– Не знаю, может, кто и пьёт! А ты напиши, чтоб не пили из-под крана, а пили только из бутылок или бытовых фильтров. Только смотри мне, никаких торговых марок не упоминай, а то ещё пришьют скрытую рекламу!

– Ясно, – кивнула я.

– У нас эта полоса вся посвящена выборам, – ещё больше поскучнел и без того грустный Лёша. – При чём здесь проблемы питьевой воды? Воду надо ставить в рубрику «Потребитель», а сюда – политику.

– А вот мы политику водичкой-то и разбавим! – захохотал шеф, очень довольный неожиданным каламбуром. – Звони, Лёша, в типографию, в ногах валяйся, проси подождать, пока перемакетируем. Всё. Диспут окончен. Все свободны, всем – спасибо.

Мы выскочили из августейшего кабинета, словно из настоящей парилки, и понуро побрели по рабочим местам.

Чан Кайши сидел в том же крыле, что и шеф, потому очень быстро нас покинул.

Мне совсем не хотелось к себе в отдел, где меня некому было утешить, или к прочим «мадамкам», как изволил выразиться шеф, и я поплелась за Алексеем в его каморку.

У него настроение было паршивое, а у меня и настроения-то никакого не было, только желание – пойти и утопиться. А, ну да, утопиться мне, сильной пловчихе, нечего и мечтать. Разве что с камнем на шее… А надёжнее всего – повеситься.

– Что, Жанна д'Арк, выпросила себе на орехи?

Вот, я же так и знала, теперь я из обычной Жанки превращусь в Жанну д'Арк!

– Что мне делать, Лёш? Неужто правда писать о водопроводе?

– Не ной, сейчас что-нибудь придумаю. Чёрт, так ведь и первую полосу перевёрстывать! Там же анонс на твою жизненную позицию, – спохватился он.

– Давай я сбегаю к компьютерщикам, скажу им, что именно переделывать, – горела я желанием подлизаться.

– Погоди, я сам ещё не знаю, что переделывать, – бурчал Лёшка, роясь в своих допотопных папках с тесёмочками.

Заглянула Лариса с дымящейся чашкой, спросила с порога:

– Сахарку не найдётся?

– Ой, Лорка, до того ли? – запричитал Лёша.

– Случилось что?

– Да Жанка, дура, в политические обозреватели рвётся, прямо спасу нет, а я, даун, потакаю!

– И что? – заинтересовалась Лариса.

Она протиснулась между мною и стеной, уселась на свободный стул и стала прихлёбывать свой несладкий чай.

Лариса – девушка крупная: и высокая, и статная, и ногастая, к тому же необыкновенно подвижная и громогласная. В редакции её зовут Лорка-кобылица. Очень метко, на мой взгляд. Она действительно производит впечатление молодой норовистой кобылицы, которой вроде бы и хочется отбиться от нашего скучного табуна, а вроде бы и боязно.

Кудрявую свою гриву, светлую от природы, она красит зачем-то в абрикосовый цвет. На мой взгляд, родные светло-русые волосы украсили бы её намного больше, но сама она так не считает. Что ж, на вкус и цвет товарища нет, я в стилисты к ней не набиваюсь.

Деваха она неплохая, но чересчур напористая. Талантом её, правда, бог обидел, зато самомнения дал с избытком! Уж если она за что-то берётся, то берегитесь все! Преград для неё не существует, она сметёт любого и даже не заметит этого. Не нравится? А не становитесь на пути!

Когда Лариска рысью несётся по коридору, люди шарахаются в сторону и жмутся к стенкам, чтобы ненароком не попасть ей под копыта, а Лёша заворожено смотрит вслед и шепчет: «Летит, летит степная кобылица и мнёт ковыль!..» И я никогда не могу понять, восхищается он или насмехается.

– Тебя в самом деле в политику потянуло? – улыбнулась мне Лариска.

– Да так, слегка, – смущённо улыбнулась я в ответ.

– Зря. Женщину такое хобби не украшает.

– Да я вроде бы деньги за статью получить собиралась. А тогда это уже не хобби, а работа. Тогда, наверное, можно? – предположила я.

– И много денег? – деловито осведомилась практичная Лорка.

– Гонорар. Как обычно.

– От кого?

– От главного редактора. А он велел Лёше мою статью совсем выбросить.

– А про кого статья-то?

– Про Данилова.

– Опять? Сдался он тебе… Так я не поняла – ты что, от себя лично, что ли? Никто не заказывал?

– Нашёл! – радостно выкрикнул Лёшка, потрясая тетрадным листочком в клеточку. – Письмо ветерана, размышляющего о судьбах Родины.

– А на кой оно нам? – удивилась Лорка.

– Так поставить вместо Жанкиной статьи.

– Маловато будет, – усомнилась я. – И половину дыры не закроет.

– А мы шрифт сделаем покрупнее.

– Как в букваре?

– Да, ты права… Что ж, придётся к этому письму комментарий писать. Кому бы поручить?..

– Поручи мне, Лёшенька, – вызвалась деятельная Лариса. – Прошлые материалы все посдавала, новых заданий ещё не получила, прямо изнываю без работы.

– Везёт же… – вздохнул Лёша. – А я вот изнываю от головной боли. Сегодня синоптики смену циклона на антициклон накаркали, так я с утра больной на всю голову.

– И чего ты сразу мне не поручил? – удивилась Лорка. – Давай я письмо отдам в набор, а сама пока комментарием займусь. Кому потом показать? Тебе?

– И мне, и Андрюше – на всякий случай. Он, я думаю, теперь лично будет контролировать каждый материал, особенно о выборах. Чёрт, как голова-то болит, в самом деле!

– Ты полежи, а я всё сделаю, – засуетилась Лорка. – Что ещё надо?

– Ещё надо переверстать первую полосу, снять анонс Жанкиной статьи, сунуть на это место ветерана, позвонить в типографию, чтобы не запускали эти полосы в работу, ждали новых…

– Всё сделаю, не изволь беспокоиться! Таблеточку прими и полежи.

Она схватила письмо ветерана и рысью помчалась по коридору. По направлению удаляющихся шагов мы поняли, что двинула она в сторону компьютерщиков.

– Так. Хоть это с себя свалил, – потёр Лёша лицо руками и смачно потянулся, извиваясь всем туловищем. – Терпеть не могу переделывать хорошую работу. Труда своего, понимаешь ли, жалко.

– Своего-о-о? А я думала, моего… – совсем скисла я.

– Ну, и твоего, конечно, тоже. Но своего жальче. Своя рубашка, сама понимаешь…

– Так ведь и мне моя рубашка… – стала я торговаться.

– Ох, да невелик труд – раскритиковать претендента. А зло хочешь на ком-то сорвать – сходи на концерт, раскритикуй исполнителя. Шеф, помнится мне, велел тебе заниматься строго культурой, а не вертеть головой направо-налево!

– Лёша, ты разве забыл нашего хорошего знакомого Лесика и неадекватную певичку, собачьего парикмахера?

– Ну, помню… И что?

– А то, что тогда я даже не пыталась критиковать, наоборот, рекламу ей делала, и то едва в живых осталась! А ты говоришь – раскритикуй… Опасное это дело, дружок.

– Ну да, ну да, – с готовностью закивал ответственный секретарь. – Критиковать артистов – дело опасное. А критиковать методы работы городского руководства – это что-то вроде увеселительной прогулки: весело, увлекательно и совсем не опасно, да? Сказано тебе – не высовываться, значит, сиди и не высовывайся! Ты вообще-то кто такая есть? Никто, ничто и звать никак. Твоё дело – старших слушаться. Усекла?

– Лёш, а может, мне к конкурентам нашим переметнуться? – спросила я. – Может, там во мне увидят специалиста, журналиста, человека?

– … спортсменку, комсомолку, отличницу! И тут же поручат писать о каком-нибудь здравоохранении или о пенсионной реформе. А хрен, как известно, редьки не слаще. Писать о пенсиях и поликлиниках, поди, во сто раз скучнее, чем о культуре. Или нет?

– Но что же мне делать, Лёша? – всхлипнула я. – Я обязательно должна перейти в газетные киллеры! И обязательно выехать на кандидатуре Данилова!

– Я могу только догадываться, какие бабки тебе предложили за серию разгромных статей. Интересно только, – кто? – прищурился он.

– Лёша!!!

– Молчу, молчу, молчу! Судя по истерике, ты дяде Лёше даже шоколадку купить не догадалась. А дядя Лёша, между прочим, ради тебя и твоих честолюбивых планов наживает себе совсем не нужную головную боль. Вот как шибанёт мне по башке инсульт, как стану я инвалидом… Ты хоть слюни мне, немощному, вытирать будешь?

– Буду. И памперсы менять тоже буду. Что ты болтаешь, глупый? Не дай бог, накаркаешь!

– Да, но голова-то действительно болит! И проходить не собирается. А в больную голову и мысли лезут соответствующие.

– Ох, Лёшка, тошно мне! Может, домой пойти?

– А чего же, дело хорошее… Газета уже вся сдана…

– … причём, заметь, без моего материала!..

– Да брось ты скулить! Тоже мне, киллерша выискалась… Там такие зубры сражаются, такие воины, и все как один с тяжеленными копьями наперевес! А ты с чем в эту драку лезешь? С маникюрной пилочкой?

– Уже не лезу. Вместо меня в завтрашней газете будет сражаться седой ветеран с письмом в клеточку. Я надеюсь, он тоже против Данилова?

– Да нет, он так, вообще… – Лёша сделал рукой изящный жест. – Я же говорил, о судьбах Родины размышляет. А Лорка ему в размышлениях подсобит. Если не обманет, конечно.

– Слушай, а чего это она так рьяно за работу хватается? Да ещё и не за свою…

– Планы у неё. Честолюбивые. Хочет освоить профессию ответственного секретаря.

– Тебя, что ли, подсиживает?

– Надеюсь, нет. Может, в другое издание подастся, – уже с профессией в руках.

– А что так?

– Мы вот привыкли считать её как бы дурочкой, а она не так проста! Кое-что всё-таки соображает. Понимает, что в журналистике звёзд с неба не хватает, «золотым пером», гордостью нашей ей не быть. А в таком случае лучше оставаться «над схваткой», макетировать полосы, просто брать готовые материалы и растыкивать их покрасивше. Как это делаю я.

– А тебя она бёдрышком из гнезда не выбросит?

– Что ты! – засмеялся Алексей. – Молода ишшо! Да и Андрей Михайлович не позволит. Он-то ей цену лучше всех знает!

Да, это точно. Молодую поросль наш главный всегда стращает коронной фразой: «Меня не проведёшь! Я трупный запах дохлых материалов за версту чую. Бездарей на порог не пущу!» А Лорка как раз бездарь и есть.

Лариска попала к нам во время болезни шефа. Он у нас сердечник, если уж попадает в больницу, то держат его там врачи по максимуму. А чего не лечиться? Газета уверенно держится на сильных Лёшкиных плечах, да и Чан Кайши, хоть и не особо любим сотрудниками, всё же дело своё знает неплохо.

Шеф, выйдя из больницы, сразу разглядел Лоркину бесперспективность, но поздно: она уже была в штате. Он не стал настаивать на её немедленном увольнении, решил дать ей шанс: авось поднатореет, распишется, войдёт во вкус. Но чем больше она старалась, тем хуже у неё получалось. И теперь её основная работа заключалась в придумывании текстовок к фотографиям и в телефонных переговорах с особо рьяными гражданами, которые желали в каждом номере видеть разгромные статьи о начальнике своего ЖЭКа, об участковом милиционере, который, хоть и не был уличён, но скорее всего взяточник, и о том, что верховная власть прогнила до самых корней, поэтому пора снова делать революцию, и вообще, Сталина на них нет, а заодно и на нас!

Люди, звонившие в редакцию, были совершенно особым контингентом: большей частью – пенсионеры, часто – с расстроенной психикой. В основном это были люди одинокие, и для них вся радость жизни заключалась в возможности ну хоть с кем-то поговорить, не важно о чём, пусть даже с невидимой Лариской. А она умела как-то заговаривать их израненные души, потому что человеком была, в общем-то, неплохим. За незлобивость и покладистость её любили сотрудники, очень уважали душевнобольные пенсионеры и терпел главный редактор.

– Всё, Лёшик, я иду домой. Как подумаю, что сейчас мой труд уничтожают и заменяют бредом отставного красного кавалериста…

Я скривилась от обиды и жалости к себе. Лёша, покивав сочувственно, сделал мне ручкой: пока, мол, всего хорошего.

Поскольку дома у меня ничего особо интересного не намечалось, я пошла не домой, а к себе в отдел. Заварила себе чаю, села у окошка и задумалась. Чай заваривался. Я сидела и дулась на весь белый свет.

Вот Андрей Михайлович меня сейчас перед всеми полной дурой выставил. А чего, спрашивается? Ну, понятно, с городским начальством ссориться – себе дороже. Мало ли как аукнется… Но дело-то я затеяла стоящее! И резонанс уже есть. Наш главный конкурент, газета «Честное слово», пропечатала ядовитенький ответ на мой опус.

Самое смешное в этой газете – её название. «Честное слово»! Ага… Честнее не бывает. До прошлого года она по старинке называлась «Рабочее слово», хотя о рабочих давным-давно уже не писала, потому что это теперь непрестижно. А с прошлого года, когда это самое «слово» стало «честным», ничего честного в нём вообще не осталось. Концепция газеты – слухи, сплетни, домыслы. Тираж у них – кот наплакал, с нашим не сравнить. А их главного редактора с нашим Андрюшей и рядом-то не поставить! Ничтожество… И журналистики там подвизаются такие же… В общем, дрянь людишки. Ну, каков поп, таков приход, это ж понятно.

На статейку мою критическую откликнулся некто по фамилии Честнов-Искренний. Фу, гадость какая… До чего измельчал наш брат журналист! Уж и псевдоним себе толком выдумать не в состоянии… И слово-то печатное у них «честное», и фамилия автора, конечно, должна быть «Честнов», а как же иначе… Правда, ничего искреннего в его злопыхательствах не было, но мне и такое внимание со стороны конкурентов польстило. Я вообще ни на какие отклики не надеялась, во всяком случае – так быстро.