*** (смотрите, как…)

 
«Смотрите, как стесняется! Ну, что ты?
Ну, поцелуй скорей его, иди!
Глянь, убежала сразу… а с работы
лишь он войдёт, – летит всех впереди!
 
 
Она его – ну просто обожает,
а вот поцеловать – ну всё никак.
Вы знаете, тут гости приезжали,
он у неё не сходит с языка.
 
 
Ходили за рогаликом и булкой,
в кондитерской кассирша вышла в зал:
«Ой, шерстяная вязаная кукла!
Кто так тебя, малышка, обвязал?
 
 
Рейтузы, рукавички, шарфик, шапка!
Пальтишко – чудо! Ну и ну, дела…»
Так знаете? Она сказала: «Папа!» —
и гордо подбородок подняла.
 
 
«Ах, так, – смеялась я, – ну ты нахалка!
Пусть он тогда и вяжет, а не мать».
…Мой папа – самый лучший. Только жалко,
теперь уж не смогу поцеловать…
 

2013

*** (сценарий)

 
Ну вот, пожалуй, подытожим,
(пусть будет ямб, а не хорей):
теперь все девушки – моложе,
и только бабушки – старей.
 
 
Я позабыла время года
и перепутала листы:
работа, дом, метро, работа,
посты… да в соцсетях посты…
 
 
Из позабытого романа
леплю сценарий по ночам,
лечу придуманные раны,
пока свои кровоточат.
 

2014

Кастинг

 
Пригласи меня в дождь, как на праздник.
Вон танцует под струями лист,
все парадно блестит! Скоро кастинг.
Знаю, буду я новая Мисс.
 
 
Мисс дождя, Мисс – недлинные ноги,
Мисс простуженный голос, и Мисс
Старый зонтик. Не важно – пригоден
титул всякий. А ты – не плечист,
 
 
не спортсмен, не крутой, не начальник,
но на конкурсе этом – судья,
неподкупный, суровый, кристальный…
…Что ни год – прихожу только я.
 

ЗА НАДЕЖДОЙ

*** (я в платье длинном…)

 
Я в платье длинном, тёмно-синем,
рябины кисть в руке, как символ,
вхожу в осенний свет гостиной,
ступая в золото ковра,
и шлейф от талии струится,
в своих рисунках-небылицах
серебряным парчовым птицам
даря движение крыла.
 
 
Какая тайна в днях рожденья,
в их странных дато-совпаденьях,
ну, а особенно в осенних…
Со шлейфа птицы упорхнут,
усядутся почистить перья
в янтарно-изумрудных кельях,
среди возвышенных материй
найдя и пищу, и приют.
 
 
Я отпускаю их из плена
октябрь каждый неизменно.
И как же я несовременна,
но как – одновременна вам!
Я в платье длинном и немодном,
но небесам опять угодно,
чтоб я была одно-природной
рождённым осенью стихам.
 
 
В просторных залах, в этом виде
никто, я знаю, не обидит,
увидев отблески открытий
в прищуре ироничных глаз,
хранящих тайные подарки
и королевы, и товарки.
Я даже делаю ремарки
ей на полях – из этих фраз.
 
 
Вы говорите: «Где же платье?
Ну что за детское занятье?
Да и с какой, скажите, стати,
дарить тебе такой наряд?
Мы видим джинсы и ветровку,
и ты идёшь на остановку,
и как с такой экипировки
на ветки птицы полетят?»
 
 
Я промолчу, я не отвечу,
но чудо-ткань ласкает плечи,
и я уверена, конечно,
что знаю, как носить её.
Хоть выдают порой походка
и горделивость подбородка,
но я инкогнито, и ловко
скрываю звание моё.
 

2003

/картина Елены Юшиной, к стихотворению «Я в платье длинном…», холст, масло/

Дачные тени

 
Дачные тени. Мы завтра уедем.
Вьётся дымок с огорода соседей.
Светом янтарным ликует терраса,
столько прождавшая этого часа.
Кресло замерзло под выцветшим пледом.
Кто там маячит? Не бабушка ль с дедом?
 
 
Ходят, согнувшись, в саду собирая
яблоки-паданку. Пахнет сараем,
жухлой листвой и подвязанной розой,
мокрыми флоксами, детской глюкозой,
старым комодом и ветхой салфеткой.
Дед нам за лето проставил отметки —
 
 
всем по пятерке. Игрушки собрали.
Те, что остались, застыли в печали.
И, стариковски-неспешно, вслепую,
яблоки дед на крыльце сортирует.
Эти – в повидло, те – в лопнувший таз,
эти – ребятам.
Съешьте сейчас.
 

2016

«Прощание с дачей», Елена Юшина, холст, масло

Осеннее

 
Я напоить не в силах вас —
иссяк родник, пропали соки,
и только яда мой запас
на каждый день и каждый час
неисчерпаемо глубокий.
 
 
Вот, испарилась доброта.
Скребу по дну десертной ложкой,
но и десертная – пуста.
А там, на стенках, – маета,
да сострадания немножко.
 
 
Я отменяю ваш приход,
скорее приглашенья рвите —
вам не войти – не та, не тот…
Лишь ей, стоящей у ворот,
я открываю по наитью.
 
 
Пустой сосуд ей протяну,
она нальёт туда с избытком
победу, проигрыш, вину
и молодость – ещё одну…
И чуть помедлит у калитки.
 

2016

Небо

 
Грузное небо провисло
и насадилось на лес.
Разом обрушились листья,
клён потерял ирокез.
 
 
Вспоротым брюхом елозя,
серою мутью сочась,
небо лежит в коматозе
и у меня на плечах.
 
 
Ниже и ниже под небом
гнётся безвольно спина.
Мне прописали плацебо,
небу – предзимнего сна.
 
 
Мне бы поднять, а не бросить,
мне б дотащить до весны.
Скоро скукожится осень,
мир станет бело-простым,
 
 
Я предъявлю свою ношу,
мне подмахнут: проходи.
Небо, ты станешь хорошим.
спи у меня на груди.
 

2013

Акварель

экспромт к картине

 
Быт его давно несносен,
отколуплен, пылен, ржав.
Но он снова пишет осень,
охру с медью намешав.
 
 
Не скопил жене на отдых,
дочке не утёр слезу,
но он снова пишет воздух,
взявши кобальт и лазурь.
 
 
Ничего не будет после,
лишь прохожего зевок.
Но пока он пишет осень —
осень пишет про него.
 

2012

/«Художник», Наталия Маркус, акварель/

Должница

Прощальный круг – и тонут гуси

в воронке плачущих небес,

мешок бордово-жёлтой грусти

несёт усталый Репорез…

Хоть не подсчитаны цыплята,

и я, конечно, виновата,

что расточила прежний клад,

но, видно, время для расплат

не наступило. Вновь готова

Заревница палить листву

и, должников собрав к костру,

Отвесить самоцветов новых.

…Средь них найдётся невзначай

И умножающий печаль.

Полгода, как Змеевник вешний

минул, и выполз всякий гад,

и скорпионы мыли клешни,

а слово источало яд.

Но от наточенного жала

тогда, казалось, я сбежала.

Беспечный ветреник – прибой

волной заманивал рябой.

Но всё истрачено на взятки,

щедрот закончился запас,

и с горечью медовый Спас

взирал на жалкие остатки,

но, как заботливый отец,

Подал и мяту, и чабрец.

Теперь, беспомощность лелея,

я, не ломаясь, всё беру:

и мелочь медную с аллеи,

и дождь холодный поутру.

Напишет в воздухе прозрачном

решенье верное задачи

сам Златоуст… Примерзнёт лист.

По снегу путь и гол, и чист.

И ни намерений, ни планов…

Есть только звук, есть только миг.

И ангел мой прекраснолик,

в нём нет ни фальши, ни изъяна, —

– посланник, прибывший извне,

прикажет долг вернуть казне.

2010

*** (в день простылый)

В день простылый, призрачный и зябкий,

медленно ступая по листве,

я искала желудь, но со шляпкой,

а со шляпкой не было в Москве.

Ожидала осень кларнетиста,

тот был пьян, прийти никак не мог.

Я искала лист, но только чистый,

правильно-резной такой листок.

А потом, назад бредя уныло,

(что ни лист, то пятна – тлен и ржа),

я искала рифму к слову «силы»,

чтобы их хоть как-то поддержать.

В стороне от парковых дорожек

замелькал неверный силуэт, —

музыкант искал чего-то тоже,

может, свой утерянный кларнет?

На скамейке осень притулилась, —

кларнетист был спьяну очень груб.

А с небес вот-вот прольется милость.

На меня. На клен. На старый дуб.

2018

/картина Елены Юшиной «Под окном припарковалась осень», акварель, тушь/

Осенняя птица

 
Осенняя птица заходит в чужие дворы,
легко семенит по изъянам чужих тротуаров,
и есть у неё ещё пара несношенных крыл,
но птица не помнит, что смела летать и летала.
 
 
Не может представить, а как это? – город внизу,
квадратные шапки дворов застывают бетонно,
машины по кругу своих заключенных везут,
и чахло герани глядят из проёмов оконных.
 
 
Цепляясь за воздух, слепые деревья себе
карябают спины, шарахаясь к серым заборам,
и ищут проходы, и гнут сколиозный хребет,
и листья теряют, ведя бесполезные споры.
 
 
А сверху… наверно, по-разному, как повезёт:
бездонно и купольно, и восхитительно страшно,
но это полёт. Это долгий свободный полёт,
и это не каждый… Да, это сумеет не каждый!
 
 
…Осенняя птица сновала по мокрым дворам:
помойки, коты, столько сложного долгого дела…
Пока не услышала: «Хватит, подруга. Пора».
И птица очнулась. И вспомнила. И улетела.
 

2015

«Відпусти, я благаю, відпусти…», Елена Юшина, пастель

*** (затянулся этот день…)

 
Затянулся этот день,
затянул в слепые лужи.
Складки на земле утюжит
вечер – скучный телепень.
Мир внутри и мир снаружи
чаще сходятся теперь.
 
 
Завтра, угадаю – снег,
белым тестом всё слепляя,
ноты, провода, сараи,
щёлки между сонных век,
край вселенной с дома краем,
– снова выпадет – навек.
 
 
Все мы, знаешь, за окном,
кто внутри, а кто на ветке,
и у нас теперь не редки
снега ком и в горле ком…
От всего дают таблетки
в мире белом и простом.
 
 
Залетев в своё гнездо,
и укрывшись с головою,
слушаем, как ветер воет:
ми-ре-соль… соль-ля-си-до…
И живущая с живою
на два такта – заодно.
 

2013

*** (я вхожу неуверенно…)

 
Я вхожу – неуверенно, робко, смущённо.
Прикоснувшись едва, отступаю назад.
О, безжалостно мною сегодня прощённый,
вот и год миновал. Ты как будто не рад?
 
 
Принимал без меня и весёлых, и свежих,
нежных, жарких и страстных, и будешь о них
грезить в красочных снах – но всё реже и реже,
засыпая лишь в жгучих объятьях моих.
 
 
А они с каждым разом становятся крепче:
я всем телом прижмусь и губами прильну,
навалюсь на твои отдохнувшие плечи.
И ты примешь меня. И искупишь вину.
 
 
Пусть любовницы носят одежды цветные,
но невеста – простой чистоты образец.
Платье белое шьют мне прилежно портные,
не иссякнет запас драгоценных колец.
 
 
Ну, а будем женаты не день и не месяц —
отыщу свой замызганный серый халат,
то поплачу, то снова начну куролесить,
так начнётся привычный и долгий разлад.
 
 
А когда подвернётся хмельная шалава,
позабудешь опять – не мила, не нужна…
Но ты мой – если я на тебя подышала.
Помни, город, и жди. Я зима. Я жена.