* * *

© Г. Фёдорова-Косарева., текст, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

От автора

Представляя будущим читателям свою новую книгу эссе и заметок, воспоминаний и размышлений, мне бы хотелось прежде всего отметить, что это издание – своего рода авторские раздумья о жизни.

Полагаю, что явным водоразделом в моей судьбе, как и в судьбах большинства моих соотечественников, стали 90-е годы. Оно и понятно. Страна вступала в период радикальных изменений. Тогда я, оставив на время литературную работу, живо откликнулась на новые вызовы: пыталась найти себя в бизнесе, в педагогике, в общественной жизни, даже, в конце концов, меняла место жительства. Должна сказать, что именно в те годы в моей прежде совершенно атеистической голове произошло некое замыкание, которое и привело потом к новому пониманию мироустройства Вселенной. Именно тогда я приняла крещение, ушла резко в сторону от своего прежнего материалистического мировоззрения, навсегда осознав как данность наличие тонкого плана, Бога вовне и в нашем сердце, реальность существования ангелов и архангелов, великих личностей – Будды, Иисуса, Магомета… Конечно, для русской души главным остаётся православие – как данная нам Богом религия. Ангелы ведут по жизни каждого из нас, мягко и заботливо. Эх, если бы мы это ещё и понимали!

Жгучие проблемы нашего времени, роль России в процессе разрушения всего капиталистического мира, а теперь уже и в военном противостоянии с Западом – и поиск человеком своего Пути в это тяжкое время перемен – обо всём этом мои эссе и заметки.

В то же время эта книга – моя сердечная благодарность нелёгким прошедшим годам и земной поклон тем людям, которые помогали мне сохранять оптимизм, шагать вперёд и осмыслять эту непростую жизнь… чтобы могли рождаться потом новые добрые рассказы и волшебные сказки.

Моим друзьям и коллегам, тем, кто был рядом все эти годы, я и посвящаю с глубокой благодарностью эту книгу.

Ровесники войны

Все мы, родившиеся в годы Великой Отечественной или незадолго до её начала, – ровесники войны.

Я ещё помню её страшный оскал, когда мы с семьёй приехали в разрушенный послевоенный Минск в гости к маминой сестре Августе. Помню разрытые общие могилы возле военного городка. А в лесу – остовы сгоревших боевых машин. Муж тёти Гути дядя Ваня был военным лётчиком, он возил меня на аэродром, я сидела в кабине настоящего штурмовика, который совсем недавно сбивал вражеские мессеры.

Да и у нас в далёком тыловом Челябинске о войне напоминали не только фронтовые треугольники писем. Помню узкие полоски бумаги, наклеенные на окна крест-накрест, чтобы стёкла в квартирах не вылетели из рам в случае бомбёжки.

Мы гордились победой. Папа, вернувшийся с фронта, показывал мне карту, и я удивлялась: «Как это – малюсенькая Германия посмела полезть к нам. Наша страна такая великая!»

Мои школьные годы пришлись на тяжёлое послевоенное время. Шло восстановление народного хозяйства, разрушенного в годы войны.

Мы жили в коммунальной квартире на четвёртом этаже пятиэтажки. Когда-то в подъездах, видимо, планировали устанавливать лифты, для них было оставлено место, но потом стало не до лифтов, и мы бегали по пролётам, опасливо поглядывая вниз, в квадрат пропасти.

В квартире ютилось кроме нашей ещё две семьи. А в годы войны на подселении даже в ванной обитала жиличка – эвакуированная из Ленинграда. Пищу все готовили на общей кухне на керосинках. Кто сегодня помнит о керосинках? А продавался керосин в магазинчике по дороге к трамвайной остановке, и там всегда толпился народ.

Трамвай № 8, проходя под тремя мостами и затем через посёлок ЧТЗ – челябинский тракторный – и все парадные улицы, связывал наш КБС (расшифровывалось как коммунально-бытовое строительство) с центром города и железнодорожным вокзалом. Впрочем, ещё можно было за полчаса пешком дойти до вокзала через Порт-Артур (так в честь подвига русских моряков в 1905 году назывался этот район).

Сейчас здесь престижный микрорайон, застроенный высотными домами. А тогда Порт был как большая деревня, о которой ходила дурная слава, и мы не рисковали без особой надобности бегать туда. Особенно в тёмное время суток. Хулиганства, воровства и бандитизма в те послевоенные годы случалось немало.

Одно из главных впечатлений детских лет – очереди в магазинах. Особенно за керосином, мукой и хлебом. Очереди, в которых нужно было стоять часами. Номера записывали химическим карандашом на руке. Беготня по магазинам и стояние в очередях были моим главным делом в семье.

Мне было суждено начать учёбу в первом «А» классе женской школы № 37 города Челябинска. В школе, где с самого её основания в 1936 году преподавала математику моя мама Евсеева Антонина Васильевна, где уже три года училась моя старшая сестрёнка Амалия – Маля, как мы её звали дома.

Шёл трудный 1946 год. Мне ещё не исполнилось семи лет, но я уже немножко знала грамоту, так как нередко сидела рядом со старшей сестрой, когда та учила уроки. Бывала я раньше и в школе. Мама брала меня с собой, когда не хотела оставлять одну дома, и я тихонько рисовала что-нибудь, сидя на задней парте, чтобы не мешать остальным. Понятно, что я рвалась в школу – и оказалась в классе самой маленькой по возрасту и по росту.

Почти все мои одноклассницы жили по соседству – кто в домах, кто в бараках. В основном это были дети из семей работников завода имени Серго Орджоникидзе, или иначе – военного завода № 78. Теперь это Станкомаш. Не у всех была школьная форма, вместо портфелей многие ходили с тряпичными сумками. Носили матерчатые туфли – баретки, мы их натирали мелом, чтобы те выглядели наряднее. Зимой в классах было холодно, часто гас свет.

Чистописание для меня оказалось мукой. Я очень старалась, но ручка-пёрышко всё время оставляла кляксы, а чернильницы хоть и были непроливашками, но они не хотели со мной дружить. Так помарки и преследовали меня все школьные годы. По всем предметам успевала на пятёрки, а всё ж снижали отметки за эти помарки. Впрочем, это не помешало мне завершить школьное образование с золотой медалью.

В первые дни тёплого золотого сентября 1946-го я подружилась с черноглазой серьёзной девочкой – Олей Олимпиевой, дочерью директора мужской школы № 47. Её семья тогда жила в служебной квартирке, расположенной в самой школе, только вход в неё был со стороны двора, заросшего бурьяном. В ту пору даже директора – самые главные люди в системе школьного образования – не имели нормального жилья. А в их семье было, между прочим, трое детей. Сестра Ольги в будущем станет актрисой, а сама Ольга – кандидатом наук, будет преподавать в военном училище в Свердловске-Екатеринбурге. Но тогда мы ни о чём таком не задумывались.

Жили весело, беззаботно. Играли в лапту, прятки, «штандер-штандер» (была такая игра в мяч), «казаки-разбойники»… Став постарше, сели на велосипеды. Зимой катались на коньках, лыжах…

Другая моя подружка – Лиля Свиридова. Будущий врач, тоже кандидат наук и преподаватель в Челябинском мединституте. Жили тогда в одном доме и даже в одном подъезде. Мы – на четвёртом, а она – на втором этаже. Сотовых телефонов тогда не было, как и обычных стационарных – и ничего, обходились. Стукнешь в двери, договоришься – и во двор. Или просто покричишь подружке – и вот уже все в сборе. Можно и про школьные дела поговорить, поскакать на скакалке, поиграть в «классики» или в мяч. А сколько мы знали считалок!

Как раз весной 1946-го из армии вернулся мой папа, старший лейтенант-пехотинец Сергей Павлович Фёдоров, на гражданке учитель математики и астрономии, а также фотолюбитель, автомобилист, охотник и рыбак. Он прошёл всю войну, был награждён орденом Красной Звезды, а в послевоенный год служил в военной комендатуре польского города Штеттин.

Ещё во время первых боёв под Москвой доброволец Фёдоров вступил в партию.

Очень высокий и красивый, он был замечательным, неординарным человеком, и я гордилась им. У многих моих подружек отцы не вернулись с фронта, как, например, у Руфы Розановой, тоже дочери учительницы из нашей школы, Ангелины Михайловны. Или у Али Сафиуллиной. Как я узнала спустя многие годы, её отец как бывший пленный был репрессирован.

Мы учились в шестом классе, когда март 1953 года изменил всю ситуацию в СССР. Смерть Сталина! Помню, зарёванная, я бежала по улице – куда, зачем? – и думала: «Как же теперь мы будем жить?! Что будет с нашей страной?» В школе на третьем этаже был выставлен огромный портрет вождя, украшенный цветами. Общее построение в коридоре. Плакали все.

Мы учились в девятом, нам было по 16 лет, когда Никита Хрущёв в 1956-м произнёс свою знаменитую речь на XX партийном съезде. Вчерашний бог был свергнут, мы были опьянены ощущением открывшихся возможностей. И пронесли это чувство через всю жизнь. Чувство внутренней свободы.

Однако власть очень скоро поняла, что свободу народу следует давать дозированно, по маленькому глоточку. В 1957-м, после школы, я поступала в Уральский госуниверситет. Абитуриенты шёпотом обсуждали, что произошло в вузе весной. Тогда студенты старших курсов провели конференцию, на которой сравнивали одну за другой статьи Конституции СССР и современную им реальную жизнь. Судьба смельчаков была незавидна: исключение из вуза, а кому-то и срок…

И в этой обстановке всеобщего сиротства, недоедания, бедности и грубости удивительным было чувство единения и взаимовыручки людей, чувство радости детства, нашего упорного стремления учиться, гордости за нашу страну.