К седьмой книге: вынужденное продолжение трактата

Гален начинает седьмую книгу трактата «Об учениях Гиппократа и Платона» с упоминания о дискуссии, последовавшей за написанием первых книг, которые могли распространяться как отдельные, самостоятельные произведения. Это вполне вероятно, учитывая, что излюбленным жанром Галена были полемические сочинения в форме писем. В данном случае он указывает на мнение многих своих друзей, уговоривших его «расширить это сочинение», включив дополнительные опровержения аргументов, возникших у его оппонентов после того, как стало широко известным содержание первых книг «Об учениях Гиппократа и Платона» (фрг. 7.1.1–7.1.3). Казалось бы, какая необходимость «расширять сочинение», рискуя сделать его «непомерно длинным»? Великий врач превосходно осознавал нежелательность этого. Некоторые оппоненты, не соглашаясь с ним, «имели дерзость утверждать», что доводы Хрисиппа были правильными. Это означало бессмысленность дальнейшей дискуссии: в предшествующих книгах Гален уже привел свои доводы, опровергающие основные положения учения Хрисиппа и других представителей Ранней Стои^[13]. Из других трактатов становится ясно, что Гален, убедившись в том, что к нему не прислушиваются, мог резко прервать спор и удалиться, даже не попрощавшись^[14].

По-видимому, дело не столько в упорствовавших в своих заблуждениях оппонентах, сколько в сомневающихся врачах и философах, принимавших суждения Галена частично или с оговорками. Он полагал, что за их симпатии следовало бороться и далее. На вероятность такой мотивации Галена указывают фрагменты, где речь идет о философах-стоиках, философах-перипатетиках и врачах, которые уже «не столь дерзки, как прежде», а некоторые «даже открыто изменили свое мнение и признали истину» (фрг. 7.1.4–7.1.10). Некоторые из них отвергли ряд суждений Хрисиппа, в особенности те, которые опровергаются с помощью анатомических вскрытий. При этом у некоторых читателей сочинений Галена оставались сомнения в возможности совмещать медицинские и общефилософские аргументы в исследовании природы человека.

Гален указывает на необходимость однозначно оценивать единство духовного и телесного. Именно с этим связано указание на одно «руководящее начало», управляющее и мыслями, и соматическими проявлениями:

7.1.7. Ведь сама природа, или сущность, – называй, как хочешь, – исследуемого предмета явила доказательства того, что руководящее начало, управляющее всеми мыслями и словами, совпадает с началом ощущения и произвольного движения.

В этом контексте представляется неслучайным, что Гален довольно подробно останавливается на проблеме добродетели (фрг. 7.1.9–7.3.1). Во многом именно здесь обнаруживается сходство его взглядов со взглядами Платона. Например, в диалоге «Теэтет» исследуется сущность знания. Платон утверждает, что познание невозможно без всеобщностей, в которых синтезировались бы данные разных чувств (в таком предмете, как, например, сахар, органы наших чувств фиксируют: белизну, сладость, определенный запах и т. д.), на основании чего отдельные взаимно различные качества составляют одну вещь, один предмет, в котором все они образуют некое единство. Ответ Платона таков: многообразие данностей сводится к единству благодаря действиям души (здесь душа – синоним разума, сознания)^[15]. «Душа сама по себе наблюдает общее во всех вещах», оперируя универсальными категориями бытие—небытие, подобие—неподобие, тождество—различие, число и т. д.^[16] Эта проблема кажется на первый взгляд сугубо умозрительной, этической, не имеющей отношения к физиологии и анатомии. Если разумная и бессмертная часть души находится в головном мозге и управляет произвольными движениями частей тела, то, следуя Галену, она должна быть ответственна и за проявления духовной деятельности человека. С точки зрения современной медицины, подобное единство обнаруживается в рамках учения о высшей нервной деятельности. Врач, работающий в XXI веке, не сомневается в том, что именно нейрофизиологические процессы, происходящие в тканях головного мозга, обеспечивают управление произвольными движениями и определяют психотип человека. Во времена Галена возможность такого единства еще только предстояло утвердить. Значение суждения Галена о физиологическом единстве ощущений и умозрений нельзя переоценить. Данный вопрос был предметом его дискуссий с оппонентами:

7.2.11. Ведь как говорящий, что у нас есть глаза, имеет в виду то же самое, что и говорящий, что у нас есть очи, или что мы имеем оптический орган, или орган зрения, или природное приспособление, предназначенное для зрения, так и тот, кто говорит, что мы имеем знание о добре и зле, говорит то же самое, что и говорящий, что мы имеем знание о том, что следует, а чего не следует предпочитать, или о том, что следует, а чего не следует делать, или о том, к чему следует, а к чему не следует стремиться.

Гален предпринимает попытку связать психические и физиологические проявления деятельности живого организма (фрг. 7.3.2–7.3.5). Он начинает с соотношения проявлений деятельности частей души и заканчивает анатомией нервов. Гален отмечает, что у руководящего начала души живого существа есть две функции: первая – умозрительная, включающая в себя «представления, память, <воспоминание, знание>, умозрение и мышление», а также вторая, производная от первой, которая управляет ощущением и движением частей тела. Другая часть души помещается в сердце, ее функции – это «напряжение (τὁνος) души, верность и упорство в том, что повелевает разум», и «кипение природного жара», то есть гнев. По Галену, она связана со взаимодействием с другими частями тела и служит источником «жара» для них и «пульсирующего движения» в артериях. Есть и третье начало, которое находится в печени, и оно отвечает за питание существа, в том числе и за кроветворение, и за стремление к удовольствиям (фрг. 7.3.2–7.3.4). Далее Гален говорит о «явлениях», обнаруженных при вскрытиях и свидетельствующих в пользу его теории о том, что источник нервов находится в головном мозге, а сами нервы имеют троякую сущность:

7.3.4. …Так вот, эти явления, при аккуратном проведении эксперимента, указывают на ту часть головы, в которой находится начало нервов, и это не мозговые оболочки, а головной мозг.

7.3.5. Ведь каждый из вырастающих нервов имеет тройную сущность: его глубокая, средняя часть, аналогичная сердцевине деревьев, имеет источник и происхождение в головном мозге и окружена сначала тем, что произрастает из мягкой оболочки, а во вторую очередь – тем, что произрастает из твердой.

Гален абсолютно точно определил микроанатомию нерва, подметив, что «как бы сердцевина нервов растет из головного мозга». Здесь он не упускает случая покритиковать Эрасистрата, который «в течение длительного времени видел только наружную часть нерва, произрастающую из твердой оболочки, думал, что из нее же произрастает весь нерв, и большинство его сочинений полны рассуждениями о том, что нервы растут из оболочки, окружающей головной мозг» (фрг. 7.3.6). Гален приводит длинную цитату из Эрасистрата (фрг. 7.3.6–7.3.7), которая является достоверным источником, позволяющим судить о взглядах знаменитого александрийца на анатомию нервов и головного мозга. Учитывая скептическое отношение Галена к Эрасистрату, можно определенно считать, что последний, по крайней мере к концу своей жизни, имел совершенно верные представления об этом разделе анатомии. Гален с удовольствием и при каждом удобном случае критикует Эрасистрата и его последователей, порой посвящая этому отдельные (пусть и не очень большие по объему) сочинения. Похвала Галена в адрес Эрасистрата – явление настолько редкое, насколько бесспорными должны были быть достижения александрийского врача в том или ином разделе медицины. Вместе с тем Гален немедленно приводит критические замечания в адрес Эрасистрата, подмечая его недостаточный опыт в области анатомических вскрытий и физиологических экспериментов. Этот недостаток очевиден на фоне успехов самого Галена:

7.3.15. Когда удалена кость головы, но животное еще живо, и твердая оболочка оказывается обнаженной, то если потянуть эту оболочку посредством крючков, или разрезать, или полностью вырезать с обеих сторон средней линии, вдоль которой она, разделенная на две части, спускается в головной мозг, животное не лишится ни способности ощущать, ни способности двигаться, как этого не произойдет и при разрезании или удалении части оболочки, служащей защитой головного мозга сзади.

7.3.16. Даже если каким-либо образом вырезать сам головной мозг, животное не лишается способности двигаться и ощущать, прежде чем разрез дойдет до одного из желудочков мозга.

7.3.17. Наибольший вред наносит животному разрез заднего желудочка, затем – разрез среднего желудочка, разрез же любого из передних желудочков наносит наименьший вред, и этот вред бывает большим у более старых животных и меньшим – у молодых.

7.3.18. Сжатия желудочков вызывает то же действие, что и их разрезы; такие сжатия мы наблюдали, не намеренно, но всеми силами пытаясь избежать их, у людей, которые подвергались трепанации черепа при переломе его костей.

Действительно, Гален описывает очень трудный опыт, требующий (даже в настоящее время) филигранной техники. Он демонстрирует не только владение техникой анатомического эксперимента, но и глубину сформулированных на его основе выводов:

7.3.19. Благодаря этим явлениям также можно сделать одно из двух предположений о пневме, содержащейся в желудочках головного мозга: если душа бесплотна, то эта пневма является, так сказать, ее первым жилищем, если же душа телесна, то эта самая пневма и есть душа.

7.3.20. Но когда, после соединения желудочков, животное вновь начинает обретать способность чувствовать и двигаться, становится ясно, что и то, и другое предположение относительно пневмы неверно.

7.3.21. Итак, лучше принять, что душа обитает в самом теле головного мозга, чем бы она ни была по своей сущности – ведь не об этом сейчас идет речь, – а первым ее инструментом по отношению ко всем ощущениям и произвольным движениям живого существа является пневма. Поэтому, когда живое существо лишено пневмы, вплоть до того момента, как пневма снова собирается в нем, оно не лишается жизни, но теряет способность чувствовать и двигаться.

7.3.22. Однако если бы пневма была материей души, то, лишившись ее, живое существо тотчас погибло бы.

Гален считает, что следует принять факт присутствия души в головном мозге, который определяет наличие в организме чувствительных и двигательных реакций. Современному врачу ясно, что наблюдавшиеся Галеном реакции, по-видимому, определялись целостностью центральной нервной системы либо ее нарушением и сопутствующим этому повреждением механизмов проводимости. Гален строил свои рассуждения в рамках гипотетической модели целесообразного функционирования человеческого организма. Психическая пневма, по мнению Галена, образовывалась в желудочках головного мозга: при их повреждении она исчезала, после соединения возникала вновь (именно возникала, а не постоянно находилась). Психический (или животный) дух образовывался из жизненной пневмы, «выдыхаемой» через артерии в желудочки мозга, – особую роль в этом, по мнению великого пергамца, играла rete mirabile (фрг. 7.3.21–7.3.26).

Закончив вполне логичное изложение схемы циркуляции и превращения пневмы в сосудах и желудочках головного мозга, Гален еще раз заявляет:

7.3.27. Итак, пневма, содержащаяся в артериях, является и называется жизненной пневмой, а пневма, содержащаяся в головном мозге, – психической пневмой; это не материя души, но как бы первый ее инструмент, находящийся в головном мозге, какова бы ни была ее сущность.

Этот момент настолько для него важен, что Гален даже отводит значительную часть седьмой книги подробному разбору механизма нервного импульса на примере функции зрения (фрг. 7.3.30–7.5.8). Он последовательно переходит от эксперимента на головном мозге животных к клиническому разбору реализации функции зрения в норме и при патологии, напоминает о целостности механизма обращения пневмы в организме человека, который, по его мнению, состоит в циркуляции трех духов эндогенного происхождения. Я неоднократно писал об этом ранее^[17]