядываясь в темноту. По двору стремительно скользнули две тени и скрылись в лесу. На самой кромке одна из них остановилась и, как показалось графине, посмотрела на неё. Луиза резко отпрянула от окна и захлопнула ставни, чувствуя, как бешено колотится сердце. Нырнув под одеяло, она накрылась с головой и смогла забыться сном только под утро.