В семье Карраско это так и воспринималось, даже хуже. И таких детей буквально выкидывали на улицу. Разве что не в канаву, но и так приятного было мало. А Амадо? Отец его не бросил, парень даже в чем-то разбирается, но… ему, наверное, тоже было неприятно.

– Давай посмотрю.

Хавьер и подавно не церемонился. Поворачивал женщину, словно куклу…

– Ты прав, Риалон. Проклятье, как есть.

– И?..

– Интересно, кой дурак получал с нее признание? Под «Крестом» она и говорить-то толком не могла!

Амадо задумчиво кивнул.

Знал он это проклятье, называется «Могильный крест», если уж правильно, накладывается на жертву, и та через три дня умирает. Впадает в оцепенение, ничего не соображает, ни на что не реагирует, умирает от остановки сердца. Вполне гуманно, даже безболезненно. Почти эвтаназия.

– Если срок – с ночи?

– Я бы предположил, что с вечера, да.

– Она просто могла блеять какие-нибудь глупости. Вроде «Это я…», или «да, нет, страшно…». Дело полицейских не разбирать такое, а тащить и не пущать.

– Тоже верно.

– Можешь разобрать, кто накладывал, когда…

– Конечно. И снять тоже. Но лучше не здесь, а в лаборатории.

– Я сейчас распоряжусь, ее отведут, а потом пусть вернут сюда же. Хорошо?

– Конечно. Но ты знаешь, Риалон? Допрос не раньше чем через три дня, а то и позднее. Как в себя придет…

Амадо кивнул. Знал он про «Могильный крест», знал. Отец рассказывал в свое время.

Проклятие-то гуманное, и смерть безболезненная. А вот остальное…

Накладывать должен только некромант. Артефактом такого эффекта не добьешься. Не тот случай. Правда, некромант может быть даже начинающим. Это одно из самых простых и легких проклятий. Легко распознать, увидев рисунок креста в зрачке, легко снять, легко наложить…

Правда, жизненные силы оно выпивает преотлично. Считай, лет пять жизни сеньора Веласкес уже потеряла. Могла бы и больше. Времени для наложения проклятия тоже много не надо. Может, минут пять, и то многовато.

Впрочем, задумано было неплохо. У наложивших проклятие были хорошие шансы на успех. Труп, женщина рядом с ним, муж, жена… считай, и признания не надо. Все ясно. А сейчас, в преддверии королевских похорон и коронации, кто там с чем будет разбираться? Сунули бы ее на пару дней в камеру, там бы она и померла. И концы в воду.

И кто у нас в Римате такой хитровыдуманный завелся? Амадо очень не отказался бы с ним познакомиться поближе. И потрогать. Лучше – ногами, недавно на сапоги новые металлические набойки поставил.

* * *

Его высочество Хоселиус Аурелио смотрел в зеркало. Да, пока высочество. До коронации.

Зеркало привычно отражало усталого бледного человека с наполовину седыми волосами.

Очень усталого.

Говорят, все надо делать вовремя. А уж корону передавать… никто не думает, что если монарх сидит на престоле пятьдесят лет, то его наследник… да ладно! Он может и вовсе не успеть поцарствовать.

Может. Тогда на трон сядет внук монарха-долгожителя.

А если успеет?

Если власть сваливается на тебя, как… как птичье дерьмо?!

И что с ней делать?

И на кой демон она нужна?

Отцу, понятно, было нужно. Хотелось, рвалось, чесалось, как ни обзови, это было – ЕГО! Даже в семьдесят с хвостиком Аурелио Августин был отличным правителем. Жестоким, умным, расчетливым, хладнокровным…

А вот Хоселиус Аурелио… Не чувствовал он в себе такого.

Он был рядом с отцом, он учился, он честно выполнял все протокольные мероприятия, он…

Он – пытался. Попытка – не пытка?

Это еще как посмотреть! Когда на тебя все смотрят, когда ждут от тебя решений, управления, да хоть чего-то… хоть бы и рявканья во весь королевский голос!

А ты ничего сделать не можешь.

Или можешь, но понимаешь, что это не то, не так, что отец поступил бы иначе, и это было бы лучше… что на тебя смотрят с осуждением, что сравнивают с отцом, что за спиной раздаются шепотки…

Хоселиус Аурелио кожей их чувствовал.

И слова, и взгляды, и осуждение, и…

Как тут быть? Что делать?

Отказываться от наследства? Передавать все сыну? А справится ли Бернардо? И не вызовет ли это волнений?

И… а вдруг Хоселиус справится лучше сына?

Да, бывает такое, он хуже отца, но лучше своего ребенка способен управлять государством.

Или нет?

Хоселиус едва не застонал, глядя в зеркало. Так и слышался голос отца: «Ну что ты за балбес? Неужели не ясно, как твое решение отразится на внешней политике?» Что делать?!

Что делать, как делать, зачем?! И нужно ли что-то делать? Самому – или кому-то поручить, а если да, то кому именно?

Хоть кричи, хоть стони, а результат… есть ли результат? Будет ли?

Скоро похороны, потом коронация, и все. Ни отказаться, ни уйти, ни…

– Дорогой?

– Я просил не беспокоить, – сверкнул глазами его величество.

– Даже мне? – Алехандра Патрисия Роблес вошла медленно, показывая и свою фигуру, и свою грацию, обычно это помогало отвлечь его высочество от проблем… не в этот раз.

– Даже тебе.

– Дорогой мой… – Алехандра преотлично поняла, что начни она возмущаться – вылетит вперед своего визга. И захлопала ресничками. – Я так страдаю, когда вижу твое горе… так тяжело терять родителей…

Хоселиус мог бы сказать, что тяжело не терять родителей, а расхлебывать последствия потери. Но промолчал. А зачем говорить?

Любовница уже уселась ему на колени, поерзала круглой попкой в нужном месте, так, что мужчина ощутил отклик организма на едва прикрытые коротким домашним платьицем прелести. Да и под платьем ничего нет.

Не решу проблемы, так хоть отвлекусь от них. И мужчина поудобнее пристроил даму к столу.

Алехандра привычно изобразила восторг, прикидывая, что попросить у любовника в этот раз. И может… чем она не королева? Если раньше папаша запрещал бедненькому Хосе жениться, то теперь дорога открыта! Надо, надо пробовать!

Ах, дорогой, ты просто тигр!

* * *

Как известно, ищи кому выгодно.

Так что первым делом Амадо решил наведаться к матери Джинни. Так, ради интереса. Посмотреть, что там за чудо такое, о котором с ужасом говорил сам Серхио Вальдес. Он демона-то не побоялся! А тут что?

Сеньора Арандо, Наталия Марина Арандо, жила на калле Мендес. М-да… есть такие улицы в Римате.

Вот калле Виарте, которая идет перпендикулярно – чистая улица. Там и дома шикарные, и освещение, и мостовая. А калле Мендес – скорее, закоулок. Вроде и рядом с чистым кварталом, даже внутри него, но… это как в хорошем доме. Есть помещения для господ – есть для слуг. Вот калле Виарте было для господ, калле Мендес для слуг. И этим все сказано.

И освещения нет, и домишки откровенно паршивые, и даже запахи… вот как так получается?

На калле Виарте пахнет фиалками и морской свежестью. А войдешь на калле Мендес – и там воняет жаренной на прогорклом масле рыбой и постиранными шмотками. Нет, не вещами, а вот именно что дешевым шмотьем. Да вон оно, и висит на заборе.

Неудивительно, что Джинни рвалась дружить с дочкой Серхио, странно, что он это позволил.

Или?..

Домик сеньоры Арандо выбивался из общего ряда. Чистенький, побеленный, аккуратный… и где, кстати, у нас сеньор Арандо?

Амадо коснулся колокольчика.

– Не подаю! – донесся из дома рявк.

Амадо позвонил еще раз. И еще. И дождался, наконец, чудного видения. Сеньоры Арандо с метлой в руках. Выскочила из дома, аки фурия, сверкая глазами, увидела у калитки прилично одетого мужчину, но ничуточки не смягчилась.

– Вы кто такой?! Что нужно?!

– Здравствуйте, сеньора Арандо, – вежливо отозвался Амадо. И достал свой медальон. – Следователь Управления полиции Риалон. Вы можете уделить мне четверть часа для серьезного разговора?

Сеньора прямо зашипела:

– Не шумите на всю улицу! Эти с-соседи…

– Сеньора, может, мы тогда поговорим приватно? У вас дома? Или в Управлении?

Второе предложение вообще энтузиазма не вызвало.

– Да, проходите, конечно. Калитка открыта.

Амадо чуть склонил голову и воспользовался приглашением.

Ухоженный дворик, даже слишком ухоженный. Цветы чуть ли не по линеечке рассажены, сорняки пинцетом выщипаны, ни малейшего беспорядка.

Садоводом Амадо не был ни разу, но… не бывает так, что-то и где-то да останется! Скол на облицовочном кирпичике, пятно на краске, забытая лейка…

А тут – совершенство.

Цветы какие-то странные, не особенно красивые. Но это уж кому что нравится.

Дом тоже вылизан до блеска. Так прикрывают нищету? О, нет. О нищете тут речи не идет. Кому другому расскажите, не Амадо. Вот тебе и бокалы из дорогого хрусталя, вот и пушистая шаль, аккуратно сложенная на диване. Амадо сам за такую платил… считай, дней пять работы – шали под… нитку! Дорогие они, как сволочи.

Нет, тут дело не в бедности. Но Серхио вроде как говорил что-то такое… ну-ка?

– Сеньора Арандо, вы в курсе происшествия? Этой ночью, с Вальдесами?

– В курсе.

Интересно. И до сих пор не с внуками, не обивает пороги, пытаясь узнать, что с ее дочерью, не… просто сидит дома – и все. Это как? От большой любви?

– Как вы понимаете, я обязан провести допрос всех, кто хоть как-то относится к этому делу. Я понимаю, что вы ни в чем не виноваты, – и добавить обаятельную улыбку, которую унаследовал от матери. – Но обстоятельства таковы, что я должен, и умоляю вас проявить ко мне снисхождение.

Сеньора смягчилась буквально на глазах.

– Работа, да… хотите кофе, сеньор…?

Амадо ухмыльнулся про себя. Ну да, действует безукоризненно. Сначала сказать клиенту о его невиновности, потом посетовать на судьбу, а потом начать спрашивать о сущих, казалось бы, пустяках. И клиент постепенно выложит много чего интересного. Проверено и не раз. Не на всех действует, но в данном случае – сойдет.

– Риалон. А для вас можно просто Амадо. Мы с вами почти ровесники, сеньора, вы, должно быть, родили дочь совсем молодой…

Кофе он попросил не просто так.

Тоже проверка.

И действительно, очень быстро по комнате разнесся запах одного из лучших сортов кофе. «Золотого марея». А стoи́т он весьма и весьма дорого. Амадо не по карману, Альбе его тесть преподносит раз в месяц. Интересно, откуда деньги – у сеньоры?

Надо бы порасспросить… попробовать. Одета она, кстати, не лучше других. Так, наряд явно не от изящных портных. Или сама шила, или купила готовое платье… это видно. Амадо – точно видно, Альба научила разбираться. Иногда и такое умение кстати оказывается.

И еще…

Сеньора очень красива. И в юности была великолепна. Это сразу видно. И волосы, и глаза, и стать… она и сейчас демонски хороша собой.

Но – Амадо видел разницу между сеньорой Арандо и той же Альбой.

Альба не такая красивая, но она ухоженная.

Она холеная, лощеная, от кончиков ноготков до кончиков волос, она и парикмахеров посещает, и за кожей следит… а тут красота есть, но она запущенная.

Сад вылизать, дом вычистить, а себя запустить? Странно это как-то. Непонятно.

– Сеньора, вы не расскажете мне, какой девушкой была Вирджиния? Каким ребенком? Может, что-то было в ее жизни… вы понимаете… – Амадо повертел пальцами в воздухе, как бы предоставляя сеньоре полную свободу действий. И та не подвела.

Уселась напротив, положила в рот дорогущую конфету, печально вздохнула.

– Моя дочь… я даже не сомневалась, что она закончит именно так. Глупая, бездарная, легкомысленная пустышка, для которой не было ничего важнее ее собственных желаний.

– Примите мои соболезнования, сеньора. Наверное, вам было очень тяжело…

Сеньора кивнула.

– Да. Вирджиния всегда была ленивой, лживой, хитрой…

Сеньора распиналась. Амадо смотрел и думал, что это как минимум интересно. Своему начальнику он доверял чуточку побольше.

Ладно – лень. Это логично, это понятно, это бывает. Это и при аморфности, и при избытке хитрости. Но остальное? Судя по словам сеньоры, в ее доме росло исчадие ада. Лично Ла Муэрте, прибыв в гости под этот кров, должна была прослезиться и сказать: растет достойная смена. Не иначе. И такая Вирджиния, и сякая, и никого она в медяк не ставила, и мать она не слушала никогда, и замуж вышла без ее благословения…

– А почему? Вроде бы сеньор Вальдес – не худшая партия?

Сеньора выглядела так, словно о чем-то проговорилась. Но… о чем?

– У меня… был лучший вариант на примете, – выдавила она из себя.

А, это дело житейское. И такое бывает. Постепенно Амадо вытаскивал из сеньоры все новые и новые подробности.

Нет, с дочерью она была не в близких отношениях. Да, дочь у нее единственный ребенок, увы. Внуки? Да, она рассчитывает, что внуки получатся более удачными! К примеру, у младшего есть все шансы стать приличным человеком. Но дочь и тут все портила, не давая бабушке с ними общаться.

Не зять. Не свекор или свекровь.

Дочь. Корень зла.

Вот если бы Амадо сам не видел крест в зрачке Вирджинии, он бы даже поверил. А сейчас возникал вопрос – зачем? Зачем матери нужно так оболгать свою дочь, чтобы та попала за решетку? А то и на плаху за убийство мужа?

Проверим…

Завещание? Опекунство над внуками?

Нет-нет, сеньора ни на что не рассчитывает. Ей ничего не достанется, да и свекор со свекровью те еще твари склизкие. И все равно! Так детям будет лучше! И точка!

Амадо только кивал. Конечно-конечно, вы все правильно говорите, сеньора. Как есть – лучше.

Из домика он вышел с таким ощущением, словно слизняков наелся. Вот ведь мерзотная тетка, иначе и не скажешь! Отвратительная!

Куда бы пойти, чтобы это перебить?

Впрочем, решить, в кабак он хочет или на работу, Амадо не успел. От изгороди ему замахала рукой сухонькая старушка.

– Эй, сыщик, иди сюда.

Амадо тут же откликнулся на приглашение, и не пожалел.

– Ты от Маринки идешь?

– Да.

– Знаю, с ее дочерью беда.

Амадо кивнул. И тут же был вознагражден приглашением зайти и выпить чашечку кофе.

* * *

Этот кофе был на порядок дешевле. И поданы к нему были не сладости из лучшей кондитерской Римата, а обычные пирожки с ягодами. Но насколько ж здесь было теплее и вкуснее! Просто потрясающе!

Амадо расслабился под воркотню сеньоры Хуаны Сесилии Варгос. И слушал ее, словно песню.

Вот ее слова больше сходились с тем, что говорил Серхио. Нет, нельзя сказать, что она рассказывала о Вирджинии как об образце прелести и трудолюбия, отнюдь. Но это и понятно!

Какой девушке нравится полоть огород или вышивать? Удрать бы к подругам или мальчику глазки построить… а Наталия Марина Арандо держала дочь в ежовых рукавицах.

Практически ни с кем не позволяла общаться, ругалась, не пускала на гулянки… стоит ли удивляться, что девочка стала искать свои выходы?

Прогуливала школу, сбегала из дома через окно… однажды неудачно распорола юбку и не знала, как идти обратно. Так ее и увидела сеньора Хуана.

Напоила, накормила, помогла со штопкой… и неожиданно для себя очутилась в доверенных лицах у маленькой Джинни. Хотя какой – маленькой? Четырнадцать лет, иные в этом возрасте и детей заводят.

Как и многие на калле Мендес, сеньора Хуана недолюбливала сеньору Наталию.

– А ее мужа? – уточнил Амадо.

– А вот мужа у нее нет. И никогда не было. Были деньги, явилась она, дом купила, и все. Спрашивали, она сказала, что муж был капитаном дальнего плавания, просто утонул во время шторма. А ей страховая компания выплатила достаточную компенсацию.

– Понятно…

Надо проверить. Сеньора Арандо, капитана…

С помощью сеньоры Хуаны Джинни научилась дурить мать. И кстати, до сих пор поддерживала с сеньорой Хуаной нежнейшие отношения, заезжая хотя бы раз в пять дней.

– А мать?

– Джинни выбирала время, когда мать была в храме. Или на море. Она туда регулярно ходит, цветы в воду бросает.

– Понятно…

– Каждые три дня, как по расписанию. Уходит в шесть утра, приходит в десять. Вот Джинни и выбирала это время.

А сколько надо времени, чтобы добраться до моря и бросить туда цветы? Амадо подозревал, что не четыре часа. Это же Римат… разве что сеньора уходила куда-то подальше? Могло быть и такое. Тоже надо проверить.

Со слов Джинни, мать форменным образом свихнулась и на покойном отце, и на самой Джинни. Растила ее, словно породистую лошадь, очень тщательно следила за распорядком дня, за рационом, за осанкой, манерами, одеждой… а девочка росла.

И влюбилась по уши.

Да, и такое бывает. Влюбилась, потеряла голову, в чем честно и призналась сеньоре Хуане. Это и с самыми меланхоличными натурами случается. Сеньора Хуана подумала, да и дала девочке совет. Тот самый, который привел ее в постель Серхио.

Коли уж на то пошло… тут все сложилось один к одному.

Девочку было жалко, ее мамаше хотелось насолить, ну и – посоветовала. А дальше Вирджиния многое сделала и сама. И замуж вышла по совету любовника – тоже сама.

Нельзя сказать, что она сожалела или печалилась. Получив желаемое, она перегорела и уже спокойно подошла к выбору дальнейшей своей судьбы. Мужа особенно не любила, но в постели им было хорошо, детей они любили оба, а измены…

Бордель – изменой не считается. Это как нужду под кустиком справить, когда приспичило. Так считала сеньора Хуана, так, с ее подачи, считала и Джинни. Она мужу не изменяла, просто не хотелось.

Не ревновала, не злилась, не страдала. Так тоже случается, ничего странного в этом нет.

Все ее время занимали дети. Старшая дочка любила рисовать, средний мальчик пока особых талантов не проявлял, зато обожал свою мамочку, и она его тоже. Дочка такой ласковой не была. Младший… что там усмотришь, в пять-то лет? Но он уже любил читать и пытался рисовать. И Вирджиния с удовольствием возилась с младшими, приглядывала за старшей, там уж возраст такой, что скоро начнется… сама она в этом возрасте и пошла к любимому, и чувствовала себя счастливой.

Единственное, что ее нервировало – сеньора Наталия.

Мать была ею решительно недовольна и постоянно пилила. Ругалась, ворчала, шипела, намекала, что Вирджиния разрушила свою жизнь… но как?! Чем?! Счастливым браком?

– Может, у нее был другой жених на примете? – подкинул идею Амадо.

– Может, и такое было. Но Джинни не знала, кто именно, – честно созналась сеньора. – Даже не предполагала.

– И намеков не было?

– Практически никогда.

– Практически?

– Пару раз Джинни говорилось, что она должна хранить девственность, и что ее судьба будет выше королевской. Но это уж, сами понимаете, чушь редкостная.

Ой ли?

А вот Амадо мог припомнить несколько некромагических практик, для которых нужны или девственницы, или их первая