Мотя поблагодарила и получила в нагрузку треснутый лоток («Хозяин сказал выкинуть, а я вот и припрятала»), драные пакеты с наполнителем для лотка и кормом и даже пару надколотых керамических мисочек, шампунь (протекший) и коврик для зверя. Все это было из разряда «на тебе, убоже, что мне негоже», но Матильда искренне поблагодарила. Цену на новое добро она в витрине уже видела. И даже подсчитала, сколько это получится…

Дорого.

Доброта всегда обходится дорого.

* * *

Дома Мотя вымыла Бесю с шампунем и попробовала накормить молочком. Кошечка неумело, но отважно лакала из тарелки, перемазавшись по самые уши, забавно возилась, а когда наступил вечер, решительно забралась к Матильде на кровать.

Мотя попробовала ссадить ее на коврик, но тут раздался такой жалобный писк, что сердце девушки дрогнуло, и котейка заняла место рядом с подушкой.

Девушка погладила кошечку, та замурлыкала и перевернулась на спинку, раскрывая в стороны лапки и доверчиво подставляя брюшко, поросшее пока еще негустой, но пушистой шерсткой.

И только тут Мотя вспомнила про свою находку.

Зеркало же!

Черт побери!

Мотя принесла сумку и вытряхнула все содержимое прямо на пол рядом с кроватью. Так… что тут у нас?

Квитанция за квартплату, конверт с расчетом, черновик контрольной, выкинуть, зачетка, список покупок, еще один список…

Ага!

Зеркало удобно легло в руку.

Небольшое, круглой формы, с удобной ручкой и даже колечком… кажется, нечто подобное носили на своем поясе знатные дамы невесть когда… Историю костюма Мотя знала плохо. Но если это так – зеркалу лет триста, не меньше.

Брр…

Мотя повертела его в руках.

Красивое, чеканное, видно, что не ширпотреб, которым сейчас полны все магазины, вплоть до антикварных, на обратной стороне зеркала гравировка – лань застыла в прыжке. Красивая зверушка, но уж больно безобидная. Рысь бы изобразили, что ли?

Себя Мотя к ланям не относила ни с какой стороны, но зеркало нравилось. Нравилась его уютная тяжесть в руке, нравился золотистый цвет стекла, нравилось свое отражение в глубине…

Дорогое? Да, возможно.

Продать? Что она, дура, что ли?

Да, вопрос стоит именно так. Только дура пойдет в антикварный магазин продавать вещь, цены которой не знает. В лучшем случае ее облапошат в три секунды. В худшем же…

Либо ограбят, либо обворуют, это уж как повезет, но зеркала у нее не будет. А может, еще и здоровья, денег и жизни.

Вдруг повезет наткнуться на честного антиквара? Фантастику Мотя откровенно не любила и в повседневную жизнь тянуть не собиралась.

Оставим зеркало у себя. Пусть талисманом будет…

Матильда провела пальцем по оправе.

Ой!

Черт побери!

На пальце набухла капля крови, и Матильда поскорее сунула его в рот. Видимо, где-то в оправе трещина или скол… бывает. Надо залить фурацилиновым спиртом и им же протереть зеркало. Небось, на нем бактерий, как, как… много!

Это девушка и сделала. А потом с чистой совестью отправилась спать, сунув зеркало под подушку. И уже не чувствовала, как хитрющая Беся закинула на эту подушку сначала одну лапку, потом вторую, а потом и все четыре. И перебралась сама, свернувшись калачиком на голове у хозяйки.

А что?

Так теплее. И безопаснее. А она – кошечка маленькая, ее каждый обидеть может… мур-р-р-р-р…

Мария-Элена Домбрийская

Карету подали к восьми утра.

До этого времени Мария-Элена уже успела сходить на молитву, получить причащение у служителя – единственного мужчины, который допускался в обитель, – позавтракать (овсянка на воде, кусочек хлеба с крохотным кусочком сыра и вода), собрать вещи и даже побеседовать с матушкой-настоятельницей, которая вручила ей клетку с двумя голубями – серым и белым.

– Я буду ждать вестей от тебя, дитя мое.

– Я обязательно напишу, матушка. Благословите меня.

– Да пребудет над тобой воля Его и доброта Ее. Иди с миром, дитя мое.

Малена осенила себя святым ключом и привычно опустила глаза.

– Аэссе.

Мамины платья она надеть так и не решилась, покидая монастырь в грубой одежде из серого сукна. Единственное отличие – под одеждой покоилось мамино зеркало. И прикосновение кожи к теплому металлу оправы как-то успокаивало. Словно мама была рядом.

Словно рядом был хоть кто-то… как же страшно!

Отец небесный, будь милосерден. Мать-заступница, смилуйся…

Карета ждала за воротами. Роскошная, отделанная золотом, вся в узорах и завитках, с гербом Домбрийских на дверце – ланью в прыжке. И на минуту герцогесса почувствовала себя такой же ланью. Загнанной, испуганной, которой не уйти от охотника.

– Ваше сиятельство, – поклонился ей молодой мужчина в цветах Домбрийских, – позвольте представиться. Дорак Сетон, начальник вашей охраны.

Малена кивнула, не поднимая головы.

– Благодарю вас, господин…

– Прошу вас пожаловать в карету. Мой отряд будет сопровождать вас домой, в Донэр. В карете вас уже ждет горячий завтрак и теплый плащ, а если вы что-то пожелаете, обращайтесь ко мне. Я сделаю все, что в моих силах, ради вашего удобства.

– Благодарю вас, господин.

Второй раз получилось увереннее. И глаза поднять тоже получилось, словно кто-то толкнул под руку.

Мужчина смотрел на Марию-Элену и улыбался. Высокий, черноволосый и синеглазый, белозубый и мускулистый, живое воплощение девичьих грез.

Точно бабник…

Откуда у герцогессы возникла в голове последняя мысль, она и сама бы не сказала. Звучало это удивительно вульгарно, но решительно.

– Прошу вас, госпожа. Окажите мне честь…

Дорак опустился на одно колено, как следовало по придворному этикету, и протянул руку, обернутую плащом, чтобы дама опиралась, входя в карету. Малена, покраснев до кончиков ушей, неловко коснулась пальцами плаща, шагнула на первую ступеньку, пошатнулась, едва не упала…

Спас положение Дорак, вовремя подхвативший даму под локоть и перенаправивший вместо лужи – в карету.

Мария-Элена пискнула что-то невразумительное, но дверца уже закрылась, и девушка оказалась в обитом бархатом полумраке. Отдернула занавески, осторожно вгляделась…

Дорак командовал людьми, которые рассаживались по коням. Вот он сам взлетел в седло, лихо, почти не касаясь стремени, и махнул рукой. И карета двинулась вперед.

Герцогессе было откровенно страшно.

Она достала из кармана четки и привычно вспомнила молитву: «Отец милосердный наш…»

Молитва почему-то не помогала. Даже наскучила, что было и вовсе странно. Мария-Элена вздохнула, потом укуталась в плащ, лежащий на противоположном сиденье, и достала зеркало.

Оттуда на нее смотрела совсем другая девушка.

Уверенная, решительная, серьезная… ах, если бы она была такой!

А ей – страшно, так страшно…

А пахнет вкусно. Особенно после овсянки. Интересно, что в корзинке?

Малена хоть и привыкла к монастырской умеренности, но все же была нормальной, живой и здоровой девушкой, с таким же здоровым аппетитом.

И через несколько минут салфетка, которой была накрыта корзина, полетела в сторону, а в руках у монастырской воспитанницы оказался громадный пирог с мясом. С поджаристой хрустящей корочкой.

Переживания? Подождут!

И девушка занялась пирогом, не обращая внимания более ни на что. Он же с мясом, с соком… Марии-Элене совершенно не хотелось закапать все соком, измазаться и выглядеть как поросенок.

Уммм… как же вкусно! Просто невероятно!

* * *

Дорак Сетон покосился на карету и едва спрятал презрительную усмешку.

И вот это – Домбрийская?

Вот эта серая бесцветная мышь?

Да на нее без слез не взглянешь, она же страшна, как смертный грех. И, судя по всему, – так же глупа, как грешники. Такую можно украсить лишь очень серьезным приданым… к примеру – герцогством Домбрия. Но вряд ли родственники уделят ей хоть кусочек от пирога…

Ну и поделом.

Удел серых мышек – быть пищей для кошек и котов. Это закон жизни…

Разумеется, себя храбрый капитан относил к последней категории, но позариться на это?

Столько даже он не выпьет…

То ли дело – ее мачеха. Вот уж кто выглядел великолепно, так это Лорена Домбрийская. Высокая, стройная, с длинными светлыми волосами, уложенными в сложную прическу, с громадными голубыми глазами и потрясающей фигурой. Руки так и тянулись…

Капитан аж зажмурился от приятных воспоминаний…

Вот дочка у ее светлости не удалась. Не в маму.

Но зато глазками на все стороны так стреляет – только звон идет. В самом соку девка, мужа ей искать пора, только вот без приданого даже на герцогскую падчерицу охотников немного. Отчим мог бы ей выделить долю, но матери Силанты нужна не доля. Ей нужно все.

И она свое получит, без сомнения. Ну что эта мышь может противопоставить Лорене?

Дорак покосился на карету, в которой сидела герцогесса. Сидела тихо-тихо, подтверждая мнение капитана о ее мышиной породе, даже шторы не открывала. Что такая может? Да ничего, только молиться и плакать. Чему их еще могут научить по монастырям? Покорись, дочь Его, смирись, дочь Его, принимай с покорностью любые испытания, выпавшие на долю твою, – и молись, молись, молись… очень удобно для всех, кроме самой девицы. Но кого интересует ее мнение?

Была бы хоть красивая, а то… в кого бы ни пошла эта мышь, но точно не в отца. В мать?

Или там и другой отец был? Кто их, герцогинь, знает?

Ах, Лорена, Лорена…

Дорак вспомнил, как рассыпались дождем по груди золотые волосы, как светилось розовым в полумраке нежное тело, как стонала под ним женщина, и почувствовал, что на коне стало несколько неудобно. Но не в карету же проситься?

Это с Лореной они однажды, в карете… не в этой, правда, в другой, но было, было что вспомнить. И за поездку Дораку обещана награда…

И кто эти штаны шил? Сволочи! Тесно же…

Лорена Домбрийская, замок Донэр

Ее светлость в данный момент не думала о любовных утехах. Она встречала королевского стряпчего. Лично.

Конечно, она – герцогиня, а это простой стряпчий, быдло, чернь площадная, но если уж господину Тальферу доверяет Его Величество…

Тут и герцогиня может благосклонно приглядеться к мужчине, а может, и найти в нем союзника? Почему нет? Она – красивая молодая женщина, он – мужчина, нельзя сказать, что красивый, но не старый… попробовать-то всяко можно!

Так что Лорена лично вышла во двор и, улыбаясь, пошла к карете, из которой, отдуваясь и сопя, вылезал мужчина. И тут же испытала разочарование.

Это?

Тот самый господин Тальфер?

Верилось с трудом.

Господин Тальфер был фигурой примечательной, в Аллодии, да и за пределами страны о нем не судачил только глухой.

Барист родился в семье зажиточного купца Жареля Тальфера, но далеко не первым сыном. Шестым ребенком.

Четыре сына, две дочери… тут не купеческое состояние нужно, чтобы всех обеспечить. Но мальчишка рос смышленым. Дома его не ждало ничего хорошего, разве что место приказчика в лавке при старших братьях, но Бариста это не устраивало. Рано поняв, что в этом мире надо пробиваться самостоятельно и лучше всего найти себе хорошего покровителя, Барист недолго думая отправился в ближайший монастырь. Послушником.

Как уж он там молился – никому не известно, а что вот монастырь святого Карена Рукоположителя стал богатеть день ото дня, заметили все. Не слишком известный храм, все достоинство которого заключалось в его расположении рядом со столицей, принялся прирастать, богатеть, нанимать людей то на стройки, то для других работ…

Так что на храм обратил внимание архон Аллийский, Реонар. Он предложил послушнику перейти к нему, Барист помялся для вида, набил себе цену – и согласился.

По странному совпадению принялся богатеть и архон. Свой первый монастырь Барист тоже не забывал, так что настоятель чуть ли не в каждой молитве возносил благодарность небесам за такого умного и услужливого молодого человека. Молился он с душой, вдохновенно, и Он, всеслышащий, не остался глух к мольбам.

Как известно, не ворует лишь его величество, потому как у себя самого воровать – дураков нет. А вот его чиновники – воруют, их помощники – воруют, на местах – воруют…

Говорят, что когда-то и где-то видели честного чиновника, но найти его не удалось даже силами Собора, так что явление чуда не состоялось. Это в лавке Барист не мог окинуть взглядом всю картину и оценить количество денежных рек, которые утекали налево. А в качестве личного распорядителя финансами господина архона – мог. И обратил.

Сообщив своему господину, что королевский министр финансов не ворует только когда спит. Вот документы, вот доказательства, столько собрано, столько попало в казну, столько мимо казны… Кто-то думает, что храмы – это просто так? Не-ет, туда народ приходит делиться своими горестями, и информации туда стекается ох, много. А кто владеет информацией, тот владеет и миром. Или очень нескромным его кусочком.

Тальферу мир не был нужен, но и делиться деньгами своего начальника он совершенно не собирался. Архон подумал, да и отправился к его величеству.

Остеон прочитал бумаги, тоже подумал, кое-что проверил – и прогневался. Министр финансов полетел с должности и приземлился в королевской тюрьме, Алавере, где из него принялись вытряхивать все наворованное. А Барист своим поступком привлек внимание короля.

Как известно, Он на небе, но на земле есть свои владыки, с коими связываться опасно. А потому…

Архон Реонар Аллийский поторговался немного с его величеством, и они договорились о совместной эксплуатации молодого дарования.

На место министра финансов Барист не претендовал, справедливо полагая, что сыну купца жить спокойно не дадут. Никогда. Дворяне не потерпят, их честь будет оскорблена, и все в том же духе. А ему-то работать надо! И не отвлекаться на разные глупости!

Его величество мог бы своей волей даровать ему титул, рявкнуть на слишком умных, а то и отправить кое-кого в Алаверу, но если Бариста все устраивает? Зачем городить огород?

Барист получил звание личного стряпчего его величества и возможность работать с большими деньгами. А заодно проверять всю финансовую документацию короля. И Остеон ни разу не пожалел о своем решении.

Господин Тальфер был умен, трудолюбив, изобретателен и талантлив в том, что касалось денег. В остальном же…

Он заработал себе дом, но жил в одной комнате, плохо представляя, что делать с двумя дюжинами оставшихся. Купил выезд, но до дворца всегда ходил пешком…

Его величество подумал еще немного – и огляделся по сторонам. При дворе, как известно, есть много бесприданниц с титулом. Кто-то из них опускается и становится придворной шлюхой, а кто-то выбивается в люди. Выходит замуж, иногда удачно, иногда нет…

Жанетта Вилойская была из тех, на кого лишний раз не позарятся. Полненькая, невысокая, с рыжими от природы локонами, невнятно-зеленоватыми глазами и веснушками по всему лицу…

Нет, не красавица. Даже круглое ее лицо, если кто-то давал себе труд разглядеть его под веснушками, было вполне простонародным – курносый нос, широкий рот, маленькие глаза…

Но у девушки было два достоинства. Во-первых, природная смекалка, которая позволяла ей дружить со всеми, и, во-вторых, она была единственной дочерью бедного дворянина. Что там тот Вилой? Плевок на карте, точка карандашная, но он давал титул. И его величество мог своей волей отдать этот титул детям Тальфера, таким образом сделав их дворянами. Никто и не пикнет, так поступали…

Жанетта подумала – и согласилась. Барист также подумал – и согласился. А его величество лично был посаженым отцом у невесты, затыкая рты всем сплетникам.

Брак оказался неожиданно удачным.