– Забудь, забудь о ней, Кане! Она посвящена богам; ты хочешь отнять ее у них? Боги покарают тебя за святотатство! – закричал Капуна.

– Тише, – зажал ему рот Кане. – Я всё знаю сам. Но я люблю ее, остальное – ничто по сравнению с моей любовью… А боги велики и мудры, они не станут карать за то чувство, которое сами даровали людям. Но если даже боги думают иначе, я все равно не отступлю; или Парэ станет моей женой, или я погибну.

– Ох, ох, ох! – причитал Капуна. – От твоих слов у меня ноги отнялись. Не могу идти, хоть убей.

– А может быть, это хмельной напиток подкосил тебя? – с усмешкой спросил Кане, прогоняя прочь мрачные мысли.

– Хмельной напиток? Хе-хе! Когда он сбивал меня с ног? – возмутился Капуна. – Вспомни, как на Празднике Урожая в прошлом году я выпил большой кувшин, который едва могли поднять два человека. И после этого я еще танцевал в честь великой Матери-Земли. Вся деревня видела, как я танцевал.

– Да, вся деревня видела это, – подтвердил Кане.

– А, ты помнишь? – обрадовался Капуна, не заметив подвоха. – Я и говорю, хмельной напиток не способен свалить меня с ног, – а значит, я потерял способность ходить из-за твоих слов… Хоть убей, Кане, но мне не дойти до дома. Давай, заночуем здесь, под кустами, ибо дух этих кустов добр и охраняет путников, – а утром пойдем в деревню.

– Но нас ждут. Они наверняка уже прослышали о моей победе. Нехорошо заставлять людей ждать, – сказал Кане.

– О, не беспокойся! Они решат, что после пира ты остался ночевать в Священном поселке. Сейчас уже ночь, они легли спать. И нам надо спать. Да, спать, спать… – Капуна широко зевнул и улегся под кустом.

Кане в нерешительности постоял еще немного, а потом лег рядом с другом и скоро заснул.

Сон Кане оказался, однако, недолгим. Присутствие посторонней силы разбудило юношу. Он открыл глаза и осмотрелся. Странное сияние озарило темный луг за кустами: присмотревшись, Кане разглядел белую фигуру, которая приближалась сюда. Его сердце дрогнуло – то была Парэ. Она не шла, а летела над травой, не касаясь земли. Парэ была прекрасна, – прекраснее, чем днем, когда он видел ее, – и она светилась, как звезда в небе.

Кане было известно, что девы, посвятившие себя богам, могут совершать всякие необыкновенные вещи, но, с другой стороны, он знал также о проделках демонов, смущающих людей призрачными видениями. Кане прочел заклинание, прогоняющее призраков, однако девушка не исчезла: стало быть, это действительно была она.

Парэ приблизилась к нему, и Кане понял, что она не только светится, но еще излучает тепло, которое было приятнее тепла солнца или костра. Тело Кане согрелось, но еще больше согрелась его душа, – так хорошо ему еще никогда не было. Тут Парэ заговорила, и он почувствовал внеземное блаженство.

– Ты полюбил меня, Кане, а я полюбила тебя, – сказала девушка. – Для любви нет преград, и вот я здесь. Мы будем счастливы, Кане. Мы будем счастливы, но прежде нас ждут тяжелые испытания. Я расскажу тебе историю, которая случилась давно. Жила на свете прекрасная девушка по имени Парэ. Она полюбила юношу, но затем отвергла его. Глубоко уязвленный ее отказом, он убежал прочь. Когда Парэ поняла свою потерю, она умерла от горя. Парэ спустилась в страну ночи, где находятся мертвые и где правит Хина, первая женщина на земле. А юноша тосковал о Парэ и с помощью Хины тоже последовал за Парэ в подземный мир. Почему Хина помогла ему? Потому, что она тоже познала муки любви.

Но Парэ затерялась среди множества духов мертвых, и юноша не мог разыскать ее. Наконец, он привлек к себе ее внимание, согнув молодое деревце и подпрыгнув высоко вверх. Так Парэ увидела своего любимого и стала играть вместе с ним. Они раскачивались на дереве, взлетая все выше и выше, и, наконец, смогли ухватиться за корни растений, спускавшиеся из верхнего земного мира. Так они смогли выбраться из страны мертвых.

Но никто не может жить в земном мире без души – за исключением времени сумерек, когда день встречается с ночью, или ночь сменяется днем. Только вечером или на рассвете влюбленные были счастливы. Однако юноша сумел вернуть душу Парэ в ее тело; когда же тело девушки ожило, Парэ и юноша поженились и стали родоначальниками большого племени… Откуда у юноши взялась волшебная сила, чтобы заставить душу Парэ войти в ее тело? Просто любовь сильнее смерти…

– Как звали юношу? – спросил Кане, не слыша своего голоса.

Парэ вместо ответа взглянула на него, и он зажмурилась от ее лучистого взгляда. Открыв глаза, Кане уже не увидел Парэ, – она исчезла. Но в небесах воссияли звезды бесчисленными огнями, и Кане возрадовался их свету. Он понял, что на земле не исчезнет любовь, пока на небе не угаснут звезды.

* * *

В Священном поселке праздничный пир продолжался до утра. По обычаю, еды и питья было заготовлено столько, что хватило бы всем жителям острова, вздумай они прийти сюда. Такое расточительство оправдывалось заботой о единстве островитян – ведь на праздниках люди сближаются. И действительно, раньше на пирах в Священном поселке собиралось множество людей: здесь совершались примирения, здесь отказывались от мести; здесь делили имущество и договаривались о женитьбе. Немощных стариков – и тех привозили в Священный поселок их родственники, дабы они порадовались напоследок, глядя на веселящийся народ.

Но теперь на пирах было немноголюдно, жители острова предпочитали справлять праздники в своих деревнях: страх перед великим вождем Араваком заставлял их сидеть дома. Аравак пугал людей свирепостью нрава и неимоверной силой. Был случай, когда вождь в гневе разметал все дома в деревне, – а один раз случилось поспорить с вождем некоему жителю острова, так Аравак закинул его на вершину горы, и бедняге пришлось два дня спускаться с нее.

Мало того что вождь был самым могущественным человеком на острове, – он был еще и святым. Взять, к примеру, верховного жреца Баиру, – уж кто свят, как не он, однако и Баира признавал святость Аравака и относился к вождю с неизменным уважением. А если вспомнить, как Аравак умел предугадывать будущее, как он управлял жизнью островитян, как ловко он распоряжался их доходами, и многое, многое, многое другое, – то отпадали последние сомнения в его богоизбранности. Еще и поэтому люди избегали посещать Священный поселок без особой надобности: святость вызывает трепет, ведь неизвестно, чем она обернется для соприкоснувшегося с ней, – добром или худом…

В ночь после Праздника Птиц на пиру в Священном поселке остались лишь те, кто был приближен к Араваку. Вождь был строго и с ними, но не через меру; уже само по себе это свидетельствовало о милости вождя. А сегодня они особенно ценили его доброту, потому что вождь был в плохом настроении: его сын Тлалок проиграл в состязании сыну рыбака.

Тлалок тоже был на пиру, и все видели, как он злится. Сын вождя сидел насупленный, то и дело стискивал кулаки и бормотал что-то сквозь зубы. Еда, стоявшая перед ним, осталась нетронутой.

Аравак хмурился, глядя на сына, и, наконец, не выдержал и сказал ему:

– Очень плохо, что ты проиграл состязание, но еще хуже показывать всем, как это плохо. О твоем поведении на пиру станет известно завтра всему острову, и тогда считай, что ты проиграл во второй раз. Но ты сын вождя, и то, что прощается другим, не простится тебе. Два проигрыша за один день – это слишком много для тебя. Люди начнут терять веру в Тлалока, а если они потеряют веру, как ты будешь править, когда меня уже не будет на свете?

– Проклятый сын рыбака, – процедил Тлалок. – Ему просто повезло, а болтают, что он сильнее меня, и Большая Птица покровительствует ему.

– Пусть болтают, – отвечал Аравак. – Рано или поздно мы заткнем рот болтунам. Они пожалеют о том, что распустили языки. Но пока смирись с их болтовней; если не можешь покарать их, сделай вид, что согласен с ними. Да, в этом году Большая Птица выбрала сына рыбака, – что же, в том ее воля, а возможно, ее каприз. Но в следующем году победителем будешь ты, в чем нет никаких сомнений. Так и говори всем, и не будь мрачен. Я могу быть мрачным, переживая за тебя, но не ты. Ты проиграл, но обязан выглядеть как победитель. Не серди меня, Тлалок, ешь и пей, как подобает на пиру.

– Хорошо, отец, – Тлалок взял кусок куриного мяса и принялся жевать.

– Баира, верховный жрец, расскажи нам что-нибудь о богах. В день святого праздника следует не только веселиться, но и вспомнить о божественном, – сказал Аравак.

Баира вздохнул и начал говорить, нараспев и заунывно:

– Наш мир – часть Вселенной, а Вселенная была всегда. Когда-то она являлась просто большим Хаосом, сущим, но не существующим, а потом разделилась на две половины, и стала существовать. Одна ее половина – свет, Небо-Отец, мужское начало; другая – тьма, Мать-Земля, женское начало.

Боги родились от союза Неба-Отца и Матери-Земли, чей брак был счастливым: они породили семьдесят детей-богов. Но тогда еще не было места, чтобы эти дети могли расти, потому что земля и небо еще не отделились друг от друга.

Один из богов, Бог Войны, предложил своим братьям и сестрам убить отца. Другие боги пришли в ужас от этого предложения. Но Бог Войны ничем не отличался от жестоких людей, которые считают, что убийство – это решение любой проблемы.

Ласковый Бог Лесов, предложил более разумную мысль, – как и полагалось тому, кому хватает терпения, чтобы дождаться, пока крошечные семена прорастут и превратятся в огромные деревья, достающие до небес. Он предложил своим младшим братьям и сестрам просто разъединить Отца-Небо и Мать-Землю. Это предложение понравилось всем богам, кроме Бога Ветра, который заревел громким голосом в знак несогласия.

Бог Земледелия попытался отделить небо от земли, но смог отдалить их друг от друга лишь на высоту растения таро. Этого было недостаточно. Бог Моря тоже попытался, но поднял небо от земли лишь на высоту волны, но и этого было мало. Потом за дело взялся Бог Диких Плодовых Деревьев, но расстояние от земли до неба получилось не больше высоты бананового дерева.

Терпеливый Бог Лесов смотрел на тщетные усилия своих братьев. Наконец, он решил отделить небо от земли, встав на голову и оттолкнув небо ногами. Медленно и неторопливо бог лесов начал отталкивать небо от земли. Именно так деревья до сих пор разделяют небо и землю.

Родители богов закричали и застонали, отделяясь друг от друга. Но когда пространство между ними стало больше, тьма и свет разделились. Теперь стало достаточно места для богов, деревьев, людей и животных.

Но Отец-Небо до сих пор печалится в разлуке с Матерью-Землей, и его слезы каждое утро падают на землю росой, а иногда проливаются дождем.

– Твой рассказ очень хорош, Баира, верховный жрец, – сказал Аравак. – Он показывает, что и у людей те же мысли, которые посещают богов. Сыновья завидуют своим отцам, им тесно вместе. Когда я вошел в силу, мне нестерпима стала власть моего отца. Когда мой сын войдет в силу, ему станет нестерпима моя власть. Отец должен уйти на небо, чтобы освободить место своим сыновьям, – так велят боги.

– Но я не хочу, чтобы ты уходил! – воскликнул Тлалок.

– Пока ты слаб, ты этого не хочешь. Но придет время…

– Но отец!..

– Мой сын Тлалок будет сильнее всех на этом острове! – не слушая его, закричал Аравак.

– Да, он будет сильнее всех! Он будет сильнее всех на острове! – подхватили пирующие.

– И тогда он станет вождем, – резким не терпящим возражений тоном проговорил Аравак и обвел людей своим невыносимым тяжелым взглядом. Сидящие за столом потупились и съежились, а Баира пробормотал:

– Кому же еще и быть вождем, как не самому сильному…

– Проклятый Кане, – сжал кулаки Тлалок, а глаза его налились кровью.

– Молчи, – прошептал Аравак. – Боги помогут нам восстановить справедливость.

* * *

Небольшая деревня, в которой жили Кане и его друг Капуна, находилась в двух часах ходьбы от Священного поселка. Мужчины деревни охотились на птиц в дремучих лесах и ловили рыбу в озерах и в море; женщины занимались выращиванием батата, – и даже те из них, которые имели грудных детей, выходили работать на поля.

Под палящими лучами солнца, положив детей в котомки за спиной, женщины засеивали, пропалывали и собирали батат. Так было надо, ведь женщины умеют рожать и знают, как сделать, чтобы семя принесло плоды; в этом деле мужчинам с ними не сравняться.

Кроме того, женщины разводили птиц для продажи и для еды, а также ради перьев, чтобы делать свои нарядные одежды. Женщины также ткали и пряли, и расплачивались этими работами друг с другом, причем, ткать и прясть было удовольствием для них, потому что за этими занятиями можно было всласть посплетничать.

В деревне строго соблюдались все старинные обычаи, и за этим следили опять-таки женщины, ибо мужчины, по своему легкомыслию и привычке ломать и переделывать старое, могли нарушить привычный порядок, и тогда наступил бы хаос. Женщины были набожны и религиозны, они очень почитали своих идолов, возжигая им курения и принося в дар одежду, кушанья и напитки; но при всем этом они не имели права проливать кровь в жертву богам и никогда не делали этого.

На праздничных пирах женщины пили хмельной напиток, подобно мужчинам, но не в таком количестве, – и скоро уходили с пиршества, покидая мужское общество. В семейной жизни женщины были благоразумны, но подвержены ревности: они не могли вытерпеть, когда мужчина, поддавшись искушению демонов, начинал домогаться другой женщины. Случалось, что жены налагали руки на тех, кто вызвал ревность, – и часто замужние женщины были столь гневны и раздражительны, что некоторые имели обыкновение драть за волосы мужей, делая это, впрочем, с ними изредка.

Мауна, которая по праву считалась невестой Капуны, была из лучших девушек деревни: она отличалась крепким телосложением, неутомимостью в работе, выносливостью и зычным голосом. Все деревенские парни завидовали Капуне, и сам он не понимал, почему Мауна полюбила именно его, а не Кане, например, – но то, что творится в девичьих сердцах, всегда было тайной.