Тимур поглощал жадными поцелуями каждый сантиметр золотистой кожи, стараясь скрыть крупную дрожь, что уже сотрясала его тело, просто изнывавшего от желания.

– Я просто с ума схожу от вкуса твоей кожи, Солнышко, – шептал он, соскальзывая губами на живот Карины и медленно возвращаясь к груди, оставляя за собой влажную пылающую дорожку поцелуев. – Я дурею, когда смотрю на твою грудь, ничего красивее я не видел в своей жизни и даже в фантазиях не представлял. Я смотрю и боюсь, что ты сейчас исчезнешь, просто растаешь как дым, потому что просто не можешь быть настоящей.

Губы Тимура захватили ее сосок, и Карина, широко распахнув глаза, в изумлении выгнулась под ним, не в силах контролировать свое тело. Тимур глухо застонал, с жадностью ловя отклик ее тела. Он накрыл Карину своим сильным телом, не прекращая ласки, заставляя биться под ним и выгибаться. Бедра девушки сами раскрылись перед скользнувшей в их развилку рукой мужчины. Карина больше не руководила своим телом, словно ее смела горячая лавина, и она подчинилась этой силе. Ее несло куда-то с бешеной скоростью, и все, что она могла, это беспомощно цепляться за тело Тимура, чьи руки и губы рождали в ней эту неистовую стихию. В отчаянном желании удержаться она оплела его мощное тело руками и ногами, приникла к нему всем телом и отчаянно умоляла о чем-то, сама не зная о чем.

– Останови меня, – мучительно прохрипел Тимур в губы Карине, уже содрогаясь всем телом и глядя на нее затуманенными от дикого желания глазами, – останови меня сейчас, если боишься или сомневаешься. Ты все равно уже моя, и я буду ждать хоть вечность. Останови!

– Нет! Я хочу! Сейчас, – голос Карины прозвучал как рычащий приказ, хотя сама она и не сознавала этого.

Исчезла, растворилась в водовороте безумного желания робкая девочка Карина. Под руками и губами Тимура родилась, вырвалась из глубоко запрятанной клетки неистовая тигрица, она вцепилась в тело мужчины зубами и ногтями, уже не прося, а требуя своего наслаждения, своего дикого освобождения.

– Посмотри на меня, – хрипло приказал Тимур. – Я хочу, чтобы ты смотрела, хочу видеть твои глаза, когда станешь моей навсегда.

Бедра мужчины резко толкнулись вперед, и из горла Карины вырвался сдавленный стон боли. Глаза Тимура распахнулись в изумлении, а тело затрясло как в лихорадке.

– Почему ты не сказала?.. Почему? Я бы был нежнее. Солнышко мое! Прости меня, что не догадался! Ты ведь и правда моя, вся моя, без остатка, – Тимур задыхался от счастья и нежности. – Нам нужно остановиться…

– Нет, прошу тебя! – вцепилась в него Карина. – Пожалуйста!

Она и сама не знала, о чем просит, но, после того, как боль отхлынула, поразительное чувство наполненности затопило ее сознание еще более сильной, чем прежде, волной желания. Тело просто разрывалось в мучительном стремлении к чему-то незнакомому, но жизненно необходимому сейчас. Ей казалось, она умрет, если это не завершится.

Тимур двигался медленно и осторожно, и только испарина на всем теле, хриплые стоны и каменное напряжение мышц выдавали то, как тяжело ему было сдерживаться. Но вскоре тело Карины само стало устремляться в каждом движении ему навстречу, подгоняя его. Карина заметалась, выгибаясь под телом Тимура, она тонула, теряла себя. Столько чувств одновременно нахлынули на нее, что они просто не могли уместиться внутри, грозясь разорвать ее грудную клетку на части. И она выпустила их, отчаянно крича, словно новорожденный, приветствуя этот ослепительный мир, что открылся перед ней в эту секунду. И тут же рухнула с высоты, покидая сводимое сладкими судорогами собственное тело и слыша рокочущий стон Тимура.

– Карина-а-а-а!!

– Мое Солнце… Мое навсегда, – тихий задыхающийся шепот едва заметно коснулся мокрой от пота кожи.

* * *

Звонок будильника на телефоне так привычно вырвал ее из мира, в котором она была счастлива. Одна ночь, в которой она жила и чувствовала. Одна единственная ночь только для себя и для него. Ночь, когда она была только собой. Ночь, которая разрушила всю ее жизнь. Карина уставилась остановившимся взглядом, опять вспоминая…

Хлесткая пощечина заставила ее упасть.

– Нет, Салман, пожалуйста! – мать буквально накрыла ее своим телом, закрывая от разъяренного отца.

– Моя дочь – шлюха! – кричал он, и его ярко-красное лицо было жутко искажено гневом. – Дочь Салмана Караева – распутная девка, раздвинувшая ноги перед мужиком, о котором не знает ничего кроме имени!

Карина с помощью матери поднялась с дорогого ковра, на котором остались капли крови из разбитой губы.

– А все ты, – тыкал в бешенстве отец в лицо матери пальцем. – Ты и твое воспитание! Позволяла ей все что угодно! А я говорил, что эти ее подружки – натуральные шалавы! А ты что? Они нормальные девочки! И к чему привела эта дружба? Твоя дочь принесла в подоле, и даже сама не знает от кого! Да лучше бы ты умерла – чем так меня опозорила!

Отец, схватившись за сердце, упал в кресло, и мать сразу кинулась к нему. Карина тоже метнулась к задыхающемуся отцу, но он гневно оттолкнул ее.

– Не прикасайся ко мне, беспутная дрянь! Пошла прочь! Что я теперь скажу семье Карима? Что свадьба не состоится из-за того, что моя дочь-шлюха беременна от случайного мужика? Да лучше бы у меня вообще не было детей! Разве ты не могла хотя бы признаться раньше, и мы хотя бы избавились от последствий твоего развратного поведения. А что теперь? Пошла прочь с моих глаз, негодная шлюха!

Карина, пошатываясь, побрела в свою комнату, слыша, как задыхался ее отец и увещевала его плачущая мать. Ее жизнь была разрушена. Уже три месяца она знала, что беременна, что та единственная ночь, после которой она трусливо сбежала, принесла свои горькие плоды.

Когда ранним утром она проснулась, окутанная жарким теплом большого мужского тела, то на секунду испытала момент ни на что не похожего счастья. Но лишь на один короткий момент. А потом пришла тупая боль внизу живота и замораживающее душу осознание того, чему она сама позволила произойти. Карина едва не задохнулась от жаркого стыда, вспоминая, как сама вчера просила Тимура сделать последний шаг. Он ведь готов был остановиться. И это она сама, как бесстыдная девка, подтолкнула его, вцепившись как похотливое животное. Карина осторожно выскользнула из объятий спящего мужчины. Ее ненасытные глаза скользили по его красивому лицу, по его губам, что вчера творили волшебство с ее ртом и кожей, по его мускулистым рукам, которые так нежно и неистово ласкали вчера ее обезумевшее тело. Карина смотрела на его обнаженное, ничем не прикрытое тело, и слезы катились у нее по щекам, не переставая, потому что внутри что-то больно сжималось от того, какой же он был красивый. Тимур пошевелился во сне, потеряв тепло ее тела, и Карина дернулась как от удара. Пора уходить, потому что она не хочет увидеть в его самых зеленых глазах безразличие и брезгливость, когда они откроются. Она оказалась легкой добычей, такой же, как все эти девушки, что вздыхали и смотрели вчера завистливыми глазами.

Карина быстро натянула платье и выскользнула из домика. Стараясь не обращать внимание на боль внизу живота, она со всех ног понеслась на их базу. Вокруг не было ни души – все еще спали после вчерашнего веселья. Карина зашла в их домик и, быстро сбросив платье, нырнула под душ. Она яростно смывала со своей кожи запах Тимура, запрещая себе думать, чувствовать, вспоминать, но как бы она ни старалась, непрошенные картины, словно вспышки ослепительного света, раз за разом мелькали перед ее глазами. Лицо Тимура прямо над ней, его безумно-зеленые глаза, что смотрели на нее так, словно она единственная в целом мире. Его мускулистое тело, что дрожало над ней, изнемогая, словно желая ее больше, чем следующий вдох. Его хриплый шепот, говорящий ей, как она важна для него, что другой такой больше нет и никогда не будет.

Хлопнула входная дверь, и ввалились Римма и Надя. Римма явно была сильно навеселе, и Надя буквально тащила ее на себе.

– Карина, ты уже тут? – крикнула Надя. – Тогда давай грузить это тело в машину и выдвигаться, пока еще не жарко!

Карина вышла из душа и быстро оделась, Римма что-то довольно мурлыкала.

Они погрузились в машину и покинули приморский город, пока он еще спал после вчерашнего веселья.

Все эти месяцы, едва поняв, что месячные так и не пришли, она каждую ночь лежала в кровати и ждала с ужасом наступления нового дня. Того дня, когда все раскроется. Она много раз думала спросить у девчонок совета, но каждый раз слова замерзали в ее горле. Лишь на один короткий миг отчаянья ей захотелось избавиться от ребенка, но она отбросила от себя эту мысль как мерзкую жабу. Нет! Ни за что она бы не убила ребенка Тимура, потому что даже если для него она и была одной из множества побед, то для нее он был первым. Был настоящим откровением. А маленькая жизнь внутри была доказательством того, что это и правда было в ее жизни, единственным доказательством ее мимолетного счастья.

Карина посмотрела на улицу. Мерзкий дождь окрашивал все на улице в мрачные, серые цвета. Такой теперь и стала ее жизнь – серой, промозглой и унылой. А теперь еще и обратилась ужасным кошмаром для ее близких. Когда утром отец объявил ей, что Карим попросил ее руки и он согласился, Карина наконец не выдержала и все рассказала. Закрыв глаза и вдохнув полной грудью свое унижение, она вывалила все на головы застывших родителей, и теперь стояла у окна и ждала расплаты.

Тихо скрипнула дверь, открываясь, и Карина услышала тяжелое с присвистом дыхание отца.

– Ты сейчас же соберешь свои вещи, вы уезжаете с матерью в деревню к ее дальней родне. Никаких телефонов и интернета. Никакого общения. Будешь сидеть там, в доме, пока не родишь. Никому на глаза не показываться. Об этом ублюдке больше ничего ни слышать, ни знать не желаю. – Мать сзади тихо охнула.

– Салман, но ребенок… он же внук или внучка наши…

– Замолчи! У меня не будет внуков, рожденных незнамо от кого. А если она не подчинится, я ее прямо сейчас выкину в чем есть на улицу, и пусть хоть сдохнет в подворотне! Поедете в деревню, там глушь, и никто ее не знает. Как родит – вернетесь. Будет учиться как ни в чем ни бывало. За Карима она теперь, конечно, замуж уже не выйдет – он не идиот и такого оскорбления не стерпит. Но как вернется, найдем ей мужа, и пусть уходит из нашего дома. Я все сказал. Собирайтесь обе.

– Я не откажусь от этого ребенка! – твердо посмотрела Карина в глаза отцу.

– Это мы еще посмотрим! Посмеешь показаться кому-нибудь беременной или рассказать потом об ублюдке – узнаешь, каким жестоким я могу быть. Раздавлю, не задумываясь, – и отец ушел, хлопнув дверью.