Она закатила глаза:
– Комплименты говорить, балда!
И тут мальчишки, вспомнив давний мультик, наперебой зачастили:
– Ой, Лерочка, красавица ты наша! У тебя самые большие в мире ноги! И руки тоже! И плечи! И голова! А еще у тебя самые большие в мире уши!
И дружно покатились со смеху. Ромка молчал, наблюдая как бы со стороны. Очень хорошо, что молчал. Это ей как раз на руку.
Дотронувшись до его плеча, Лера сказала, презрительно скривив совершенной формы губки, накрашенные перламутровым блеском:
– Пойдем, Ромаша, у этих идиотов – острый приступ плоского юмора. Сами себя щекочут, сами же хохочут.
Она увлекала его поближе к танцующим парам, и ему ничего не оставалось делать: пришлось идти танцевать.
Вообще-то Лера ему нравилась, как и большинству мальчишек. При взгляде на нее бабочки в животе не порхали, но он, как человек с художественным вкусом, не мог отрицать, что смотрелась она очень живописно: мягкие локоны янтарно-медового оттенка; глаза цвета зеленоватой бирюзы; пухленькие губки придавали лицу капризное и в то же время трогательное выражение. Прямо готовая кинозвезда!
Многие советовали Лере попробовать свои силы в кино или на подмостках, поступать в театральный. Она снисходительно улыбалась и объясняла, что не для того учится в гимназии с языковым уклоном, чтобы потом всю жизнь провести в нервном ожидании: предложат роль или не предложат? Лучше быть переводчицей. Это – профессия достойная, в любом случае прокормит. Все ахали и поражались здравому смыслу девушки: надо же, с такой красотой – и в переводчики! Разумная девочка. Умница и красавица – в одном лице.
Но Ромка давно раскусил Леру. Он понял, что она просто хочет выгодно выйти замуж за иностранца. Для нее мечта стать переводчицей – просто первая ступень на пути к успеху. Сначала она выйдет на рынок заграничных женихов, потом осмотрится, выберет себе перспективного – с ее точки зрения – бизнесмена, выйдет замуж, уедет в благополучную процветающую страну, станет жить припеваючи. А там уж – судьбу не угадаешь! – можно и к кинематографу присмотреться…
Из динамиков лилась «История любви», бессмертный хит, романтики в зале было хоть отбавляй, Лера льнула к нему в танце всем телом, и у Ромки вдруг запорхали внутри те самые пресловутые бабочки. Голова девушки доверчиво лежала на его плече, и он сначала легонько поцеловал ее в макушку, потом – в висок. Она подняла голову и посмотрела на него затуманенным взглядом. Потом, не дождавшись от него решительных действий, приблизила свои соблазнительные губки к его губам. Но Ромка понимал, что целоваться посреди актового зала, на виду у всех – не самая лучшая идея. Поэтому, разжав объятия, он взял ее за руку и повел к выходу.
– Рома, ты куда? – всполошилась Лера.
– Подальше отсюда. Найдем тихое место, где нам никто не помешает.
За дверью актового зала никого не было, и они начали целоваться прямо там. Однако в любую минуту мог кто-то выйти подышать, поэтому они, не переставая обниматься, пошли по коридору, уходя подальше от музыки и шума.
Уроки давно закончились, в школе никого не было, коридоры были пустынные и гулкие. Отголоски музыки из зала метались от стенки к стенке, постепенно затихая. Но и коридор – не самое лучшее место для романтических моментов. Ромка понял, что лучше всего спрятаться в классе, благо они уже опустели. В свой класс идти смысла нет, – туда могут завалиться одноклассники. А вот любой другой подойдет.
Привалившись к первой же попавшейся двери, он, не прерывая поцелуя, нащупал ручку, нажал, дверь открылась, и они ввалились в класс. Там почему-то горел свет, что вызвало досаду: он-то надеялся на темноту, которая, как известно, – друг молодежи. Наощупь ударил рукой по выключателю, и потолочные лампы погасли, уступив место сумеркам, которые из сиреневых уже превратились в фиолетовые.
– Ой!.. Зачем?… – раздался детский голос.
Лера, взвизгнув, отпрыгнула от Романа. Он машинально включил свет, огляделся. В самом дальнем углу класса, за последней партой, сидела девочка.
Ромка опешил:
– Ты что здесь делаешь?
– Уроки…
– Уроки дома делать полагается!
– А я маму жду. Уже темно, мы вместе домой пойдем.
Что-то в девочке показалось ему знакомым. Серые серьезные глаза, деловитый тон… Да это же соседка Антохи, та самая дочка уборщицы! Вспомнив, как он ее обидел в сентябре, Ромка внутренне чертыхнулся. Захотелось извиниться перед ребенком и уйти, но за его спиной жалась Лера, и в ее глазах он должен выглядеть героем.
Поэтому он, напустив на себя строгость, сказал:
– Так, отличница! Быстро собирай тетрадки – и дуй отсюда!
Девочка сокрушенно покачала головой:
– Я не отличница… У меня даже тройки есть… А вы не могли бы целоваться в другом классе? Мне совсем немножко осталось доделать…
Лера тихонько прыснула, а Ромка аж задохнулся от возмущения:
– А ну кыш отсюда, мелюзга! Учить старших вздумала… Собирай манатки – и на выход, живо!
Вздохнув по-взрослому, девочка стала собирать учебники в рюкзак. Собравшись, пошла к выходу, волоча рюкзак по полу. На своих обидчиков даже не взглянула.
Она ушла, и теперь их романтике ничего не мешало. Но и Ромке, и Лере уже как-то расхотелось целоваться. Настрой пропал. Снова выключив свет, они подошли к окну. Редкие снежинки красиво кружились в свете фонаря.
Лера сказала задумчиво:
– Как прозрачен первый танец новорожденных снежинок…
Ромка хмыкнул:
– Это откуда? Из раннего Лермонтова?
– При чем здесь Лермонтов? Просто подумала вслух…
– Лерка, а ты стихи писать не пробовала?
– Пробовала. В девятом классе. Но у меня не получается.
– Но сейчас же получилось!
Она пожала плечами:
– Так это не стихи. Просто строчка придумалась.
– Очень красивая строчка. Развей мысль дальше. Получатся хорошие стихи. Их напечатают, ты станешь популярной. Только псевдоним возьми звучный, чтобы сразу запоминался. Например, Лера Лермонтова. Как тебе? Мне кажется, звучит…
Расхохотавшись, она толкнула его локтем в бок:
– Ну и дурак ты, Полынин!
Перебравшись в другой пустующий класс, Марина даже не стала открывать рюкзак. Она тоже подошла к окну, залюбовавшись снежинками. Проезжающие по улице машины отбрасывали блики на стены класса, неоновая вывеска магазина, что был напротив школы, то и дело меняла цвет, и в классе было очень красиво, даже как-то сказочно. Марина решила, что без света даже лучше.
Опять этот Ромка ее обидел. И снова – ни за что ни про что. Ничего же плохого не сделала! Просто сидела, математику решала. Она же первая заняла этот класс! Они с мамой уже его помыли, а потом мама пошла мыть учительскую, а ей наказала оставаться там и делать уроки. И тут ввалились эти двое… Целоваться им приспичило, причем именно там, где она уроки делала! Как будто других классов в школе мало…
Ну понятно, у них любовь… У Марины в классе девочки уже тоже про любовь разговаривают. Правда, никто из них по-настоящему еще не влюблялся, но поговорить на эту тему всегда интересно! А красивая девочка у этого Романа… Вот бы ей, Марине, такую внешность! Не сейчас, конечно, а когда вырастет.
Марина с детства оценивала себя очень трезво. На «красавицу» она явно не тянула – и понимала это. Ну что красивого может быть в темно-каштановых волосах и серых глазах? Она видела настоящих красавиц – и в фильмах, и на улице попадались. У них были обалденные волосы: белые, золотистые или черные. Нет, пожалуй, самые красивые – рыжие. Они такие яркие, такие праздничные! И глаза у красавиц бывали обычно либо голубые, либо зеленоватые, либо карие – цвета молочного шоколада. Вот это красота! А она даже когда вырастет, красавицей не будет. Потому что серые глаза так серыми и останутся…
А эта девушка, с которой целовался Роман, – настоящая красавица! Интересно, какой она была в детстве? Наверное, тоже очень красивой. Конечно, Роману приятно с ней общаться. На серенькую мышь он бы и не взглянул…
А ее, Марину, он шпыняет при первой возможности. Конечно, чего с ней церемониться? Она еще маленькая, к тому же некрасивая. Да еще одета в обноски… Одежду ей обычно отдавали соседи – ту, из которых вырастали их собственные дети. Только пару раз мать покупала ей вещи в магазине. Да и то – в секонд-хенде…
Полюбовавшись еще немного сказочной красотой за окном и помечтав о том, как было бы замечательно стать красавицей, девочка снова взяла рюкзачок и пошла искать маму. Поздно уже, домой пора…
По окончании вечеринки стали расходиться по домам. Кто-то – по парам, кто-то – компаниями.
Ромка церемонно кивнул Лере:
– Сударыня, позвольте вас проводить. Дабы не подвергать опасности на темных улицах.
– Да, точно! Я тоже пойду! – подпрягся Антон.
Лера изумленно распахнула бирюзовые глаза:
– Что ты, Антоша, ни к чему это! Мне и Ромы хватит…
Антон шутливо закатил глаза:
– Лерка, у тебя даже женской логики нет, не то что общепринятой. Во-первых, я не брошу товарища в трудную минуту. Во-вторых, мне приятно твое общество. В-третьих, два рыцаря – надежнее, чем один, – загибал он пальцы.
Теперь пришла очередь Леры закатывать глаза:
– Ну, если ты такой логичный… Куда деваться…
Вообще-то она возлагала большие надежды на вечернюю прогулку с Романом, но ей неловко было в этом сознаться. Логика девушкам, может, и не полагается, а вот гордость – да, это обязательно!
Вечерний город окутал их темной вуалью. Снегопад все усиливался, поглощая звуки, поэтому было непривычно тихо, красиво и даже как-то волшебно. До Лериного дома было недалеко: полчаса пешком. Она шла между двумя «рыцарями», которые состязались в остротах. Лера их шуточки пропускала мимо ушей. Ах, как было бы замечательно, если бы рядом шел только Роман! Можно было бы прижаться к нему, погулять подольше. Может, он бы наконец-то сказал что-то о своих чувствах… Лера никак не могла понять, как Полынин к ней относится. Вчера почти не замечал, сегодня потащил целоваться, а завтра снова будет смотреть сквозь нее, как будто ее не существует…
Лера привыкла к обожанию, восхищению и поклонению мальчишек. Только Полынин не метет перед ней хвостом. Но именно его внимания ей хочется больше всего! И сегодня так удачно все сложилось: танцевали под «Историю любви», обнимались в танце, поцеловались даже… И могли бы сейчас, во время прогулки, окончательно прояснить ситуацию.
Навязался этот Антоха на ее голову!
Проводив барышню до подъезда, ребята пошли назад.
Ромка хмыкнул:
– Спасибо, друг, что не бросил в беде.
– Да я уже понял, что дурака свалял. Поломал вам романтическое свидание…
– Нет, я серьезно рад, что ты с нами пошел. А то пришлось бы с ней еще час кружить по улицам, комплименты делать. Кажется, она всерьез ожидала, что я признаюсь ей в любви.
– А ты бы признался?
– Была бы любовь – да. А мне признаваться не в чем. Так что ты спас меня от тягостных объяснений.
– Лерка психанула. Я думал, ты тоже расстроился.
– Еще чего! Я, друг мой Антоха, расстроился по другой причине. Представляешь, мы с Леркой завалились в пустой класс, чтобы там без свидетелей пообниматься-позажиматься.
– Ну, дело молодое, – хохотнул Антон. – Расскажи, как все прошло?
– Расскажу. В этом классе сидела девчонка лет десяти. Уроки, видишь ли, делала. Вот был бы я умный, я бы что сделал? Ушел бы в другой класс. Они вечером все пустуют.
– А ты что?
– Я почему-то решил перед Леркой выпендриться. И шуганул ту малышку. До сих пор мерзавцем себя чувствую…
Антоха взглянул непонимающе:
– А что тут такого мерзкого? Ну не будешь же ты даму сердца при детях лапать… Наоборот, правильно поступил.
– Да неправильно я поступил, Тоха! Совсем неправильно… Во-первых, Лерка для меня – пустое место. Никакая не дама сердца. Во-вторых, это была та самая малышка, про которую ты мне рассказывал. Ну, дочка уборщицы, что ли… Сам говорил: жизнь у нее – не сахар. А тут еще я раскомандовался… До сих пор стыдно.
И опять он не сказал про ту давнюю подножку. Не смог признаться. Что поделать, не всем Боженька при рождении отсыпал смелости…
Какое-то время шли молча, потом Антон сказал:
– Да, зря ты ее шуганул. Она и так зашуганная жизнью. Мать каждый день выпивает. В доме бедность такая… По телевизору только такое увидишь. В репортаже про обездоленных. Там на бабке все держится. Но та старая уже, болеет сильно. Если помрет – мать может Маринку в интернат спровадить.
– Да ладно… – не поверил Роман. – Она же не сирота. Ее не возьмут.
– Еще как возьмут! И попутно мать лишат прав. И я даже не знаю, что для Маринки будет хуже: идти на казенные харчи или оставаться с матерью-пропойцей. Смотри, как бывает: два варианта, и оба – хуже.
Опять помолчали. Потом Антон снова подал голос:
– Она и так все на себе тянет, хоть и маленькая. И в доме убрать, и в гастроном сбегать. Хвасталась мне, что научилась уже суп варить. Матери помогает по вечерам школу мыть. Сам же убедился сегодня… И при этом ей нельзя учебу запускать, а то вылетит из гимназии.
Зря Тоха так подробно обрисовал Маринкину непростую жизнь. У Романа и так было мерзко на душе, а теперь ему просто хотелось изо всех сил стукнуться головой о стену. Так стукнуться, чтобы сознание потерять. И не думать о невезучей малышке и своем недостойном поведении.
Тут он мысленно усмехнулся. Надо же, какое определение подобрал: недостойное поведение. Все правильно. Так и есть. Недостойное.
И вот наступил долгожданный выпускной. Программа была такая: сначала – торжественная часть, вручение аттестатов; потом – ресторан.
Марина с мамой мыли окна в коридоре на первом этаже. Но потом мать отпустила ее посмотреть на праздник.
Девочка поднялась на второй этаж, где был актовый зал. Там было шумно. Нарядные выпускники, гордые родители, взволнованные учителя. Зал был украшен огромными букетами роз и пионов, которые просто одурманивали запахами. В коридоре были накрыты длинные столы для праздничного фуршета, и от них тянуло копченой колбасой, шпротами и клубникой. Непередаваемое ощущение. Еще и чадолюбивые мамаши, надушенные сверх всякой меры, вносили посильную лепту в общую какофонию ароматов. Как можно так поливаться духами в жару…
Марине стало нехорошо от запахов. Но уходить не хотелось. Когда еще доведется увидеть такой праздник? Хоть со стороны посмотреть… Она придумала, как унять тошноту: стала дышать ртом, а нос зажала пальцами. Вот и нет запахов!
Потом всех присутствующих пригласили в зал: начиналось торжество. Выпускники заняли первые ряды кресел, родители сели подальше. На невысокой сцене стоял стол для президиума, где уже сидели оба завуча – по школьной и по внеклассной работе, представитель районо, две учительницы, самые старшие по возрасту, и серьезный человек с деревообрабатывающей фабрики, которая была главным спонсором гимназии.
По случаю июньской духоты дверь закрывать не стали, и Маринка притаилась у входа. Она чувствовала себя так, как, наверное, чувствовал бы себя уличный воробей на ферме со страусами или павлинами. Вряд ли павлины замечают воробьев, поэтому она не боялась, что ее прогонят, но и на глаза им попадаться не хотела.
Однако Антоша ее заметил и радостно помахал рукой. Она несмело улыбнулась в ответ и юркнула за колонны у входа.
На сцену поднялась директриса, и зал затих в ожидании. Она прокашлялась, обвела строгим взглядом присутствующих, потом совершенно по-человечески улыбнулась и всхлипнула. Отпила воды из хрустального стакана и сказала:
– Ну вот и всё… Ваш долгий школьный путь подошел к логическому финалу. Каждый год я выпускаю в большую жизнь своих деток, которых вела с первого класса, и каждый год для меня эта радость – со слезами на глазах.
Потом она стала говорить правильные слова о том, что они должны с честью нести по жизни высокое звание выпускников этой гимназии, должны быть достойными людьми, не забывать эти стены, которые навсегда останутся для них родными.
Марина быстро перестала слушать эти фразы. Куда интереснее было разглядывать выпускников. Как нарядились!.. Даже мальчики сегодня были красавцами, хоть их костюмы были довольно строгими. А уж девочки… Все до одной – кинозвезды!
Она поискала глазами Антона, но не нашла. Оказывается, затылки у большинства людей одинаковые. Наверное, поэтому на документы фотографируют лица, а не затылки.
О проекте
О подписке